Стелла искушает судьбу - Ирина Львова

— Хочу в кино сниматься. В институте учиться — в нормальном. Выглядеть… как… Ну…

— Понятно, — перебила ее Ирина. — Ты хочешь развиться в полноценную личность и при этом приобрести внешний лоск. Для этого нужно много собой заниматься, девочка. Это потребует кошмар-р-рной силы воли и просто… сил. Ты готова?

Стелла проглотила неизвестно откуда взявшийся комок в горле и кивнула.

— Не вижу энтузиазма, — хмыкнула Ирина. — Но… можно попробовать. — Она легко спрыгнула с кровати и провозгласила: — Итак, начинается отделка щенка под капитана!

В этот момент раздался стук в дверь.

— Да? — откликнулась Ирина, и в комнату заглянула Людмила Васильевна; остренький маленький носик делал пожилую женщину похожей на птичку, а светлые букольки, прежде скрытые меховой шляпкой, превращали ее в преждевременно состарившуюся куклу. Так и казалось, что она сейчас моргнет своими несколько выцветшими голубыми глазами и скажет нараспев: «Ма-ма!»

Пожилая женщина улыбнулась светло и открыто:

— Девочки, Вячеслав Григорьевич телевизор хочет включить. Вам не помешает?

— Ну что вы? Ради Бога!

Улыбка Ирины была не менее теплой и доброжелательной, и Стелле на миг показалось, что вновь вернулась та веселая, несколько легкомысленная женщина, которая ехала с ней рядом в автобусе и которая вдруг, по неизвестной ей, Стелле, причине, превратилась здесь в жесткую, напоминающую сжатую пружину мымру… Н-ну, может быть, и не мымру, но с такой Ириной Стелла едва ли решилась бы с самого начала общаться так запросто. Впрочем, девушка смутно осознавала, что взвинченная настороженность ее новой приятельницы к ней не относится… Так же как и к этим Сиротиным, глухому красавцу, Светлане-Ванне и знаменитому актеру, которого они встретили в коридоре.

Когда Людмила Васильевна скрылась за дверью, Стелла, продолжая думать о своем, машинально спросила:

— А почему она так сильно красится?

— Ага, — усмехнулась Ирина, — иногда полезно пообщаться с художником-гримером, по крайней мере, можно сообразить, что много краски — не всегда хорошо.

Стелла смутилась и подумала, что никогда больше не будет накладывать на веки те ярко-синие тени…

— Ну-ну. — Ира явно не собиралась ее вышучивать. — Не обижайся. А Людмила Васильевна… Она явно из театральных. Так что это просто привычка. Сейчас составим план воспитательных работ…

— Ир, а откуда ты английский знаешь? — задала Стелла давно вертевшийся на ее языке вопрос.

— А я, девочка, по специальности — преподаватель аглицкого языка. Педагогический институт кончила в тысяча девятьсот забытом году…

— Как? — Удивление Стеллы было безмерным. Она даже забыла, что перешла с новой приятельницей на «ты». — Но вы же актриса?

— Я?! Да кто тебе такую глупость сказал? Для меня кино — просто легкий заработок.

— А как же?..

— Это длинная история. Когда-нибудь я тебе ее поведаю… — Глаза Ирины затуманились и потемнели. — Ладно, подруга, расскажи-ка мне пока лучше о себе! Все равно времени мало.

И Стелла задумалась. Что рассказывать-то? Про зачуханный северный городишко, в котором она родилась и из которого выезжала только к бабушке на лето в Ташкент, а теперь вот в Пермь — учиться?

Про замученную вечно пьяным отцом и заботами о детях мать, которая и жизни-то, судя по всему, нормальной никогда не видела? Разве что в раннем детстве… Да и то, что за жизнь была после войны?

Про отца, которого она так редко видела трезвым и спокойным, что даже и вспомнить-то об этом могла с трудом?

Про сестру? Да! Ритулька, сестренка милая… Год уже не виделись. И как она там? В чужом городе… Замуж вышла. Хороший ли муж-то? Не как наш папаша?

Слабая улыбка коснулась Стеллиных губ. Она вспомнила, как они с сестрой, которая старше ее, Стеллы, на целых четыре года, однажды решили сделать в квартире ремонт… Отец тогда лежал в больнице, печень у него болела. Чуть ведь не умер… А пить не бросил. Матери ездить к нему было очень далеко, и она сняла у какой-то бабки угол, чтобы иметь возможность ухаживать за ним. Девочек же оставила на попечение подруги-соседки и наезжала раз в два-три дня. Сколько им тогда было? Девять и тринадцать? Или десять и четырнадцать? Не важно. Стелла даже не заметила, как начала вдруг вспоминать вслух… Ирина ее слушала с неподдельным интересом.

— Ну, мы обои ободрали, потолок побелили… Можешь себе представить как… Вся мебель в мелу, мы — и того хуже. Стали клейстер варить да всю кастрюлю и опрокинули, хорошо, хоть не пообжигались. Я реву, а Рита знай повторяет: «Все равно сделаем! Надо мамке хоть какую радость устроить». А тогда как раз каникулы зимние были… Ну, поклеили… Окна открыли сдуру, у нас все и отвалилось. А Рита еще окна и двери водоэмульсионкой по маслу покрасила — жуть что вышло, полосы да клоки серые и все как в пластилине… Мама приехала, чуть в обморок не упала, а Рита ей: «Ничего, мамочка, это мы потренировались, а в следующий раз у нас все хорошо получится!»

— Ты очень любишь свою сестру? — задумчиво спросила Ирина.

— Риту? — почему-то переспросила Стелла и смущенно улыбнулась: — Очень!

* * *

Рита брела куда глаза глядят, просто вперед, без всякой цели. Возвращаться домой ей совершенно не хотелось. Да и зачем туда возвращаться, если там никого нет? Если там нет Сережи? Как он сказал ей: «Это мое дело, где я провожу время! Если тебе скучно, посмотри телевизор. И вообще отстань…» И не пришел домой ночевать.

А она не нашла слов, не сумела объяснить ему, что он поступает с ней жестоко и несправедливо. Как же так можно? Ведь она его жена! Неужели он изменил свое отношение к ней, потому что она беременна? Но ведь еще только четыре месяца… И не видно ничего, и фигура у нее по-прежнему хороша… Только стала более пышной, женственной…

Рита свернула с узкой тихой улочки, названия которой даже не знала, на широкую, ярко освещенную улицу Ленина. Мимо проносились, сверкая фарами и натужно ревя, автомобили, сияли витрины, и в облаках света, окружавших фонари, тихо плавали крупные хлопья снега. Несмотря на сравнительно поздний час, на улице было людно, Риту то и дело толкали, какая-то мощная, как ледокол «Арктика», тетка с сумками пихнула ее и обозвала «дурой слепошарой». Такого ругательства Рита до сих пор не слышала, и оно почему-то показалось ей забавным.

Главное — ни о чем не думать… Но именно это Рите и не удавалось. Она уже не в первый раз пускалась в такую прогулку по малознакомому — она жила здесь меньше полугола — родному городу Сережи. Теперь она бродила одна, а раньше, когда они только приехали, он с удовольствием водил ее повсюду, все показывал и рассказывал: и про школу, где учился, и про авиационный кружок, и про парк, и про каток, и про реку…. Про все…

Только вот к друзьям своим он с Ритой не ходил. После одной истории. Они тогда отправились на день рождения к его приятелю Борису. Это было буквально на следующий день после их приезда, и Сережа даже не позвонил другу, просто накупил вина, взял торт, и они пошли… Поднялись по полутемной лестнице, Сергей позвонил, и дверь немедленно, будто их только и ждали, распахнулась. На пороге стояла симпатичная блондинка и вытирала о фартук мокрые руки:

— Ой! Серый! Когда ты приехал? Борька! Борька! Иди скорей! Смотри, кто к нам заявился! Надо же! Серый, а у нас как раз Татьяна в гостях!

Радостную улыбку с лица Сергея будто смахнули грязной половой тряпкой.

— Лен, познакомься, это моя жена Рита, — напряженно сказал он.

— Проходите…

Рита вскинула голову и вслед за Сережей двинулась в прихожую. Она почувствовала, что вдруг взмокла, но не от июльской жары, не спадавшей даже к вечеру, а от волнения. Что было дальше, она помнила плохо. Урывками. Их посадили за стол, и она сразу же наткнулась на взгляд сухих, лихорадочно горевших глаз девушки, сидевшей напротив. Русоволосая, с длинной косой, в старомодной пестрой шелковой блузке с шарфом-воротником, завязанным на шее бантом, она казалась, несмотря ни на что, очень красивой, и она… Она не спускала с Сергея глаз. Он явно чувствовал себя неуютно, хотя отчаянно острил и упрямо смеялся… Потом Рита вышла в ванную — подкрасить губы и попудрить вспотевшее лицо перед танцами — и услышала чей-то разговор.

— Нехорошо он с Танькой поступил, — это довольно громко сказал кто-то из куривших в кухне парней, и Рита подумала, что скорее всего никто не заметил, как она прошмыгнула в ванную, иначе поостереглись бы высказываться так откровенно.

— Да уж чего хорошего, она-то, дура, ждала, ждала… — отозвался другой.

— А он… Да еще привел сюда эту рыжую. Хватило наглости! А ведь Таньке-то до последнего продолжал писать. Она от него еще в прошлом месяце письмо получила…

Рита поспешно закрыла дверь на задвижку и прислонилась к оклеенной пленкой — под дерево — поверхности. У нее дрожали колени. Почему это она рыжая? И как она выйдет отсюда? Ведь они ее непременно заметят… Но она же не подслушивала! Так получилось! И какое ей дело до этой Тани? Ведь это ее, Риту, любит Сережа! Мало ли что у него раньше было? Но… Кто-то сказал, что он писал этой… Она решительно открыла дверь и двинулась в комнату.