Императрица - Шань Са

На тринадцатый год под девизом «Великого Поприща» Ли Юань двинул войска к Столице. By Ши Юэ был у него распорядителем провианта. Когда победивший военачальник основал династию Тан и провозгласил себя Императором, он присвоил By Ши Юэ высокий титул, пожаловав земли, дворцы и рабов.

Назначенный Главой ведомства Общественных Работ, By занялся восстановлением опустошенной Империи. Он заново проложил дороги, построил мосты, распорядился прорыть каналы для орошения полей. Благодаря его усилиям расцвели земледелие, многочисленные ремесла, торговля. Участвовал он и в составлении «Свода Законоуложений». Когда умерла его жена и двое сыновей, By Ши Юэ не смог выкроить время для поездки на родину. Тронутый его преданностью Император приказал By жениться на девушке из клана Янь, прославившейся добродетелью и высокими познаниями. Свадьба поражала великолепием. Хозяйкой ритуалов была Солнечная принцесса, Гуй. Будучи по происхождению простолюдином, By Ши Юэ, породнившись с самой могущественной знатью Средней равнины, получил гарантию быстрого возвышения. Ему была обещана должность Главного Государственного Советника. И этот человек стал выдающимся государственным мужем, оставив в истории след на века. Но жизнь подготовила ему неожиданный поворот судьбы.

By Ши Юэ страстно мечтал о сыновьях от второго брака, но на свет появились три дочери. А на девятый год под девизом «Воинской Доблести», выполняя повеление государя в провинции Янь, By узнал, что во Дворце произошел переворот и его Господин отрекся в пользу сына. Новый Император опасался военачальников, верных его удалившемуся от дел отцу. Поэтому он назначил By Ши Юэ губернатором провинции Ли и услал подальше от Двора. Долгие годы страдал By от этой немилости. Тоска снедала его, и здоровье его не по годам ослабело. И, узнав о кончине отрекшегося императора, By Ши Юэ умер от горя, хотя ему было всего пятьдесят пять лет.

Жизнь перевернула страницу. Мой Отец, достигнув самой вершины, так и не сумел на нее ступить, а потому и не осуществил возможности, дарованные судьбой.

* * *

В деревне — пир горой. Во всех домах двери и окна — настежь. Гости пьют и набивают брюхо. Детям же покойного, пока длится траур, запрещалось пить вино, есть мясо и горячую пищу. Получая вместо каждой трапезы холодный рисовый суп, я стала такой же легкой, как те бумажные деньги, что сжигают на алтарях у дороги как приношение предкам. Спасаясь от шума, я бродила в сплетении проходов и переходов.

За поворотом заслонявшей его стены мне внезапно открылся сад. Всю землю здесь усыпали лютики. Грушевые деревья стояли в цвету. Посреди крошечного прудика возвышалось несколько причудливой формы камней. Мужчины, сидя на террасе, наблюдали, как распорядитель чайной церемонии согревает воду над жаровней. Я коротко поклонилась, прежде чем убежать, но повелительный голос остановил меня:

— Не бойтесь, дитя мое, подойдите!

Я повернулась и подошла к крыльцу, где снова отвесила поклон.

— Судя по траурному одеянию, ты, должно быть, дочь оплакиваемого нами правителя царства Цзинь, не так ли? — вопросил седобородый господин в темном парчовом халате. — Как тебя зовут?

— Свет, Господин.

— Ты знаешь, кто я?

Я подняла глаза и, посмотрев на собеседника, ответила по обыкновению четко и ясно:

— Вы — губернатор нашей провинции Бинь, Господин, Великий военачальник Ли, второго ранга по Уложению Империи. Ваше изображение есть в пагоде Двадцати Четырех старейших приверженцев династии. Народ глубоко вас почитает. Божественный Сын Неба назначил вас распорядителем церемоний на похоронах нашего Отца. Благодарю вас за то, что вы здесь, Господин. Отец в Небесных чертогах признателен вам за такую честь.

Великий военачальник улыбнулся:

— Не часто можно услышать, чтобы маленькая девочка высказывалась с такой уверенностью. Поднимись по ступенькам, я угощу тебя чашечкой чаю.

Я низко поклонилась, прежде чем занять место среди взрослых.

Великий военачальник, оглядев сидевших вокруг него чиновников, проговорил:

— Губернатор царства Цзинь был человеком образованным и обладал острым деловым чутьем. Во время войны он блистательно управлял нашими денежными и другими средствами. Говорил мало, взвешивая каждое слово, зато работал очень много. Его советы всегда шли на пользу. Какое несчастье, что он нас покинул!

Эти слова, подобно свежей родниковой воде, омыли мое иссушенное сердце. И в знак благодарности я вновь склонилась перед ним до земли. Достопочтенный гость спросил, сколько мне лет, очень ли скорбит моя Мать, какие книги мне больше всего нравятся, с кем я дружу. Узнав же, что люблю ездить верхом, он улыбнулся и стал рассказывать о своих персидских скакунах: как их объезжают и на какие подвиги способны эти чудесные животные.

Я еще ни разу не разговаривала со взрослым человеком там долго. Но Великий военачальник изъяснялся очень просто, без всяких церемоний. Слушал меня терпеливо и с нескрываемым удовольствием. Вопросы задавал неожиданно, но его прямота внушала мне доверие, а улыбка побуждала отвечать без стеснения. Великий военачальник Ли заставил меня позабыть, что я, маленькая девочка, беседую с ним, как равная с равным.

Но время пролетело быстро, а достопочтенному гостю пора было ехать. Однако, прежде чем уйти из сада, он положил руку мне на плечо и сказал:

— Ты необыкновенная девочка, Свет. Я возьму на себя устройство твоей судьбы!

Властные нотки в его голосе живо напомнили мне об Отце. И меня охватила щемящая тоска. Я снова могла плакать.

* * *

Десятый год моей жизни превратился в бесконечный сон об усыпальнице, высеченной во чреве горы. Мне постоянно виделась внутренняя камера, где обитали глиняные фигурки: стражи, прислужницы, музыкантши, плясуньи, лошади, верблюды, дома и утварь. Всю землю вокруг гроба усыпали лари и ларчики с одеждой, оружием, свитками, живописными изображениями на шелке, пряжками для пояса, заколками и изумрудным кольцом, украшенным резной головой тигра. И вдруг, пока я все еще была в усыпальнице, каменная дверь закрывалась. Я мучительно пыталась вскарабкаться наверх, но колени подгибались и ледяное дыхание подземного мира словно бы проникало в меня, стягивая вниз. Я задыхалась от запаха влажной земли и начинала вопить: «Гора пожирает меня!» Но никто ничего не слышал и не приходил на помощь.

Великий военачальник Ли прислал мне персидского жеребенка с клеймом своих конюшен. Женщины в деревне не получали образования. Такая честь произвела впечатление на весь клан By, и Старший Брат приписал его себе. На следующий же день мой скакун стал его собственностью. Но они были такими прекрасными хозяйками, а нескольких цифр да иероглифов хватало, чтобы измерить и описать мир, доступный невежественному уму. Целыми днями в каждом доме женщины трех поколений сучили нить, ткали и вышивали. Мать никогда не сталкивалась с этим чуждым ей миром. Не имея ни малейших представлений о рукоделии, напуганная «солеными» шутками, слишком развязным поведением, непристойными разговорами и громким хохотом, она избегала людей и затворялась в одиночестве.

Подобная жизнь наособицу раздражала других. Женщины воспринимали ее замкнутость как высокомерие. Отпущенные громким голосом насмешки и оскорбления долетали через стену в наш двор:

«Когда выходишь за петуха, становишься курицей, а спевшись с кобелем, — сукой. Коли пошла за простолюдина, так и ты простолюдинка. Она нисколько не знатнее нас!»

«Воображают, будто они высокородные дамы. А на самом деле — три лишних голодных рта, не больше!»

«Паразитки!»

Мать невозмутимо перебирала четки. Ее не учили защищаться. Но она умела черпать силу в буддистской вере. Условия нашей жизни все ухудшались. Траур стал наказанием. Клан продал большую часть наших слуг. Мои братья сократили нам довольствие на три четверти. В блюдах из общего котла часто бывали гнилые овощи, а среди риса попадались мелкие камешки. Те кто нагревал воду, забывали, что и нам она нужна для купания. «Случайно» закрытые двери проходов мешали нам свободно передвигаться. Мать не обращала внимания на несправедливость этого бренного мира. Религиозный пыл позволял ей оставаться слепой и глухой к нищете.

Но клан, не ведая жалости, довел преследования до крайней черты.

По просьбе двух братьев Совет одобрил их решение соединить останки матери и отца. Узнав об этом, моя Мать упала без чувств. Захоронение первой жены вместе с ее Господином означало, что второй супруге уже никогда не упокоиться подле него. Мгновение спустя Мать пришла в себя без единого вздоха или стона. Это был единственный раз, когда я видела, чтобы она поддалась слабости.

И я напрасно волновалась о здоровье Матери. По мере того, как мы впадали во все более глубокую нищету, она становилась сильнее. Душа ее уже обитала в чудесном мире Будды. Оставаясь бесчувственной к ужасам повседневности, она думала лишь о жизни будущей. Тело истаивало, но лицо начинало светиться. Удивленная и зачарованная, я наблюдала, как эта маленькая хрупкая женщина отражает все удары судьбы силой безмятежности.