Трюфельный пес королевы Джованны - Анна Малышева

Вглядевшись, Александра и сама рассмотрела то, чего до сих пор не замечала. Внизу листка полукругом тянулось тиснение, затертое, слабо различимое. Это и в самом деле были дубовые листья, как убедилась художница.

– Завидую твоему зрению, – пробормотала она, – хотя и на свое не жалуюсь.

– Это не зрение, а интуиция, – польщенно улыбнулась приятельница. – Я предположила, что дубовые листья там должны быть, как только увидела лиловатый паспарту. И поэтому смогла рассмотреть тиснение.

– Тебе знаком этот вид паспарту?

– Представь, да! Это листок из альбома, которые выпускались на территории Германии с конца двадцатых годов вплоть до второй мировой войны. Так что, когда сделана фотография, судить не берусь, а вот наклеена она была не позже тридцать девятого года.

Александра привыкла к тому, что Марина, помимо знаний о серебре, в котором разбиралась досконально, владела массой случайных и подчас очень редкостных сведений в других областях коллекционирования. И все же художница молчаливо удивлялась.

Марина, явно ожидавшая восторженной реакции и не дождавшаяся ее, была заметно разочарована. Александра опомнилась и поспешила поблагодарить хозяйку за ценную информацию, но момент был упущен, и Марина обиделась. Характер у нее был непростой, «рваный», как про себя выражалась Александра, устававшая от перепадов настроения своей знакомой не меньше, чем от малоприятного тембра ее голоса. Марина была порой сама услужливость и бескорыстие, помогала советом и делом, удачно шутила и умела оценить чужую шутку… И вдруг мрачнела, превращалась в угрюмого мизантропа, которому ничто не мило, обижалась на невинное замечание, даже на молчание, как сейчас.

– Да что там, пустяки, – отрывисто произнесла она. – Это тебе кто угодно мог бы сказать.

– Нет, не кто угодно! – настаивала Александра, которой очень не хотелось портить отношения со старой знакомой. – Да я и не поверила бы на слово кому угодно!

– А мне веришь?

– Безусловно!

– Ну и зря! Я, как все смертные, могу ошибиться!

Александра мысленно подбирала слова, которые могли бы успокоить обиженную собеседницу, попутно проклиная строптивый нрав Марины. Но изощряться в смиреннословии ей не пришлось. В комнате зазвонил телефон, и хозяйка вышла.

Художница провела пальцем по едва заметному тиснению и задумалась. Подробность, которую сообщила Марина, пока была лишь любопытной мелочью и поиски серебряного пса облегчить не могла. «Мне это не дает ничего. Альбом, выпущенный в Германии до тридцать девятого года, ну и что? Этот альбом мог быть продан в любой европейской стране, мог путешествовать со своим владельцем, хоть в Новый Свет, и фото в него могли наклеивать где угодно. Но предположим даже, что фото и сделано, и наклеено было в Германии. Стало быть, семьдесят с лишним лет назад трюфельный пес мог быть там. Не с чего начинать, совершенно не с чего. Кого из знакомых еще можно спросить о серебре?»

Спрашивать у малознакомых лиц или у вовсе посторонних Александра опасалась. Последствия таких расспросов могли быть самые неприятные. Марина, вероятно, не подняла бы шума, увидев фотографию даже краденой вещи, а тактично объяснила бы художнице, что та ввязалась в некрасивую историю. Другие, возможно, были бы не столь благородны.

«Кроме того, мне лучше сейчас нигде не мелькать. Меня могут уже искать в связи с исчезновением адвоката… – От этой мысли Александру передернуло, затылка под коротко остриженными волосами будто коснулась ледяная когтистая лапа. – Исчезновение – полбеды. А если тело нашли? Тогда это дело об убийстве. И крайней в нем окажусь я: ко мне он приходил, и убили его в квартире, ключ от которой был только у меня. Всему есть свидетели, которым молчать незачем. Только бы тело не нашли никогда!»

Взмолившись так про себя, женщина с ужасом поняла, что именно этого ей хочется в данный момент больше всего. Чтобы тело, исчезнувшее неизвестно куда, не нашли и об убийстве никто никогда не узнал, пусть ценой этому станет безнаказанность убийцы. «Я уже думаю, как сообщница… Никогда бы не смогла пожелать, чтобы душегуб разгуливал на свободе безнаказанный. А вот сейчас… Как легко изменить своим принципам, если тебе грозит опасность!»

В кухню вернулась Марина. Она вошла как раз в тот миг, когда Александра укладывала фотографию обратно в конверт. Марина сделала порывистое движение, словно пытаясь ее остановить. Художница замерла:

– Хочешь посмотреть еще?

– Да, и если можно, отсканировать. Я подумаю… Может, покажу кое-кому…

– Кому именно?

– Ты его наверняка не знаешь.

Александра колебалась. Дать отсканировать снимок, значит предоставить его для всеобщего ознакомления. Входило ли это в планы Риты? Безопасна ли огласка? Подруга в более чем краткой записке не просила о соблюдении тайны, но Александра из долгой практики поняла, что подобные поручения публичности не любят. «Сколько раз я обращалась к третьим лицам за помощью или консультацией, столько и жалела об этом. Нет, к примеру, Эрдель, старый друг, никогда меня не подводил, но он один такой. Остальные обязательно растреплют всей Москве, проси, не проси… Марина лучше многих прочих. Но и она не вполне надежна. У нее могут возникнуть свои соображения…»

– Ты боишься, – подождав, сделала вывод Марина. – Послушай, я никому не скажу, от кого получила фото.

– Дело не в этом, – скрепя сердце, вымолвила Александра.

– Боишься, что увидят твоего трюфельного пса? – Собеседница раздраженно передернула плечами. – Да сама подумай, если его никто, кроме нас с тобой, не увидит, кто тебе поможет? Я не смогу. Ты сама ничего не найдешь. Единственная возможность что-то узнать – показать знающему человеку.

– Хотелось бы знать этого самого знающего человека, – проворчала художница.

Уговоры Марины не только не переубеждали ее, но все больше настораживали. Складывалось впечатление, что та успела обдумать некую линию поведения и теперь старательно ее гнет. И все же Марина была права. «В одиночку мне не справиться, это тупик. Я не смогу. О чем думала Рита, когда просила меня о помощи?! Она же знает, что в этой области я не знаток… Или она забыла? Или ей просто не к кому было больше обратиться?»

При мысли о пропавшей подруге у художницы сжалось сердце. Как ни плохи были ее собственные дела, Рита явно находилась в реальной опасности, а не в предполагаемой. Именно это она попыталась завуалированно сообщить в своем послании. «И Рита надеялась, что я справлюсь, найду серебряного пса. Стало быть, какие-то основания для этого у нее были? Знать бы, жива она хоть или я стараюсь впустую…»

Последняя мысль будто не принадлежала самой Александре, а исходила от кого-то другого, холодно и равнодушно наблюдавшего за событиями. Иногда, в тяжелые минуты, этот «наблюдатель» являлся в сознании художницы и заставлял взглянуть на все происходящее более здраво, без эмоций, без страхов и напрасных надежд. Вот и сейчас Александра, искренне переживавшая за подругу, в то же самое время недоумевала, почему она должна прилагать такие усилия, чтобы выполнить задание, данное бесследно исчезнувшим человеком, который, возможно, будет не в состоянии даже оценить результат. «Все надо делать не так! Сперва заявить в полицию об исчезновении Риты. Рассказать об адвокате все как есть. Как он внезапно пришел ко мне в мастерскую в поисках Риты, как оставил визитку, как потом я нашла его тело тремя этажами ниже… И как через час оно пропало. Как чисто была прибрана комната, где я его обнаружила… Даже пепельницу вымыли. Вот что надо сделать, а не прятаться и не искать вовсе этого проклятущего трюфельного пса! Всего несколько часов я о нем знаю, а такое чувство, будто всю жизнь ищу!»

– Ты не слушаешь? – донесся до нее голос Марины.

Александра очнулась. Лицо приятельницы было сердито, между бровей вновь залегла глубокая морщинка. Марина пожала плечами:

– Я пытаюсь тебе помочь, потому что ты сама сказала, дело важное. Если не нужно – не навязываюсь. Давай просто забудем об этом псе.

– Нет, что ты, я очень тебе благодарна! – воскликнула Александра. – А забыть, боюсь, не получится уже… Мне нужно найти его. Ну, хотя бы поискать, для очистки совести, чтобы знать, что сделано все возможное… Ты что-то предлагала?

– Ты витала в облаках и не слушала. – Марина, внезапно смягчившись, заговорила миролюбиво. – А я придумала оптимальный вариант. Не хочешь, чтобы снимок пошел по рукам и стал известен всей Москве? Поедем со мной к человеку, о котором я тебе говорила. Покажешь фото из своих рук. Или и этого боишься?

– Нет, это меня как раз устраивает! – воспрянула духом Александра. – Пойми, пустить дело на самотек я не могу… Это не только меня касается…

– Я все отлично понимаю и ценю твою щепетильность, потому и предлагаю такой выход, – снисходительно улыбнулась Марина. – Ты готова ехать?

– Сейчас?! – Александра одновременно испугалась и обрадовалась.