Глаз бури (в стакане) - Al Rahu

может ли один божественный от – звук желать зла и боли другому, такому же от – звуку? Только сам себе причиняешь и боль, и удовольствие, игра в миллиард песчинок, которые есть одно сплошное океанское дно.

***

Я обучался самурайскому искусству бесстрашия в самых ужасных своих сражениях, и теперь, спустя столько лет, я не боюсь. Я не боюсь почувствовать, что ты меня не любишь, а это было страшнее всего.

Потому что.

Саксофон не перестанет звучать от того, что ты уходишь в сумрак вечной тьмы, ты забираешь с собой часть моего сердца, но не всё. Потому что, как будто тысячи раз смотрел тебе в спину, желая разрядить туда всю обойму.

Но ты идешь и не оборачиваешься, а я оставил только один патрон, и он явно не для тебя. Потому что, моя ненаглядная, я никак не мог на тебя наглядеться. Потому что, моя дорогая, я не мог выменять тебя ни у одного из самых богатых менял. Потому что, моя любовь, ты сражаешь меня наповал, когда я смотрю в твои глаза, они, как два револьвера, «Берта и Дырокол.» (Э.Веркин)

И когда я вспоминаю, ради чего я сжег целый город, у меня не остается ни жалости, ни тоски.

«Они же жрать тебя захотели, слизывать с липких пальцев, и бог не простил,

Диких неандертальцев» (С. Ананасова)

Я не знал сострадания, но ты его знала.

Я не знал любви, но ты показала.

Как это

Когда ограничиваясь пространством между нами, волновые потоки пульсируют сетью, окутывая и обволакивая, мягким дрожащим электромагнитным напряжением, заставляя искорки между нами плясать и сиять. Когда я веду рукой по твоей коже, и начинаю чувствовать, как будто это моя кожа тоже. Как будто внутри мы спаялись, сцепились, срослись, и у нас одно на двоих сердце.

Как будто я уже не различаю разницы между тобой и мной, между внешним и тем что внутри, и в такой сингулярности меня точно все устраивает.

Ты – совершенство нежности, ты та, кто может успокоить бешеное пламя моей ярости. Ты не одна из нас, ты не одна из них. Я, похоже, так и не разобрался, что ты за существо. Но решил, не стоит будить спящее эхо. Потому что видя, на что способна твоя любовь, я чуть не поседел от страха, когда представил, на что может быть способна твоя ненависть. Я бы очень сильно не хотел однажды тебя такой узнать. Потому что это будет последнее, что я увижу, а потом наступит настоящая смерть, и тебе не помешает ни мое божественное происхождение, ни законы физики этого мира, потому что уничтожать так, как ты можешь, не может никто.

Я однажды тебя утратил.

И с тех пор так хочу вернутся, что в отчаянии пробиваю головой зеркала и стекла, в попытках вспомнить боль, причинить ее самому себе и отрезвится от своих диких снов.

Которые все разные, но все об одном и том же.

Подумалось, что меня зовут: Гор, потому что будто побывал им, в том пространстве и времени сна.

Потому что я потомок его, носитель его силы, и тот, кто сможет продолжить великий род.

Но как бы там ни было, я – не он.

И это снова не мое имя.

Я просыпаюсь в луже собственной крови, но это не приговор.

Я всего лишь разбил свое отражение, подрался с тем, над кем у меня нет власти.

Я всего лишь снова не узнал себя в зеркале.

Печальный факт. Веселая жизнь.

Глава три

В которой Люциус просыпается и у него просыпается кокаин.

Я-волк, я-волк, я-волк.

Ритмично ударяя кулаком в грудь, я повторяю, что я волк, или я просто помню, как в какой-то из прошлых жизней я был волк? Стайная суть, суть стаи. Там, где один пробирается и тропит, выбиваясь из сил, не в состоянии поймать хоть сколько-нибудь ценную добычу, двое превращаются в дикую стаю, способную защемить медведя. Где бы я был, воя в бездонную ночь, надрывая горло, надрывая мою волчью душу, где бы я был, если бы однажды не встретил тебя. Я смотрел издалека как ты охотишься, как ты ловко ловишь рыбу, и не пытался поймать твой взгляд. Потому что у нас взгляд глаза в глаза означает: рвать. Рвать друг друга на кровавые ошметки, и если никто не отступит, не увалиться кверху пузом, а драться до первой смерти. А я не хочу с тобою драться. Я хочу, чтобы мы прикрывали друг другу горло. Я твой волк, ты мой волк. Вместе мы пройдем 7 тысяч километров по горному хребту. Вместе мы поохотимся, загнав горячего, тяжело дышащего сохатого на обрыв, и сбросив его оттуда. Вместе мы будем спать в ворохе, осенних листьев, тепло прижавшись друг к другу, спрятав носы хвостами, навострив уши радаром на незнакомый звук. Вместе мы… Ты только сдайся, один раз, большего я не прошу, один раз, будь смелее своей храбрости, будь отважнее своей ярости, отведи взгляд в сторону, чтобы мы не убили друг друга.

И, замерев в предутренней дымке, на меня смотрят черные волчьи твои глаза, и ты отводишь взгляд. Одномоментно решая, что теперь мы – стая. Внутри меня радостный вой, внутри меня кипит и бурлит, но я спокоен. Ты со мной, а это значит, мы скоро будем из разорванных глоток лакать кровь и драть кожу и сухожилия, это значит, что один идет впереди, второй в метели заметает след, это значит, что сила двух объединяет ярящийся хаос и холод горной реки.

Ты была очень осторожна, но я тоже ловко охочусь. Я переворачиваюсь на спину, доверяя самому опасному хищнику самое слабое место, и ты доверчиво тычешь головой мне в живот.

Так рождается абсолютное понимание сути. Доверие. Простота.

***

Я вспоминаю смерть. И мне совсем не страшно, потому что ты гладишь меня по лицу, а у меня останавливается сердце, я закрываю глаза. Я вспомнил смерть, в пылу сражений, так много раз, изможденный и раненый, я истекаю кровью из вспоротого живота, вспоротого хребта, конечностей. Ты склоняешься надо мной, моя валькирия духа, так попадают в Валгаллу? Если да, то я готов за тебя сражаться, потому что когда я на последнем вдохе беру тебя за скользкое от крови предплечье скользкой от крови рукой, ты смотришь мне в глаза, я вспоминаю, как легко можно умирать. Ты так много смертей прошла вместе со мной, и каждый раз, когда