Бездна - Андрей Ливадный

«Нет, – мысленно осадил себя Фридрих. – Каждый поступок имеет свою цену и последствия. Инга вступила в тот возраст, когда сломать ее юную хрупкую душу легко. Удар по психике будет невыносимым, неизвестно, как Инга отреагирует на откровение, что подумает о родителях, как станет относиться к ним, узнав о ритуале погружения? Кто может предсказать реакцию подростка?»

Эх, говорил же я вам, расскажите дочери о Пути Выживших, мысленно укорил Фридрих Николая и Катю. Так нет, не послушали старика…

Но поздно стенать. Сейчас от его ответа зависела судьба девушки.

– Дедушка, я тут! – Инга шутливо помахала ладонью. – О чем так глубоко задумался? И почему молчишь? Кто эти люди? Зачем они носят неудобные костюмы? И где их эмры?

– У них никогда не было эмирангов, – глухо произнес Фридрих.

– То есть… как?! – Инга едва не выронила чашку. Ее глаза выражали недоверие. – Нет, ты шутишь?! Разве эмр не рождается вместе с младенцем?

– Нет.

В глазах Инги читалась полная растерянность.

– Эмиранг не рождается вместе с младенцем. – Фридрих говорил медленно, тщательно подбирая каждое слово. – Он приплывает из неведомых нам глубин, когда ребенку исполняется годик. Но еще в пору моей юности что-то случилось: эмры все реже стали всплывать из пучины Бездны. Не все дети смогли получить симбионта. Не осуждай их.

Инга вскинула недоуменный взгляд.

– Кого?

– Людей, что вынуждены жить без эмирангов. Они по-своему несчастны, но не осознают этого. Как бы тебе объяснить? Им неведома настоящая свобода. Такая, что есть у тебя.

– И потому им позволено уничтожать Волнующийся Лес?

Отшельник был рад переключиться на новую тему.

– Просеки нужны, чтобы установить и закрепить вертикальные растяжки для длинных тросов, – ответил он. – Я разработал систему дыхательных куполов. Они позволят соединить между собой кварталы батт отсеков, – заметив, что Инга не совсем понимает, о чем идет речь, Фридрих внезапно попросил ее: – задержи дыхание, насколько сможешь.

Она глубоко вдохнула, замерла, лишь глаза вопросительно смотрели на отшельника.

Тот не торопился давать пояснения.

Через пару минут Инга ощутила беспокойство, затем в груди появилась тяжесть, мышцы лица напряглись, воздух рвался наружу, до рези в груди хотелось вдохнуть, – вне контакта с нервной системой эмиранга она не смогла переключиться на «подводное дыхание», и, наконец, не выдержав, судорожно выдохнула, закашлялась, несколько секунд жадно хватала ртом влажный воздух батт отсека.

Перед глазами плыли черно-оранжевые круги.

Казалось, изменилась сама ткань пространства. Она еще не осознавала всей глубины мгновенных перемен в мироощущении, лишь на душе стало очень тревожно.

– Ты уже достаточно взрослая и можешь дать оценку полученным ощущениям, – избегая говорить о Пути Выживших, Фридрих не собирался оставлять без пояснений другие, не менее важные для нее вопросы. – Теперь ты понимаешь, как сложно жить людям, у которых нет эмирангов?

Инга кивнула. Растерянность в ее взгляде сменилась состраданием.

– Ты большую часть времени проводишь вдалеке от города. Оттого и перемены кажутся тебе значительными. А на самом деле все происходит давно, постепенно. Целое поколение повзрослело, как и ты. Но у них нет эмирангов, они выросли, не покидая батт отсеков, и теперь стараются наладить свою жизнь. Я помогаю им в меру сил. Сделал с десяток герметичных костюмов. Спроектировал систему воздушных куполов, – скоро ты сможешь их увидеть из окна батт отсека.

Инга внимательно выслушала его, задумалась, а затем неожиданно спросила:

– Дедушка, а у тебя был эмиранг?

Чашка в руке Фридриха дрогнула. Он едва не пролил горячий напиток, машинально переспросив:

– Был ли у меня эмиранг? Да, был, – после небольшой паузы ответил отшельник. – Но, он погиб.

Инга онемела от жестокого смысла его фразы.

Гибель эмиранга – самое худшее, что только может произойти в жизни человека. На ее глазах выступили слезы. Потрясение оказалась настолько сильным, что дрогнул подбородок, защипало в носу.

– Дедушка, как же так?

– Моя вина, – тяжело вздохнул Фридрих. – Я был молод и беспечен. Хотел открыть все тайны окружающего мира и в итоге поплатился за свое безрассудство.

– А что ты сделал? – сердце Инги замерло.

– Попытался достичь дна Бездны.

Инга, ошеломленная его признанием, поначалу не нашлась, что сказать, а затем выдавила:

– Но у Бездны нет дна! Все это знают!

– Так принято считать, – мягко поправил ее Фридрих. – На самом деле дно должно быть. Обязательно. Бездна, – это давний разлом в планетарной коре, след катастрофы, произошедшей миллионы лет назад. Когда образовалась гигантская трещина, часть древнего дна сползла вниз, обрушилась в нее. Океан кипел, ведь вода соприкоснулась с жаром недр, все живое на тысячи километров вокруг погибло.

Инга крепко зажмурилась, пытаясь представить явления, что так скупо обрисовал дедушка Фридрих.

Нет, вообразить как вода и огонь сходятся вместе, как кипит океан, а дно проваливается, покрываясь трещинами, она не смогла, вместо четкой картины на фоне смеженных век метались лишь расплывчатые тени.

– Зачем же ты решился отправиться туда?

– Я был молод, – повторил Фридрих. – Мне не давали покоя вопрос, почему эмиранги стали все реже подниматься из пучин? Я хотел отыскать причину и исправить ее, но не рассчитал своих сил. Нас с эмром подхватило мощным течением, вынесло в кипящие широты, где океан бурлит от извергающихся столбов ядовитых газов. Мы боролись, но силы стихии оказались сильнее.

– Как же ты уцелел?

– Меня спас эмиранг. Я потерял сознание, а он продолжал плыть в отравленных водах, пока не преодолел их, сумев добраться до Изумрудной Глади, – голос Фридриха все же дрогнул. – Фермеры нашли нас, но слишком поздно. Меня выходили, а эмиранг погиб, – отшельник порывисто встал, отвернулся, чтобы Инга не видела выступивших слез. – Фильтруя воду, добывая для меня кислород, эмр получил смертельную дозу токсинов.

– Дедушка, извини! Я не хотела тебя расстраивать!

– Ничего. Ты все равно бы спросила, рано или поздно… – старик украдкой вытер глаза, вернулся за стол. – Хочешь узнать, что было дальше?

Инга неуверенно кивнула.

– Почему ты все время живешь один, так далеко от города? – тихо спросила она.

* * *

Фридрих многого недоговаривал, щадя и без того растревоженные чувства Инги.

Много лет назад он оказался тем, кого судьба вырвала из общего строя, бросив в стремнину роковых событий. Он не сумел справиться с юношескими эмоциями, поставил под сомнение право таинственной, безликой силы решать, кто из младенцев будет жить, а кто навек сгинет в темной пучине Бездны.

Прожитое проносилось перед мысленным взором. Нелегкая судьба спрессовывалась в ярких, не потерявших остроты воспоминаниях. С высоты прожитых лет он понимал: вызов, брошенный Бездне, ему бы простили, списав на юношеское безрассудство, настоящая «вина» заключалась в том, что он выжил, сумел вернуться из мрачных пучин, не раскрыв их тайн, но потеряв своего эмиранга.

– Меня изгнали из Лазурного Чертога, – глухо произнес отшельник.

– За что, дедушка? – вскрикнула Инга.

– Я погубил эмиранга, – скупо ответил Фридрих. – Такое в пору моей юности не прощали.

– Но ты же сам сказал: целое поколение выросло без эмров!

Он горько усмехнулся.

– Все относительно. Законы в те времена были другими. Эмиранги появлялись все реже, и человек, допустивший гибель симбионта, должен был понести публичное наказание.

Инга почувствовала спазм, словно ей не хватало воздуха. Ведь несколько минут назад она пыталась задержать дыхание, и что из этого вышло? Как же дедушка Фридрих оказавшись один, без эмиранга, сумел выжить?

Он перехватил ее взгляд, и внезапно произнес, в разрез с леденящими мыслями девушки:

– А это уже другая история. Трудная, но по своему счастливая. У меня была тайна, она и помогла выжить. Но давай обо всем по порядку, раз уж зашел такой разговор.

Инга кивнула, даже не представляя, что могло спасти изгнанного из города юношу?

* * *

Фридрих начал рассказ издалека. Его голос теперь звучал спокойно, вдумчиво:

– В пору своей юности я, как и любой подросток, грезил приключениями. Мы с эмирангом надолго уплывали из дома, исследуя окрестности Лазурного Чертога, иногда вопреки запретам взрослых забирались очень далеко. Мир казался таким светлым, лучистым, простым, беззаботным. Мне очень нравился стекловидный лес, особенно в солнечную погоду, когда он весь искрился, полыхал, – я мог часами парить над ним, любуясь преломленным в зарослях солнечным светом.

Отшельник сделал глоток терпкого, уже остывшего отвара, затем продолжил: