Места пребывания истинной интеллигенции - Слава Сергеев

- Уходишь? Домой, значит?..

И вдруг ка-а-к гаркнет:

- А хочешь, мы тебя сейчас, прямо здесь, в задницу осчастливим?!

Конфуз вышел ужасный. Георгий Иванович опешил. Да и я не ожидал такого.

- То есть… как осчастливим?.. - сказал он.

- Да вот так, - Воропаев ласково, с хитрецой улыбался, - сам знаешь, как. - Он выждал минуту, потом махнул на остолбеневшего Георгия Ивановича рукой - не хочешь, как хочешь, и зашагал вниз, по бульвару.

Впрочем шагал он недолго, метра три-четыре, потом поскользнулся и упал, сильно ударившись, на бок, кхекнул и затих.

- Я ведь и в морду дать могу, - обиженно сказал Георгий Иванович. - Я, конечно, понимаю, что он пьян, но… существуют же границы…

Вот сволочь Воропаев, - подумал я, - всегда одна и та же история: нахамит кому-нибудь и вырубится. А я отвечай за него.

Нет, в принципе-то я понимал, зачем он это. Как верно подметил Георгий Иванович, пытался выйти за границы, куда-то прорваться… Не вышло. Мир изменился на две минуты и в радиусе полтора сантиметра. (Вы можете конечно сказать: “и то…”) Но к тому же попытка выхода за границы, как это часто бывает, со стороны сильно напоминала обыкновенную пьяную грубость.

- Извините, - сказал я, избегая встречаться с Георгием Ивановичем взглядом, - вы же видите, в каком он состоянии…

Георгий Иванович опасливо посмотрел на меня: нельзя же так… Пили-пили - и нате… Он подтвердил мои ощущения: это же хамство. И тут же, как настоящий интеллигент, зарефлексировал: хотя… я понимаю, нынешняя молодежь… вам очень тяжело…

- Помогите его поднять, - попросил я.

- Нет уж, - сказал зам. главного редактора, - лучше вы сами.

- Вставай, - я потянул Воропаева за руку. - Вставай, проклятьем заклейменный!

Воропаев нехотя поднялся.

- Дальше не пойду, - заявил он. - Хочу спать. И бабу.

- Поедемте в номера? - обратился он к Георгию Ивановичу.

Редактор сделал несколько шагов в сторону.

- Ладно ребята, мне пора, - сказал он обиженно. - Звоните и приносите рукописи. И в следующий раз не пейте много.

- Куда ты, - сказал Воропаев, - нам тоже туда…

Но Георгий Иванович уже перелезал через чугунную ограду бульвара.

- Пока, - крикнул он. - звоните!

- Зассал, - удовлетворенно констатировал Воропаев, проводив его глазами, и неизвестно откуда достал бутылку пива. - Будешь?

- Не буду! - сказал я. - Ты зачем человеку нахамил?!..

- А вы меня достали, - отвечал Воропаев, буддийски улыбаясь, - со своими разговорами блядскими…

Мне внезапно стало пронзительно грустно. Мы были совершенно одни на обледенелом, похожем на каток бульваре, ветер гнал нас вниз, к Новому Арбату, чужим праздником светились сбоку витрина какого-то магазина, вдали Георгий Иванович и вся мировая культура, напуганные Воропаевым, торопливо сворачивали за угол бывшей улицы Герцена…

Вечер был кончен, сопротивляться этому было бесполезно, хорошо, что где-то был дом, хорошо, что нас там еще ждали…

- Пошли, - решительно сказал я. - Все, концерт окончен.

- Нет, не закончен, - захныкал капризно Воропаев. - Не закончен!.. Ты радуешься, как всегда, моим неудачам. Ты злорадствовал вместе с этим мохеровым козлом, что я упал…

Но я не стал его слушать. Хватаясь за афишные тумбы и скользя, я заспешил прочь, подальше от этого “литературного” места, пустого бульвара, идиотских воропаевских шуток, ледяного ветра и одиночества…

Домой мы ехали на ушастом запоре. Денег оставалось мало, и это была единственная машина, которая согласилась нас везти. Водитель оказался душевным парнем и даже помог мне, когда мы приехали, выгрузить Воропаева у подъезда. Впрочем возможно, дополнительным стимулом для его толерантности была страшная история, рассказанная мной по пути об одном нашем приятеле (реальная фигура), который, напиваясь, якобы намертво цеплялся за сиденья перевозившей его машины (абсолютный вымысел) и, мол, в последний раз его вынимали оттуда - шофер занервничал, поторопил к выходу - вместе с совершенно новой велюровой спинкой…

Зачем, зачем я это выдумал? Мало того, что человек повез нас за символические, в общем, деньги, мало того, что он рисковал собой, загружая и выгружая пьяного Воропаева (ведь тот мог и блевануть), мало того, что он участвовал всю дорогу в моих рассуждениях о достоинствах и недостатках автосемейства ЗАЗ - в конце-концов, его еще и напугали, обещая пьяный, иррациональный, пещерный вандализм…

Как плохо, нехорошо все это, - думал я, волоча упирающегося Воропаева к лифту, - как несправедливо и глупо…

Лена встретила нас скептическим взглядом: хороши, нечего сказать… - солнце мое, - Воропаев потянулся к ней вытянутыми в трубочку губами, как ручной шимпанзе у метро. Моя жена брезгливо отстранилась.

- Воропаев, ты знаешь, сколько тебе лет? - спросила она. - Так и будешь блуждать в дебрях чужих жизней?

- Почему чужих? - заинтересовался Воропаев, влезая в мои тапочки. - По-моему, я блуждаю в своих…

Потом мы сидели рядом на кухне и, наклонившись над тарелками, сосредоточенно хлебали горячий борщ, который дала нам Лена, потом, откинувшись, курили и даже перебросились парой глубокомысленных замечаний, правда не помню о чем…

- Знаешь, на кого вы были вчера похожи? - спросила моя жена наутро.

- На кого? - я приготовился обидеться.

- На мальчишек, - грустно сказала Лена. - На двенадцатилетних, нашлявшихся во дворе, замерзших мальчишек. Кто бы мог подумать, что тебе 35, а Воропаев вообще скоро станет дедом…

- Но мы общались с интеллигентными людьми, - запротестовал я. - Кто же виноват, что настоящая интеллигенция теперь (я добавил надрыва) в андеграунде, можно сказать, в подполье…

Лена махнула рукой:

- Брось… знаю я твою интеллигенцию… Воропаев вчера тоже чуть ли не Тургеневым представлялся…

Она пошла собираться на работу, потом вернулась и сказала:

- Да, я забыла, тебе пришло письмо от Гриши Гордона, из Америки. Извини, я не удержалась, вскрыла.

- Что же ты молчишь, - сказал я, - как он?

- Пишет, что хорошо устроился, получил вторую специальность, теперь будет заниматься развозкой пиццы по вечерам…

Мне показалось, что жена иронически улыбается, и я разозлился:

- Какой пиццы?! Что ты говоришь?.. А как же его творческие дела? Он хотел, то есть его даже приглашали сотрудничать в “Нью-Йоркере”…

- Об этом ничего нет. Пишет, что копит на какую-то художественную энциклопедию. Две тысячи долларов. Там потрясающая печать, репродукции всех мастеров, даже Арчимбольдо, можно рассматривать часами. Надеется за год накопить…

Жена стояла в дверях и не уходила, будто чего-то ожидая от меня.

И тогда я, как за соломинку, не знаю даже для чего, как за последнюю надежду, не понимая еще, что это будет оправдывать, пошел к вешалке и нашарил в кармане своей куртки маленький бумажный квадратик… Георгий Иванович, значилось на квадратике, журнал “Драматургия”.

- Вот, - победно воскликнул я, - вот! А ты говоришь - энциклопедия… Заместитель главного редактора! Приглашал! Говорит - приносите рукописи! А познакомились, между прочим, вчера, у ларька. Я же тебе говорю, там солидные люди, а ты просто какая-то странная, право, что не веришь…

И я удивленно посмотрел на карточку, потому что удивился, что не потерял ее, и еще мне вдруг показалось странным, что минувший вечер оставил о себе, кроме диких воспоминаний, какие-то вещественные доказательства, вот бумажка, чей-то адрес, как будто все нормально, как, извините за лирику, волна на песке, среди ракушек и спутанных водорослей вдруг оставит какую-нибудь совершенно постороннюю этому берегу вещь: зеркальце, расческу, детский мяч или банку из-под пива, брошенную в воду, может быть, где-нибудь на Северном полюсе.

Впрочем, там сплошные льды. Ладно, неважно.

Жена посмотрела мельком на карточку, потом на меня.

- Да, - сказала она. - Почему не верю? Верю. Еще он пишет, что там сильные морозы, зимой доходит до сорока по Фаренгейту, но у них не топят, так как стены очень толстые… Ты не знаешь, сколько это по-нашему? Может, послать ему одеяло? Или там правда тепло?

Потом она ушла, а я, составляя в раковину грязную посуду, вдруг стал представлять себе, что вроде мы уже послали Грише одеяло… И вот я иду на почтамт, заворачиваю его в плотную бумагу, перевязываю, а девушка-приемщица спрашивает меня, зачем я посылаю в Штаты одеяло, а я ей отвечаю, что, мол, у меня там друг мерзнет, а она говорит: в Штатах мерзнет?!.. А я говорю: да, а что вы думаете…

В общем ерунда какая-то.

И чего я стал себе это представлять - не понимаю.

С общего обалдения, не иначе…

Р. S. Что хочу добавить: если вы, господа, думаете, что все это написано, чтобы продемонстрировать, как плохо жить на свете пионеру Пете и всем честным людям планеты, и, может, даже на что-то пожаловаться (?!) - то вы сильно ошибаетесь.

Все это - обыкновенные “записки с похмелья”, сделанные, как говорится, смеху ради, чтобы немного развлечься самому и, может быть, при случае рассказать друзьям. Что я сейчас и делаю.