Журнал «Вокруг Света» №09 за 1988 год - Вокруг Света

Ракитин было задремал, но его разбудил голос Дана, как всегда, строго следившего за выполнением намеченной программы. Мы тронулись в путь, но уже через полкилометра перед нами встали такие густые заросли бамбука, что пробраться между стволами нельзя было даже с помощью мачете. Коленчатые бледно-зеленые мачты вздымались на высоту 10—15 метров. У подножия гигантов зеленела молодая поросль. По вкусу побеги бамбука напоминали капустную кочерыжку. Употребляют в пищу только те ростки, которые длиной не более 40 сантиметров. Один из таких и срезал Синь, а затем быстрым круговым движением надрезал его у основания. Многослойная, словно на початке кукурузы, оболочка отстала, и под ней обнаружилась плотная беловатая масса, правда, на вкус она очень горчила. Обычно побеги бамбука тщательно вымачивают в воде в течение суток, чтобы удалить горечь, а затем варят. Но особенно питательной ценности свежие бамбуковые ростки не имеют, процентов на 90 они состоят из воды. И все же это пища, запасы которой в джунглях безграничны.

Сегодня насчитывают около 1000 «профессий» бамбука, 600 видов которого населяют тропики всех континентов. Об одной из них Ракитин узнал во время очередного похода. День выдался особенно жарким. Всех мучила жажда, и вода во флягах исчезала с катастрофической быстротой. Впрочем, вокруг было немало луж, ручейков, болотцев, покрытых ряской. Однако никто из путешественников не решался воспользоваться этим весьма сомнительным даром. Все достаточно хорошо знали, чем грозит в джунглях питье некипяченой воды.

Но вот отряд оказался в неглубоком овраге с крутыми склонами, густо поросшими бамбуком. Синь сделал несколько шагов вверх, ухватился за толстый бамбуковый ствол, резко его встряхнул и приблизил к уху. Затем он проделал ту же операцию со вторым, с третьим бамбуком. А от четвертого он несколькими сильными и точными ударами мачете отрубил двухметровый кусок, затем, проделав отверстие, чуть наклонил его, и оттуда на землю плеснула вода. Она была прозрачной, прохладной, с небольшим растительным привкусом. Ракитин передал «чашу» нетерпеливо ожидавшему Игорю, а Синь срубил еще несколько бамбуковых стволов с водой, чтобы все могли вдоволь напиться.

— Попробуем сами найти «водяной бамбук»,— сказал Ракитин, махнув рукой Хунту. И первый ствол, который он встряхнул, ответил ему звучным всплеском. Бамбук с водой имел отличную от остальных блекло-желтую окраску ствола и, кроме того, почти всегда рос под углом 30—45 градусов к земле.

Эти наблюдения были очень важны...

Тропа шла под уклон. Она то обегала поваленный ствол, то исчезала под ворохом опавшей листвы, то скрывалась в густой траве с острыми, как бритва краями. Однако Синь легко отыскивал ее по каким-то лишь одному ему ведомым приметам. Лианы коричнево-зелеными змеями переползали с дерева на дерево. Отовсюду свисали гирлянды цветов, мохнатые пряди голубоватого густого мха. В воздухе разливался странный аромат. Он смешивался с запахом прели, сырости, и казалось, что порой не хватает воздуха, хотелось все чаще глубоко вздохнуть. Впрочем, это ощущение, наверное, не было случайным. В тропическом лесу в результате гниения огромных масс опавшей листвы, ветвей, побегов содержание углекислого газа в 10 раз больше, чем в атмосферном воздухе.

— Донгти Синь, а это что за дерево? — спросил Хунт.

Невысокое, стройное, прямо-таки изящное дерево называлось «кей-нью». В отличие от многих своих собратьев, кора у него была шероховатой и почти белой. Среди темно-зеленой листвы, словно бусины, алели круглые, мелкие «рябиновые» ягоды. Но главная его достопримечательность заключалась в другом. Синь сделал на стволе зарубку, и из нее выступила крупная молочно-белая капля — густая, вязкая, словно латекс гевеи — знаменитой прародительницы каучука. Соком «кей-нью» намазывают ветви плодовых деревьев, на которые часто садятся птицы, и через некоторое время он густеет, превращаясь в настоящую липучку. Так что неосторожная птица намертво приклеивается к ветке.

Было почти шесть часов вечера, когда мы, усталые и проголодавшиеся, буквально повалились на скамейки в столовой. А Фан уже суетился, расставляя тарелки и покрикивая на Са, который был ему выделен в помощники. Фан постарался на славу. После закуски — густо наперченного салата из отваренного и мелко нарезанного цветка дикого банана с луком, заправленного уксусом, каждый получил по полной тарелке темно-коричневого духовитого супа из древесных крабов и порцию отварного маниока. Десерт состоял из зеленых тонкошкурных плодов гуаявы величиной с голубиное яйцо. Они имели беловатую мякоть приятного кисловатого вкуса, напоминавшую боярышник.

Как обычно, вечером все собрались у костра. Каждый принес с собой кружку, а Фан обеспечивал крепким чаем — вьетнамским или, по желанию, грузинским.

— Донгти Синь,— обернулся к охотнику Ракитин,— а ведь нас интересуют и звери. По ночам мы постоянно слышим их голоса, но самих еще не видели.

— Охотиться ночью трудно,— покачал головой Синь,— но если надо... Утром я схожу домой в деревню, а когда стемнеет, вернусь. Тогда и пойдем в джунгли на охоту. К этому времени будь готов.

Лок объяснил Ракитину, что охотиться они с Синем пойдут одни: если много людей в джунглях — удачи не будет.

Назавтра Синь появился под вечер в сопровождении худощавого подростка, которого звали Дан. Оба были вооружены старинными ружьями, заряжавшимися с дула. Через плечо у Синя висела вместительная сумка, скроенная из желтовато-коричневого меха. Он был одет как обычно, только на этот раз опустил рукава рубашки, а шорты заменил длинными брюками. Но вместо привычной кепочки его голову украшало странное сооружение из плетеной шапочки-сетки, к которой была прикреплена... коптилка — маленькая баночка, заполненная пальмовым маслом, где плавал фитилек. Оказалось, что это необходимо для освещения мушки ружья. Синь неторопливо отмерил порцию пороха и, засыпав в ствол, тщательно забил пыжом. Туда же последовал заряд дроби и еще один пыж. На куферку — выступ в казенной части ствола — он осторожно насадил пистон и, любовно обтерев ствол рукавом, уселся на корточки. Дан мигом достал из костра горящую веточку и поднес к фитилю коптилки. Вспыхнув, затрепетал желтый язычок пламени, и сетка, сплетенная из луба пальмы «ко», стала прозрачно-желтой, отчего над головой у Синя вдруг возник золотистый нимб.

...Ночью джунгли были полны звуков, но главные музыканты здесь — цикады. Они как бы создавали непрерывный звуковой фон.

Бесшумно ступая, Синь шел впереди, и огонек на его голове светился, как маячок, в непроницаемой тьме тропического леса. Вдруг он замедлил шаги, остановился и сделал рукой знак, чтобы Ракитин приблизился. Впереди в темноте едва виднелась неширокая прогалина. Тусклый оранжевый луч фонарика Синя медленно пополз вдоль опушки, высвечивая то обломанный ствол банана, то причудливый куст, то частокол бамбука. Иногда на пути его вспыхивали и снова гасли таинственные зеленые и красные огоньки. Ракитин тоже включил фонарь, и луч света ослепительной белой дорожкой пересек поляну. В кустах послышались какая-то возня, писк, шорох — и все затихло.

Синь резко повернулся к нему и удручающе произнес: «Кемлам (плохо)». Они присели на поваленное дерево. Охотник, глотнув воды из фляги, полез в сумку, потом похлопал себя по карманам и, повернувшись к Ракитину, сделал вид, что выдувает дым. Он что-то сказал, а Ракитину вдруг почудилось: «Тьфу! Моя трубку потерял». Наверное, именно так и должен был сказать старый гольд Дерсу.

Синь пригнулся к земле и, подсвечивая фонариком, медленно пошел обратно по своим следам. Ракитин не сомневался, что искать в ночных джунглях трубку еще сложнее, чем иголку в стогу сена. Но он заблуждался в способностях Синя. Минут через пятнадцать охотник издал радостное восклицание и, вернувшись, с торжеством показал Ракитину найденную трубку. Страшно довольный, он присел на корягу, любовно обтер трубку рукавом и, не зажигая, сунул в рот...

Они долго стояли, прислушиваясь к ночным джунглям. Но там царило полное спокойствие. Затем еще часа два бродили по ночному, полному таинственных звуков лесу. Синь тщательно высвечивал каждое более или менее подозрительное дерево в надежде обнаружить притаившееся там животное, но удача явно отвернулась от охотника. Наконец Синь взял Ракитина за руку и показал на полную луну, как бы объясняя, что в такую ночь не может быть удачной охоты, и, сказав: «Веня (домой)»,— быстро зашагал к лагерю.

...Его разбудил грохот выстрела. Ракитин вскочил, присел на койке, прислушался. Но все было спокойно: ни тревожных окриков, ни суматошной беготни. По-прежнему стрекотали цикады, и будто издалека доносился негромкий разговор людей, сидевших у костра.