Чувашские легенды и сказки - сказки Народные

На опушке леса стояла кудрявая красавица-береза. Птичка — к ней с просьбой:

— Береза-березонька, густая и кудрявая, пусти к себе перезимовать.

— Веток у меня много, листьев еще больше, мне за ними надо смотреть, до тебя ли тут, — ответила береза.

Поскакала птичка со своим перебитым крылышком дальше. Глядит — стоит развесистый дуб-великан. Стала она его упрашивать:

— Дуб-богатырь, смилуйся, пусти меня на свои густые теплые ветки до весны прожить.

— Вот еще придумала, — ответил дуб. — Если всех пускать на зиму, вы у меня ни одного желудя не оставите. Нет, нет, не пущу, иди своей дорогой.

Птичка-невеличка поскакала дальше по лесу, оберегая свое раненое крыло. Приблизилась к речке, видит — на берегу, спиной к ней, лицом к речке, стоит, до самой воды уронив свои ветви, могучая ветла.

— Добрая ветла, твои ветки густые, уютные, пусти меня прожить на них до весенних теплых дней, — просит и ветлу бедная птаха.

— Проваливай, я с рекой разговариваю, а со всякими встречными мне и разговаривать-то не к лицу, — гордо ответила ветла.

Бедная пташка впала в отчаянье. Да и было от чего: никто ее, горемыку, не пускает на зиму, все-то разговаривают свысока. Усталая и голодная, побрела она дальше, в глубину леса, осторожно ступая, чтобы не сделать больно раненому крылышку.

Несчастную птицу заметила зеленая ель.

— Ай-яй, бедняга, куда же ты идешь? — спросила она птаху.

— Куда иду, и сама не знаю, — ответила та.

— Как же не знаешь? — удивилась ель.

— Да ведь не от хорошей жизни одна по лесу хожу, — печально сказала птичка. — Иду, куда глаза глядят.

— А что же ты со своими подругами не улетела?

— Крылышко у меня больное, не могу летать. А пришла в лес, попросилась у деревьев пустить меня перезимовать — никто не пустил, никто не пожалел.

— Ах, бедняжка! — жалостливо воскликнула сердобольная ель. — Тогда поживи у меня. Вот садись на эту мохнатую веточку — она самая теплая.

Рядом с елью стояла старая сосна. Она тоже пожалела пташку.

— У меня ветки не такие густые, не такие теплые, но я буду загораживать тебя от холодных северных ветров, — сказала она.

Птичка забралась в самую гущину еловых ветвей, а сосна прикрыла ее от холодного ветра.

Принял участие в судьбе маленькой птички и росший между елью и сосной можжевельник.

— Не унывай, птичка-невеличка, я тебя всю зиму буду кормить своими ягодами.

Так раненая птичка зажила хорошей жизнью.

Как-то ночью разыгрался, разбушевался ветер. Он так трепал ветви деревьев, что с них дождем сыпались листья. Понравилось это ветру, захотелось ему все деревья раздеть донага, но прежде, чем делать это, решил он все же спросить у Мороза:

— Батюшка-Мороз, со всех деревьев листья сорвать или на каких-то оставить?

Царь холода, Мороз, сказал:

— С берез, с ветел — со всех, что в листья одеты, срывай. А те деревья, что взяли под защиту маленькую пташку, не трогай, пусть они и зиму стоят зелеными.

Ветер не осмелился ослушаться батюшки-Мороза и не тронул ель, сосну и можжевельник. Так они и по сю пору остались вечно зелеными.

КРЕМЕНЬ

ассказывают, что давным-давно, в старину, Огонь с Водой заспорили. Огонь сказал воде:

— Я сильнее тебя.

А Вода ответила:

— Нет, я сильнее.

Загорелся, запылал Огонь — близко подойти нельзя. Но полилась Вода и начала гасить Огонь. Огонь совсем ослаб и, чтобы совсем не погибнуть, ушел под камни. Только в камнях себя и сохранил. Потому-то, когда ударяют по кремню, из него вылетают искорки — остатки того самого огня.

ОТЧЕГО У ЗАЙЦА ГУБА РАССЕЧЕНА И ХВОСТ КОРОТКИЙ

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

ежал опушкой леса заяц. А дело было весной, снег на дороге подтаял и превратился в лед. Поскользнулся косой, упал, но тут же вскочил и спрашивает:

— Ледок, ледок, гладенький дружок, сколько в тебе силы?

— Столько, сколько надо.

— Почему же ты таешь на солнце? — не унимается косой.

— Солнце сильнее меня.

Побежал заяц к солнцу. Вот бежит, вот торопится! А когда прибежал, спрашивает:

— Солнышко, солнышко, много ли у тебя силы?

— Сколько надо, столько и есть, — солнце в ответ.

— А почему туча нет-нет да и тебя закрывает?

— Туча сильнее меня.

Заяц поскакал к туче. Вот бежит, вот несется! Прибежал, спрашивает:

— Туча, туча, сколько в тебе силы?

— Столько, сколько надо, — отвечает туча.

— А почему, куда тебя ветер погонит, туда ты и идешь?

— Ветер сильнее меня.

Заяц помчался к ветру. Ну бежит, ну торопится! Прибежал, спрашивает:

— Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч. Видно, много в тебе силы?

— Сколько надо, столько и есть, — отвечает ветер.

— Почему же ты дуешь в ту сторону, в какую тебе бог укажет?

— Бог посильнее меня.

Заяц устремился к богу. Вот несется, вот торопится! Примчался, спрашивает:

— Боженька, боженька, много ли в тебе силы?

А бог в это время как раз только что печь истопил и угли кочергой выгребал. Не до зайца и его вопросов ему в ту минуту было.

Заяц свое:

— Боженька, боженька, сколько в тебе силы?

Бог опять молчит, знай жар из печи выгребает.

— Боженька, боженька… — опять было завел заяц.

Но богу, видать, надоели пустые заячьи вопросы, рассердился он и — кат! — ткнул раскаленной кочергой косого в нос. Кочерга угодила зайцу в губу и рассекла ее. После этого заяц — вышт! — выпрыгнул из божьего дома прямо через окно и дал стрекача. Однако старикашка-бог все же успел запустить ему вдогонку головешкой, и та головешка оттяпала-отожгла ему хвост.

Вот почему у зайца губа рассечена и хвост короткий.

КАК РЕКА НАЧАЛАСЬ

ила-была бедная вдова с сыном Мишуком. Ютились они в старенькой избенке, хлеба хорошо, если до нового года хватало, а летом ягодами да грибами перебивались.

Как-то, после теплого дождя, пошла старуха в лес за грибами. Ходила, ходила — ни одного гриба не нашла. «Не с пустыми же руками домой возвращаться, — подумала она. — Дай хоть хворосту наберу».

Начала собирать хворост, и набрела на охапку сухого валежника. Подняла ее, видит на земле большой уж кольцом свернулся, на голове рожки желтеют.

Старуха, не мешкая, сняла передник и разостлала его рядом с ужом. Тот заполз на передник, поизвивался на нем, а потом, оставив желтенькие рожки, уполз в кусты.

Старуха тут же завязала узелком передник с рожками и, довольная, побежала домой. Приходит домой, рассказывает сыну о своей находке.

— Чему ты радуешься? — спросил ее Мишук. — Какой в них прок?

— По молодости да по глупости ты еще не знаешь, что вместе с этими рожками нам в дом счастье привалило, — отвечает мать. — Они же не простые, а волшебные. Положи их в сусек с зерном — сколько потом не бери, хлеб убывать не станет, в кошелек сунешь рожки — в деньгах убыли не будет, сколько ни расходуй.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Решили они начать с денег. Достал Мишук кошелек, пересчитал деньги. Денег было немного, всего каких-то семь рублей.

Наутро пошел Мишук на базар. Походил по базару, к тому, другому приценяется, а тратить деньги не торопится: ну-ка истратишь, а они не восполнятся?! Потом приглядел себе сапоги со скрипом и — была не была! — отдал за них три рубля. Купил сапоги, отошел в сторонку, заглянул в кошелек, а там как было семь рублей, так и осталось.

На эти же семь рублей они и дом новый просторный построили, и амбар, и сарай, скотины всякой накупили. Одним словом, стали жить не хуже других деревенских богатеев. Мишук не только в праздники, а и по будням носил свои сапоги со скрипом. Парни-сверстники так прозвали его Мишук в сапогах.