На повестке дня - Анатолий Злобин

- Да.

- Вы могли бы приехать в горсовет, в комитет народного контроля?

- Когда вы хотите, чтобы я приехал?

- Прямо сейчас.

- У меня на двенадцать часов назначена встреча в Обществе по распространению научных знаний.

- Если вам не трудно, перенесите ее.

- Хорошо, я приеду.

- Комната девятнадцать, второй этаж.

Я положил трубку. Что бы все это значило? Народный контроль? Для хороших дел туда не вызывают. Однако разговаривали со мной весьма благожелательно, вряд ли так разговаривают с людьми, когда их вызывают для того, чтобы пропесочить.

И все же - за что меня туда вызывают?

Я быстро собрался и поехал. Жена только и сказала на прощанье:

- Ни пуха тебе, ни пера. Но если что-нибудь плохое, ты сразу позвони мне из автомата: "У меня портсигар сломался".

- Портсигары не ломаются.

- Тогда часы - мои часы сломались. Или подметка прохудилась. Что-нибудь любое нехорошее. Я пойму.

Я ехал в троллейбусе и мучительно раздумывал - в чем же я проштрафился? И ничего не мог придумать: перед своей партийной совестью я чист как стеклышко.

И все же?

Вдруг на меня жалобу написали? На работе ведь всем не угодишь. Кто-нибудь взял да и капнул. А может, бывшая жена написала на меня заявление? От нее вполне можно ожидать такого поступка. Впрочем, вряд ли такие дела разбираются в народном контроле.

А может решили меня проверять? Весь наш институт. Кто из нас без греха? Построили загородный пансионат для сотрудников, а назвали его испытательной станцией. Двух молодых кандидатов держу на трех ставках.

Ну и пропесочат меня...

Так и не решив ничего путного, я поднимался по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Секретарша предупредительно распахнула передо мной дверь в кабинет.

- Николай Семенович ждет вас.

Воронцов поднялся мне навстречу, первым протянул руку:

- Здравствуйте, Виктор Игнатьевич. Как доехали?

- Транспорт у нас в городе плохой, - ответил я. - Всегда битком набито.

- Да, - звучно подхватил Воронцов. - И средние скорости движения низки. Мы еще отстаем по скорости от других городов. Да вы садитесь, Виктор Игнатьевич.

Я опустился в глубокое кожаное кресло. Пока еще ничего страшного не произошло: разговор развивается благоприятно для меня.

- Итак, разрешите. - Воронцов зачем-то переложил на столе папку с бумагами. - Мы с вами люди партийные, я и буду говорить без дипломатии. Какие у вас общественные нагрузки?

Вопрос не страшный.

- В Обществе по распространению...

- И больше нигде?

- Ну, разумеется, член партбюро института... Пока что оказывают доверие. - Я запустил этот пробный камень, чтобы показать Воронцову, что я хороший человек и что меня, по всей видимости, по ошибке вызвали в народный контроль.

Но я никак не мог ожидать того, что скажет мне Воронцов. А сказал он буквально следующее:

- Как вы смотрите на то, если мы предложим вам быть членом комитета народного контроля города.

- Что же я должен буду у вас делать? - растерянно спросил я. - Вы хотите снять меня с института?

- Помилуй бог. Комитет это общественная организация. Туда входят разные люди, представители различных профессий: тут и профсоюзные работники, и представители печати, и директор Стройбанка, и представитель от рабочего класса, и писатель, и комсомольский работник. Но тут мы посмотрели и решили, что нам нужен представитель от науки, то есть вы - это нужно нам для проверки научных организаций. Как-никак, у нас в городе десятки научных институтов.

- Ну что же, - пробормотал я. - Я считаю это большой честью для себя. Постараюсь оправдать доверие.

- Надо сказать, что работа у нас специфическая: приходится иметь дело с темными сторонами жизни. Так что нервы надо иметь крепкие.

- Конечно, конечно...

- Извините, пожалуйста, что так срочно побеспокоил вас, но завтра сессия городского Совета, и я должен был знать о вашем согласии, прежде чем подавать на утверждение сессии.

- Понимаю... - Однако я ничего еще не понимал.

- Разумеется, Виктор Игнатьевич, наш разговор происходит пока в платоническом порядке: решаю не я, а сессия.

- Разумеется, разумеется, - продолжал бормотать я.

- Кстати, как у вас с семьей?

Вот оно - больное место.

- Год назад развелся со своей женой.

- Новую семью создали?

- Создаю в настоящее время...

- Тогда все в порядке. Не смею больше задерживать вас, можете отправляться в свое Общество по распространению...

Я вышел на улицу ошарашенный. Увидел на той стороне улицы будку телефона-автомата, хотел было побежать туда, но вовремя сообразил несолидно, меня могут заметить из окна.

Спустился по улице вниз, вошел в здание телеграфа. Вот как случается в жизни - и в народный контроль иногда вызывают для приятных известий...

Жене я сказал:

- Портсигар цел. Часы идут точно. Подметка еще не прохудилась.

На другой день прошла сессия и все сделалось само собой.

Так ваш покорный слуга оказался за столом для заседаний, за которым он сейчас сидит и обдумывает свои записки.

17

12.23.

На три минуты мы уже пересидели вопрос. Как бы перерыв из-за этого не сократили - курить хочется.

Жара расползлась по комнате; гибельной обреченностью веет от этой жары, глухой шум улицы за окном кажется угрожающим и неотъемлемым от нее. Раскатистые удары грома приближаются и становятся более резкими.

Но вдруг словно свежий ветерок прошелестел по залу: к трибуне выходит Матвеева. Она вся воздушная и белоснежная: белый воротничок блузки лег на отвороты нежно-голубого костюма, кружевной платочек будто ненароком выглядывает из нагрудного карманчика. Костюм, ниспадающий складками на талии, лишь подчеркивает ее нежность и хрупкость. Соломенные волосы копной собраны на затылке.

Она выходит к трибуне, как на праздник, на светящемся лице застыло радостное ожидание: смотрите, мол, на меня, вот я какая, вся перед вами, что хотите, то и делайте со мной, другой я быть не умею. Сейчас я вам такое скажу, что вы все ахнете...

Небесное создание явилось в народный контроль. Оно, как видение, возникает рядом с Глебовским, и кажется, сам ангел-хранитель явился ему на помощь.

Среди членов комитета возникает легкое замешательство. Все глаза устремлены на трибуну.

Но вот создание открывает рот и серебристым голоском начинает плести такое, что уши вянут:

- В соответствии с распоряжением министерства от... наличные мощности в настоящее время не позволяли... ходатайство в вышестоящие организации...

Я слушаю и ничего не понимаю: в голове словесная каша. Ангел-хранитель не помог Глебовскому. У Матвеевой наготове свои объективные причины (их, к сожалению, уже не проверишь, ибо второй степени проверки пока не существует).

Глебовский поначалу было с надеждой смотрел на Матвееву, но теперь и он не ждет от нее ничего хорошего.

А Воронцов не унимается. Кажется, на него одного явление воздушного ангела не произвело ни малейшего впечатления.

- Когда же вы все-таки собираетесь поставить термопластавтоматы? строго спрашивает он у Матвеевой.

- Мы рассмотрели наличные возможности, переутвердили график и пришли к выводу, что сможем перенести поставку из четвертого квартала на третий.

Глебовский воспринимает это сообщение с некоторым оживлением. Мне становится жаль его - вот если бы Цапля попросил бы меня за Глебовского, я постарался бы помочь ему, выступил бы в его защиту.

- Сентябрь тоже третий квартал, - бросает Воронцов, поигрывая карандашом.

- Постараемся дать в августе. Ведь раньше у них и производственные площади не освободятся.

- Хорошо, товарищ Матвеева, вы свободны. - Воронцов поворачивается к трибуне. - Что же вы молчите, товарищ Глебовский? Почему вы заставляете нас делать вашу работу? Или вы надеетесь, что мы и дальше будем за вас работать? Короче - с учетом новых данных - когда вы выполните постановление правительства?

С высоко поднятой головой Матвеева покидает трибуну и движется по залу. Лицо ее по-прежнему светится тихой радостью.

Глебовский задумчиво смотрит, как Матвеева пробирается на свое место, потом говорит:

- Я думаю, реальный срок - первый квартал будущего года.

- Ну знаете ли, товарищ Глебовский. Если вы сами решаетесь передвинуть сроки, установленные правительством, то мы сможем сказать вам только одно "безумству храбрых поем мы песню". Но мы не гордые, еще раз напомним вам о дисциплине.

- Я назвал вам реальный срок, - упрямо стоит на своем Глебовский. - Я не могу обманывать комитет.

- Налицо явный саботаж, - бросает с места заместитель председателя Андрей Андреевич Попов. Он сидит через несколько человек от меня, ближе к Воронцову, я его не вижу, только слышу глуховатый простуженный голос.

В зал входит Верочка: она куда-то отлучалась. Верочка подходит к столу, кладет перед Воронцовым записку. Воронцов читает ее, передает записку Попову. Я вижу, как записка идет по рукам и, наконец, приходит ко мне. Читаю: "Виктор Игнатьевич, вам звонил Колесников, просил передать, что будет ждать вас в три часа".