"Притащенная" наука - Сергей Романовский

… К сожалению, в деле организации Академии наук Петр оказался верен «подражательному» характеру своих реформ. Раз есть Академии почти во всех странах Европы, почему не быть ей в России? К тому же императора усиленно подталкивали к этому великий немецкий математик и философ Готфрид Лейбниц, да и профессор математики Галльского и Марбургского университетов Христиан Вольф.

Еще в 1712 году Лейбниц писал Петру: «Провидение, по-видимому, хочет, чтобы наука обошла кругом весь земной шар и теперь перешла в Скифию, и потому избрало Ваше Величество орудием, так как Вы можете и из Европы и из Азии взять лучшее и усовершенствовать то, что сделано в обеих частях света» [34].

Г. Лейбниц оказался весьма настойчивым советчиком. Он неоднократно писал Петру об организации Академии, специально, чтобы обсудить этот вопрос, встречался с ним в Торгау-на-Эльбе (1711), в Карлсбаде (1712), в Пирмонте (1716). Действовал он явно от избытка энтузиазма, опираясь лишь на общие соображения о полезности науки для развития государства и абсолютно не представляя российских реалий [35]. Торопил Петра и Ф.С. Салтыков, отправленный царем в 1711 г. во Францию, Голландию и Англию, откуда и сообщал о всех «полезностях», кои могли продвинуть реформы Петра [36].

В 1717 г., будучи во Франции, Петр I посетил Колледж Мазарини и Парижский университет. Беседовал с астрономом Ж. Кассини, математиком П. Вариньоном, географом Г. Делилем. 19 июня он участвовал в экстраординарном собрании Парижской Академии наук, почетным членом которой его, кстати, избрали 22 декабря того же года [37].

Как и следовало ожидать, нетерпение Петра взяло верх. На поданной ему 11 июня 1718 г. записке Г. Фика под названием «О нетрудном воспитании и обучении росийских младых детей, чтобы оных в малое время в совершенство поставить», Петр начертал на полях: «Зделать Академию. А ныне приискать из русских, хто учен и к тому склонность имеет. Также начать переводить книги: юриспруденцию и протчии к тому» [38].

Однако шедшая в те годы Северная война отнимала все силы царя и все финансовые ресурсы государства. Было не до науки. Но как только в 1721 г. она закончилась, да к тому же полной победой русского воинства, Петр смог сосредоточиться и на проблемах нау-ки.

В феврале 1721 г. Петр Великий [39] отправляет своего библиотекаря И.Д. Шумахера во Францию, Германию, Голландию и Англию с целью «приискания» ученых, пожелавших бы перебраться для работы в Петербург. В отчете царю Шумахер назвал имена более 50 человек, с которыми он завязал «корреспонденцию» [40]. В результате более 10 человек приняли предложение русского царя.

Что можно сказать: наша национальная наука зарождалась в безграмотной стране за счет процесса, который сейчас называется «утечкой умов». Только тогда европейские умы «текли» в направлении России.

* * * * *

Надо заметить, что в то время работа за границей считалась для ученого делом обычным, он выбирал для работы ту страну, где ему гарантировались лучшие условия. Много иностранцев трудилось в Парижской, Берлинской академиях, а также в Лондонском Королевском обществе. И все же не было ни одной академии, заполненной только иностранцами. Единственным в мире исключением стала Петербургская Академия наук.

Что же побудило ученых поменять комфортную Европу на северную столицу России? Мы отметили уже, что Петр стал оплачивать занятия наукой, забежав в этом отношении далеко впереди европейских академий. Понятно, что на подобный шаг Петра подвигла не только особая его любовь к науке. Просто это стало той наживкой, на которую должны были клюнуть крайне бедствовавшие ученые Германии, Франции, Швейцарии. Однако подобный «сете-вой» способ лова европейских умов сулил значительные издержки: наряду с действительно крупными талантами на зов Петра I откликнулись и бездари, и просто проходимцы, желавшие урвать легкий заработок в дремучей Скифии.

Характерное в этой связи свидетельство оставил швейцарский математик Иоганн Бернулли, два сына которого – Николай и Даниил – рискнули отправиться в Петербург: «… лучше несколько потерпеть от сурового климата страны льдов, в которой приветствуют муз, чем умереть от голода в стране с умеренным климатом, в которой муз обижают и презирают» [41].

В 1723 г. Петр вернулся из Персидского похода, выслушал доклад И.Д. Шумахера и приказал своему лейб-медику Л.Л. Блюментросту «сообразить» – сколько человек и каких специальностей потребно для Академии. Тот сказал – пять: астроном, географ, анатом, ботаник и химик. Все!? Блюментрост тут же предложил приплюсовать еще 4 – 5 человек [42].

Он же по поручению императора составил своеобразный научно-организационный проект «Академии наук и курьезных художеств». 13 января 1724 г. Петр подписал в Сенате «Определение об Академии». 22 января в Зимнем дворце с участием императора состоялось еще одно заседание Сената, на нем вновь обсуждали организацию Академии. Наконец 28 января 1724 г. Сенат на основании рассмотренного Петром «Проекта положения об учреждении Академии наук и художеств», им, кстати, так и не подписанного, издал Указ об учреждении Академии наук [43]. Этому документу суждено было остаться в истории Академии наук всего лишь «проектом», и до 1747 г. Академия жила по сути без Устава, полагаясь лишь на монаршую милость да подчиняясь блажи и прихотям академических чиновников.

И все же любопытны те мысли «Проекта», которые легли в основу жизни Академии наук, ибо хорошо известно, что начальный импульс является наиболее долгоживущим, а время показало, что избранные Академией приоритеты оставались таковыми, почти без всяких изменений, без малого два столетия.

Согласно «Проекту» 1724 г. Академия провозглашалась «собранием ученых и искуссных людей», они должны заниматься только наукой, а об «учении протчих никакого попечения не име-ют» [44]. Этот параграф оказался на поверку чисто «бумажным», ибо, во-первых, Академия стала не «собранием», а государственным учреждением с жесткой чиновной регламентацией, а, во-вторых, организация в составе Академии наук гимназии и университета сделала последнюю декларацию абсолютно нереалистичной. Помимо этого, «Проект» декларировал, что российская Академия пойдет своим путем, ибо нельзя «здесь следовать в протчих государствах принятому образу, но надлежит смотреть на состояние здешнего государства как в разсуждении обучающих, так и обучающихся, и такое здание учинить, чрез которое бы не токмо слава сего государства для размножения наук нынешнем временем разпространилась, но и чрез обучение и розпложение оных польза в народе впредь была» [45].

К параграфу, обязывающему каждого согласившегося отправиться в Россию ученого захватить с собой одного-двух учеников, Петр собственноручно приписал: «Надлежит по два человека еще прибавить, которые из словенского народа, дабы могли удобнее русских учить, а каких наук написать имено» [46]. Однако это указание монарха, особенно в первые годы, выполнить было нелегко – русские дети весьма неохотно шли постигать азы науки.

Два слова о проекте Л.Л. Блюментроста. Он прекрасно знал ситуацию в стране, а потому в своем проекте Академии наук предусмотрел, что она станет не только высшим ученым учреждением, но и высшим учебным заведением, да еще и гимназией для отроков. (Блюментрост объединил три разнородных учреждения по одной причине – так дешевле). Поэтому несколько первых десятилетий (до 1766 г.) Академия наук была Академией только по названию, функционировала она как своеобразный научный инкубатор с замкнутым циклом обучения.

* * * * *

Хорошо известно, что Петр был абсолютно самодостаточным правителем: он приближал к себе тех, кто, не рассуждая, готов был слепо выполнять любое его начинание, и жестоко расправлялся с теми, кто вставал на его пути. Что для него тысячи безымянных стрелецких голов или тысячи жизней булавинских казаков, осмелившихся взбунтоваться против его тирании, если он в 1718 г. довел до смерти собственного сына-наследника только за то, что тот не принял дух его реформаторства. Что для него знатные русские фамилии, если бороды самым родовитым боярам прилюдно, на потеху всем стригли его шуты. Что для него осквернение душ православных, если он, нарочито издеваясь над ними, устраивал «всешу-тейские соборы» с патриархами-шутами во главе. И много еще подобных фактов можно было бы привести.

Но дело в том, что все они, вскрывая нравственные коллизии петровских реформ, позволяя нам глубже понять настроения ломавшейся России, ничего не дают для оценки самой сути содеянного Петром Великим.