Наследница солёной воды - Кэссиди Кларк

Сорен сжалось. Эта боль не была ей чуждой, в ней зияла пустота, оставленная потерей, которая никогда больше не будет ощущаться правильно, как сломанная и плохо сросшаяся кость.

Джира, убитая в бою. Её родная семья, её братья, сестра и родители, погибли, когда их деревня, полная невинных людей, была сожжена дотла в отместку за нападение Никсианского короля на Атлас. Бесчисленное множество других друзей, чьи погребальные костры она помогала возводить.

Сегодня вечером все и каждый чувствовали себя ближе. Они цеплялись за её плечи, как конденсат, утяжеляя её, нашептывая ей на ухо мысли о мести.

Однажды, когда они с Элиасом сидели плечом к плечу у костра, так близко, что её дыхание смешалось бы с его, если бы она не сдерживала его, Элиас тихим шёпотом, заглушаемым воем ветра, рассказал ей историю. Он шептал ей о душах без покоя. Как они скитались по потустороннему миру со спинами, согнутыми от бремени, которое несли, в одежде, разорванной ветрами, как когтями, моля Мортем о приюте.

Но они ничего не найдут. Ни мира, ни покоя, пока их смерти не будут отомщены.

Первый Принц Атласа не был ответственен за все смерти. Она не могла освободить каждую душу, которую любила, от страданий, описанных Элиасом. Но отомстить хотя бы за одну было бы хорошим началом.

Она протянула руку Ракель.

— Первый, кто увидит его, убьёт?

Ракель фыркнула, постукивая по уголку своего стеклянного глаза.

— Первый, кто его увидит? По-моему, это звучит не очень честно.

— Даже не пытайся притворяться, что ты не вдвое смертоноснее любого Атласца, с двумя глазами или без них.

Ухмылка тронула полные губы Ракель.

— Достаточно справедливо, — она сжала руку Сорен. — Первый, кто увидит, убивает.

В этот момент до неё донёсся звук скрежета ботинок о камень, она обернулась и увидела, как из-за поворота тропы появляется Элиас, его губы сжаты в мрачную линию. Медленно расцветающая заря осветила его тёмные волосы ореолом огня, глаза блестели боевым напряжением.

— Пора, — сказал он.

* * *

О, боги, это длилось целую вечность.

Сорен сжала рукоять меча и оглянулась на тело, над которым молился её боевой товарищ.

— Элиас, мёртвые тебя не слышат. Ты же знаешь это, верно?

Он вздохнул, прижав ладонь ко лбу мёртвого солдата, его колено зарылось в пропитанную кровью грязь поля боя. Его чёрные доспехи были забрызганы грязью и кровью от его собственных убийств, чётки туго обмотаны вокруг костяшек пальцев.

— Чем больше ты меня торопишь, тем больше мне потребуется.

Из её груди вырвался стон, и она подпрыгнула на пятках, вращая плечами, чтобы расслабить их. Они ссорились с самого рассвета, и она должна была быть измотана. Вместо этого жажда крови наполнила новой энергией каждую её клеточку, которая начала уставать.

— Битва подходит к концу. Нас обвинят в дезертирстве, если ты не поторопишься.

— Нас не собираются обвинять в дезертирстве. Расслабься. Тебе ещё предстоит пролить много крови.

— Меня больше беспокоит то, что Джейкоб скажет моей матери, что я провела половину битвы, наблюдая за своим боевым товарищем, стоящим на коленях. Против чего я бы не возражала при других обстоятельствах, но…

Она могла бы поклясться, что его лицо покраснело под слоем грязи и запёкшейся крови.

— Умница.

Она высунула язык.

— Осёл.

— Если ты хочешь, чтобы я поторопился, тебе нужно перестать говорить. Мортем не слышит меня из-за всего твоего нытья.

— Ты так груб со мной.

Небольшая ухмылка тронула уголки его рта, но он снова сжал их в торжественную линию.

— Просто дай мне закончить, ладно?

Она могла бы продолжать рычать на него, но это не принесло бы никакой пользы, он был упрям в таких вещах. Когда он впервые вступил в армию, песнопения «Элиаса Благочестивого» эхом разносились по любой казарме, в которую он заходил. Солдаты могут быть жестоки к новичкам, особенно конкретный молодой солдат, который заметил красивого новобранца, носящего чётки, и ничего не смог с собой поделать.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы простить её за это прозвище.

Она наблюдала, пока он произносил свою речь, разглядывая раскинувшееся перед ними заснеженное поле боя. К счастью, буря прекратилась незадолго до их прибытия, так что видимость была хорошей. Они поднялись на холм, где остались только мертвецы, вражеские силы отступили, силы Никса преследовали их.

Атлас отступал.

Это должно было быть хорошей новостью, но подозрение кольнуло глубоко в её животе. Атлас никогда не отступал. Скорее всего, это была перегруппировка, может быть, даже ловушка. И она до сих пор не заметила мужчину, которого искала.

Голос Элиаса донёсся сквозь её тревоги, с тоном благоговения, который она никогда не слышала, кроме его молитв.

— Ты сражался с честью и отвагой. Пусть Мортем приведёт тебя домой, друг, и пусть ни одно живое существо не потревожит твой сон.

Последняя часть была знакомой, заключительные слова молитвы, читаемой на похоронах непосредственно перед тем, как гроб был заперт, а ключ расплавлен. Суеверие из гораздо более мрачных времён; старое, но от него трудно избавиться.

Она волочила ноги за Элиасом, пока он карабкался дальше по холму, переходя от тела к телу, снова и снова бормоча одну и ту же молитву. Она была в нескольких мгновениях от того, чтобы начать вырывать себе волосы, а он даже не разговаривал с ней. Мортем, должно быть, была либо глухой, либо обладала божественным терпением.

— Если ты однажды попытаешься произнести надо мной эту молитву, я вернусь к жизни только для того, чтобы выбить тебе зубы, — бросила она через плечо.

— Я бы не стал тратить своё время впустую. Мортем понадобится нечто большее, чем молитва, чтобы убедить впустить тебя в Аркею.

О, за это ему надерут задницу. Высокомерный ублюдок.

Но когда она собиралась последовать за ним к следующему телу, её взгляд зацепился за солдата Атласа, сражающегося у подножия холма. Что-то в нём… в том, как он дрался, было знакомым.

Дрожь пробежала по её спине.

— Элиас.

Он не ответил, даже не посмотрел. Она отошла от него на несколько сантиметров, её каблуки заскользили по скользкому от крови склону, пока она вглядывалась в слепящее сияние умирающего солнца.

Броня солдата была значительно более тонкой, чем у других, с дополнительным усилением в уязвимых местах, сделанная специально для его тела и украшенная золотыми деталями. Помимо этого, он сражался с чуть большей ловкостью, лишь на чуточку осторожнее. Он отступил, куда могли бы вторгнуться другие. Он пригнулся там, где другие встретили бы удар.

Волосы на её затылке встали дыбом, и это не имело никакого отношения к более глубокому холоду,