Избранники народные - Сергей Пылёв

— Кстати, все это классно использовать и в моей предвыборной программе! — солидно проговорил Анатолий Иванович.

«Фефилов нахмурился:

— А коли наши люди встречаться со мной не захотят? Многим покоя не дает, что мои мужики и бабы каждый десятка помещичьих стоят. Взять хотя бы тех же титовских: пусть они и за знаменитым подполковником записаны, но толку — лежебоки, ни деревца около дома, ни цветов, а окна затыкают грязными подушками. Агрономии не знают, пашут мелкими сошками, строятся кое-как. Все у них в хозяйстве настежь. В пище одна скудность: пироги из темной муки как резиновые, мясо рваными кусками, кисель мутный.

— В этом плане кому-кому, а тебе, Ефимушка, несказанно повезло. По всей губернии идет слава про твою Агриппину. Цены бабе нет по гастрономической части! Да и по любой другой, извини… — приятно улыбнулся губернатор.

Так повелось, что воронежские однодворческие женщины, в отличие от крестьянских соседок, необыкновенно хорошо готовили. И в праздник, и в будни — на удивление. Но Агриппина кухарила по-царски: смело бери любое ее кушанье и неси хотя бы в Зимний дворец на славное угощение императрицы или ее почтеннейших заморских гостей. Стол у Агриппины был с виду без изыска, зато всегда разнообразный и сытный, с удивительными придумками. Скажем, к Пасхе она не просто посадит в печь баранью ногу, но обмажет ее травной горчицей, сметаной, а потом все это запечатает сверху ржаным тестом, но не плотно, чтобы мясо могло дышать и бодро двигать соки. Так что праздничали гости у Фефилова всегда самобытно. Первым на покрытый чистой холщовой скатертью стол Агриппина водружала блюдо с нарезанным теплым хлебом-ситником, политым коровьим маслом. В память о поклонении хлебу Ефим обносил им всех присутствующих. Пили поочередно из одной серебряной чарки. Следующая перемена — холодец из разных мяс, на манер окрошки залитый густым пенистым белым квасом с хреном и горчицей. Тут каждому вволю ставили травник, то есть особой крепости водку на зверобое, аире и китайском корне. Закусывали все это разномастными пирогами, кулебяками, среди которых обязательно были с белой рыбой, со стерлядью, утятиной, маком и сарацинским пшеном с яйцами. После бараньей ноги или поросенка, на лесном костре жаренного, Агриппина в обязательном порядке ставила жирную лапшу из индейки с черносливом и мочеными лимонами. На десерт несла молочную кашу с земляничным или малиновым вареньем. Пили под нее лесные меды и свойское черное густое пиво».

— Достал ты меня, господин пенсионер! — гулко простонал Анатолий Иванович. — Пиццу, что ли, на дом заказать? Лучше две…

Он раздраженно перекинул несколько листов.

«А накануне выборов в феврале 1767 года генерал-поручик Маслов получил из столицы с государственным ямщиком для особых поручений пакет, содержавший секретные дополнения к обряду избрания депутатов. В первую очередь в нем подчеркивалось, что все кандидаты на эту великую должность должны быть нравственного образа жизни, а также честного и незазорного поведения: ни в каких штрафах и подозрениях и явных пороках не бывалых, годами не младше тридцати, непременно женатых и при детях немалым числом.

Губернатор срочно призвал Ефима:

— Тебе надо немедля жениться, молодец… Не обессудь. Просто-таки в одночасье. Так требует новый обряд для депутатов, который намедни мне прислали из Петербурга.

— Оно, конечно, странно… — замялся было Ефим.

— Хочешь стать государственным человеком — еще не раз придется многими личными интересами и привязанностями жертвовать! Это я тебе как губернатор говорю, который давно забыл, что такое жить для себя… В общем, девка какая у тебя на примете есть? Или придется просить моего полицмейстера стать на время твоей свахой? Судаков обо всех про все знает больше, чем они сами о себе. В том числе и про меня… С хорошим приданым подыщем тебе женку. С господином депутатом пойти под венец любая согласится. Даже из дворяночек или поповских дочек!

Фефилов покраснел:

— Моя Агриппина, ваше высокоблагородие, уже десять лет того только и ждет, чтобы венчаться нам…

— Слава богу! Хвалю. Сотворим сие в одночасье, — перекрестился Маслов. — Но вот еще незадача, Ефимушка. Надобно, чтобы у вас были дети… А как вы ими теперь обзаведетесь по-людски, если до выборов две недели осталось? Придется мне с отцом Иоанном пошептаться. Может быть, настоятель какую хитрость придумает для вас?

— Не надобно вводить батюшку в грех, ваше высокоблагородие. Господь все ранее уже предвидел. У нас с Агриппиной два мальца и девка растут… — смущенно доложил Ефим.

— Гора с плеч! — порывисто обнял его Маслов. — Экий пострел! Я бы пропал в глазах царицы-матушки со всеми потрохами, коли не смог бы тебя в депутаты провести по ее высочайшему желанию!

Генерал-поручик взволнованно прогулялся по приемному залу, с облегчением надувая щеки и шевеля густыми, матерыми бакенбардами, точно крылами.

Через два месяца весной в Воронеже прошли выборы депутатов в Комиссию об Уложении с точным соблюдением установленного высочайшим указом обряда. Голосование уездные поверенные исполняли шарами, бросая их в ящик, крытый красным сукном и поделенный на две части: на одной было написано „Избираю“, на другой — „Не избираю“. Законными депутатами становились те кандидаты, которым воронежцы отдали более половины шаров.

Подсчет результатов совершил предводитель комиссии стряпчий Герасим Грязнов на глазах у избирателей. И сделал это несколько раз для безошибочности. От уездных дворян прошли вперед иных соискателей, набрав гораздо более половины шаров, подполковник Степан Титов, от городских жителей взял верх бургомистр и фабрикант Семен Савостьянов. От однодворцев провинции все до одного шары получил Ефим Фефилов. Злые языки говорили, что выборщикам очень уж желалось оказаться на праздничном обеде у его жены. Ведь буква обряда не только предписывала избирателям поздравлять господина депутата, но и ему нижайше благодарить их, что, само собой, по-воронежски было невозможно исполнить на должном уровне без широкого застолья».

— По такому случаю я бы тоже поляну накрыл! — нежно зажмурился Анатолий Иванович и машинально перешагнул в чтении далеко вперед. Видно, в голове уже зазнобило.

«20 июля 1767 года старая, но все еще на ходу золоченая немецкая карета, самая представительная среди экипажей фефиловского парка, защелкала колесами по камням Ново-Московской улицы. Карету бодро тянула шестерка рысаков, недавно выведенных на здешнем конном заводе генерал-адмирала графа Алексея Орлова. Эти статные, в яблоках, мощные кони сразу же стали особыми любимцами Фефилова за их силу и несравненное умение, несмотря на вальяжную с виду поступь, достойно и широко гарцевать.

В отличие от прежних Земских соборов, где избранный сам нес бремя расходов на поездку и пребывание в столице, первородным депутатам Уложенной комиссии, независимо от сословия и состояния, впервые в России предоставлялось множество льгот и привилегий, а также всемерная денежная поддержка на каждом шагу. Оплачивались как путевые трактирные расходы без мелочного учета съеденного и выпитого, так и выделялись достойные средства на помощь бедным, погорельцам, сиротам и вдовам, ежели те ударят челом господину депутату Христа ради.

Перед поездкой в Москву Фефилов, не желая быть в первопрестольной подобным черному деревенскому мужику, который на солнце валяется, чаще других книг держал в руках „Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению“ — правила поведения в обществе, свете и при дворе. Он твердо усвоил из него такие морали, чтобы всегда глядеть весело и приятно, не коситься на людей; в сапогах не танцевать; в обществе плевать в сторону; пальцем носа не ковырять, ножом зубов не чистить; головы не чесать… Так что не красного словца ради на встречах с избирателями стряпчий Грязнов, который был доверенным лицом Ефима, не упускал случая подчеркнуть, что Фефилов „просвещенный без паук, природою награжден“. Ко всему достаточно начитан по воронежским меркам. Все новые книги из лавки на Сенной площади[1] имелись у него. Любой вкус могла удовлетворить библиотека Ефима. В ней были как Четьи минеи, опера „Мельник — колдун, обманщик и сват“, повести „О Бове-королевиче“, „О царице и львице“, „О споре жизни и смерти“, так и сочинения протопопа Аввакума, Шекспира, Плутарха и Локка.

В Москве воронежцев с первых минут обласкали специально приставленные к каждой иногородней делегации толковые люди из сенатских стряпчих чинов, чтобы приезжие господа депутаты по своей провинциальной дикости не потерялись в незнакомом большом городе или не оказались в руках злых людей. Они же определили их на „квартеры“ и выдали казенные деньги.

30 июля в Кремле был назначен общий сход.