Двойная жизнь Чарли Сент-Клауда - Бен Шервуд

Часть вторая

НЫРЯЙ ЗА МЕЧТОЙ

ГЛАВА ПЯТАЯ

Флаги, поднятые на причале, взвились и в унисон эффектно хлопнули на ветру, словно приветствуя Тесс Кэрролл, прибывшую на стоянку в своем потертом жизнью «Шевроле Шайенн» семьдесят четвертого года. Она выбралась из машины и внимательно посмотрела на полощущиеся на ветру флаги. В каждом изгибе, в каждом взмахе полотнищ она видела то, что ей было нужно: информацию о погоде, ждавшей ее там, в море. Одного взгляда на флаги было достаточно, чтобы понять, что здесь, у кромки берега, дует сейчас спокойный юго-восточный бриз, скорость которого — узла четыре, не больше. Этот воздушный поток формировался на ледяных полях Новой Шотландии, прокатывался над всей Новой Англией и рано или поздно, набирая температуру и скорость, добирался ни много ни мало до самого Карибского бассейна.

Тесс обошла пикап и попыталась открыть задний борт. Ржавая железка даже не пошевелилась. Эту древнюю машину она купила по цене металлолома на свалке, а ее отец вдохнул в автомобиль новую жизнь, поставив под капот другой двигатель — впрочем, тоже весьма почтенного возраста. Когда потребовалось заменить двигатель еще раз, отец сказал Тесс, чтобы она продала эту ржавую консервную банку. Она не послушалась, а когда отец спустя несколько лет неожиданно умер, Тесс поняла, что не сможет расстаться с этим старым «шевроле». Теперь она сама как могла поддерживала машину в работоспособном состоянии, воспринимая ее скорее как часть отцовской души, нежели как транспортное средство.

Тесс перегнулась через боковой борт, вытащила из кузова нейлоновый парус, свернутый в здоровенный тюк, и взвалила себе на плечо. Она была высокая стройная брюнетка, с волосами, туго стянутыми в хвост, который торчал из-под застежки бейсболки с фирменной раскраской футбольной команды «Патриоты». Поправив тюк на плече, чтобы его вес распределился равномерно, Тесс развернулась и пошла в сторону причала.

Здесь, у самой воды, она поздоровалась с неизменно находившейся на рабочем месте Беллой Хупер. Та сидела в алюминиевом шезлонге, а рядом красовался второй складной стул с закрепленной на нем картонкой — рукописным рекламным объявлением, гласившим: «Женщина, которая умеет слушать». Увидев Тесс, Белла вытащила из уха наушник от плеера и во всю глотку проорала: «А ну, подходи, присаживайся!» Отработав лет тридцать за стойкой в баре «У Мэдди», Белла ушла на пенсию и сумела раскрутить свой собственный бизнес. За пятнадцать долларов в час она готова была выслушать чей угодно рассказ совершенно о чем угодно. Конфиденциальность информации, полученной таким образом, естественно, гарантировалась. Белла не давала никому никаких советов, и ее услуги, само собой, нельзя было оплатить по медицинской страховке. Тем не менее недостатка в клиентах у нее не было. Уверенные, что их выслушают, люди специально шли из города сюда, к причалам, чтобы выговориться. Величайшим даром — или, быть может, даже искусством — Беллы была способность поддерживать разговор минимальными лексическими средствами. Монолог клиента она направляла и стимулировала небольшим количеством разных «угу», «о-о-о» и «ах вот оно как».

— Привет, Тесс. Ничего не хочешь мне сказать? Смотри: у меня для тебя особый тариф — специальная скидка для родственников и знакомых, — обратилась Белла к проходившей мимо Тесс. — Всего-то пять баксов за час квалифицированного выслушивания.

— Жаль, что с тобой нельзя рассчитаться по страховому полису «Голубого креста», — сказала Тесс с улыбкой. — Может, в следующий раз кое-чем поделюсь, а сегодня — извини, мне в море выходить пора.

— Ну, дело твое, — ответила Белла и откинулась на спинку шезлонга, поправляя наушники.

Чуть поодаль на скамейке играли в карты старые портовые крысы. Это были отошедшие от дел рыбаки, жившие теперь на пенсию и выпадавшие им время от времени выигрыши в лото. Привыкнув к морю, они и теперь проводили день за днем здесь, у причала, присматривая за катерами, отслеживая, кто, когда и на чьей лодке вышел на промысел, предлагая консультации по поводу цены на лобстеров и, само собой, рассказывая доверчивым слушателям бесконечные морские байки, не имеющие ничего общего с действительностью.

— Привет, принцесса, — поздоровался с Тесс один из стариков, водрузивший на свое обветренное и неопрятное лицо моряка очки в стиле телеведущего Ларри Кинга.

— Как дела, Бони? — поинтересовалась в ответ Тесс.

— Проигрываю последнюю рубашку, — сказал тот, отбрасывая карты. — Тебе матрос на сегодня не требуется?

— Тебя нанять — у меня денег не хватит.

— Да ты что! Я старый нищий моряк, — жалобно запричитал Бони. — Готов работать бесплатно, лишь бы на берегу не сидеть.

— Конечно, чего не сделаешь, чтобы в очередной раз в дураках не остаться, — со смехом прокомментировал его слова кто-то из стариков.

— Ну пожалуйста, Тесс, возьми меня с собой в море.

— Ты что, еще один инфаркт захотел? — спросила Тесс, поправляя тюк с парусом. — Я тебя быстро доведу, ты меня знаешь. — Она подмигнула.

— Фарш! — сказал Бони, воспользовавшись словом, которым в Марблхеде маскировали «блин», под которым, в свою очередь, скрывались другие, совсем уж нецензурные междометия.

— Сваливай, дерьмо летит! — машинально произнесла в ответ Тесс.

Почему-то уж так повелось в Марблхеде, что именно этой фразой нужно было отвечать на эмоциональные высказывания в свой адрес. Само по себе это выражение восходило к тем далеким временам, когда о канализации в здешних краях еще никто и не слыхал, и ведра с помоями и отбросами после соответствующего предупреждения прохожим опорожнялись прямо в придорожную канаву. Да, Марблхед действительно был старинный город с богатыми традициями, и он сумел сохранить своеобразие и некоторую закрытость. Только те, чьи предки жили здесь на протяжении как минимум четырех поколений, имели право с полным основанием именовать себя настоящими марблхедцами или же сокращенно — просто «хедцами». Все же остальные считались здесь чужаками, и коренные жители с удовольствием использовали присказки типа «фарш!», чтобы продемонстрировать свою непохожесть на тех, кто «понаехал» на этот уединенный полуостров, взвинтил здесь цены на жилье и услуги и ради кого теперь на Плезент-стрит в каждой забегаловке варили капучино.

— Ладно, пока, увидимся, — сказала Тесс, направляясь к причалу.

— Ты смотри аккуратнее там, погода шалит! — крикнул ей вслед Бони.

— Да уж постараюсь, а ты, пока меня не будет, смотри не разбей сердце какой-нибудь красотке.

Компания старых рыбаков рассмеялась ей вслед. Тесс была одета в рабочие брюки цвета хаки с заплатками в цветочек на обоих коленях, в белый обтягивающий топик и большую, не по размеру, синюю мужскую рубашку. У нее были светло-зеленые глаза, а нос имел такую изящную форму, ради какой многие женщины в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке готовы платить пластическим хирургам тысячи и тысячи долларов. Тесс принадлежала к тому типу счастливых жительниц Новой Англии, которые одинаково хорошо — вне зависимости от времени года — выглядят как на пикниках, устраиваемых яхт-клубом, так и где-нибудь на катке в лютый мороз. Ее красота была настолько естественной и сама Тесс настолько привыкла к ней, что могла себе позволить заглядывать в зеркало не слишком часто — в основном только ради того, чтобы удостовериться, нет ли на лице ссадин и не идет ли носом кровь после тяжелой ночи, проведенной в шторм под мачтой с парусами.

Тесс шла по причалу туда, где слегка покачивалась на волнах ее гордость — тридцативосьмифутовый шлюп производства верфи «Аэродин»: серо-синий корпус, белоснежная палуба и золотыми буквами по корме надпись:

«КЕРЕНСИЯ».

Начинался прилив. Вода быстро прибывала, и Тесс с восторгом вдыхала висящий в воздухе запах водорослей и морской соли.

— Ну что, так и будешь там сидеть или все-таки мне поможешь? — спросила она, обращаясь к здоровенному парню, который беззаботно сидел на краю палубы, свесив ноги за борт.

— Ты и без меня прекрасно справишься, — ответил ей Тинк Уэзерби.

Он встал и одернул футболку, надпись на которой возвещала, что ее обладателя «можно использовать как спасательное средство на воде». Роста в нем было шесть футов четыре дюйма, грудь его походила на надутый ветром парус-спинакер, лицо заросло даже не бородой, а мохнатой шерстью, а свои непослушные, вечно спутанные волосы он имел обыкновение стричь самостоятельно. Любимой шуткой Тесс было напомнить Тинку и окружающим, что если ему на шею повесить флягу на веревочке, то больше всего он будет походить на сенбернара на горноспасательной службе в Альпах.

— Чего зря суетиться-то, — заявил он, когда Тесс шагнула на палубу, стараясь при этом не потерять равновесия, несмотря на увесистый тюк, лежащий у нее на плече. — У тебя у самой сил немерено — для девушки, конечно.