Жизнь и приключения капитана Майн Рида - Элизабет Рид

Она же ходила на рынок и приносила с него не «деликатесы времени года», а лишь то, что необходимо для удовлетворения голода. Некоторые деликатесы все же бывали. Никогда не забуду, как в сезон созревания персиков, когда они стали дешевы, нежные пальцы жены поэта очистили целую корзину этих избранных даров Помоны[10] от кожицы; потом персики приправили сахаром и предложили тем, кто оказался в доме.

Читатель! Я знаю, что ты воспримешь это как картину спокойного домашнего счастья; и надеюсь, ты поверишь мне, если я скажу, что картина эта правдива. Но я знаю, что ты спросишь: «А какое отношение это имеет к поэту?», поскольку все обеспечивали его жена и женщина, которая называла По зятем. Все сказанное до сих пор как будто наводит на такую мысль; но сейчас я собираюсь показать, что картину можно видеть и под другим углом.

За два года близкого личного общения с Эдгаром Алланом По я обнаружил в нем следующие особенности характера, расположения и способностей.

Во-первых, я увидел редкого гения; не поэта, не гения воображения; его гениальность была гораздо более практичной и заключалась в силе аналитического мышления, которая способна была сделать его лучшим в мире детективом. Видок[11] по сравнению с ним показался бы простаком.

Во-вторых, я обнаружил ученого с редкими способностями и достижениями. Особенно глубоко знал он легенды Северной Европы, гораздо глубже, чем легенды юга и классику. Я так никогда и не узнал, как он приобрел эти знания; но он в высшей степени владел ими, что очевидно во всех его произведениях, многие из которых очень похожи на скандинавские саги.

В-третьих, я общался с человеком оригинального характера, который усомнился во многих общепринятых доктринах и верованиях своего времени; он выступал против этих обычаев и привычек, независимо от последствий для себя или реакции собеседников.

В-четвертых, я видел перед собой человека, по слухам наделенного личными свойствами, способными привлечь восхищение женщин. Таково обычное описания По в биографических очерках. И не могу понять, на чем основаны эти слухи. Лицо у него не было привлекательным. Женщины могли восхищаться поэтом, но вряд ли способны были влюбиться в него. Не думаю, чтобы в него влюблялись. А ему было вполне достаточно, что его любила одна женщина, ставшая его женой.

В-пятых, я утверждаю, что Эдгар Аллан По не был тем, каким его представляют клеветники. Он не был повесой и распутником. Я знаю это. На самом деле он был прямой противоположностью. Я был его спутником в одной или двух из его самых диких шалостей и забав и могу свидетельствовать, что он никогда не выходил за пределы невинного веселья, к которому нас побуждал Вакх[12]. С ним этот веселый бог иногда проделывал фантастические шутки – мог лишить разума, а иногда и шляпы, и тогда поэт без шляпы блуждал по улицам в час, когда солнце начинало освещать его преждевременно лысеющую голову.

Признаю, что это было одним из недостатков По; в то же время пьянство не стало его привычкой; случалось это лишь изредка и всегда объяснялось необычными обстоятельствами: новыми неприятностями, льстивым окружением, приводившим к шампанскому; одного стакана шампанского было достаточно, чтобы поэт не отвечал больше за свои действия или за обладание своей шляпой.

Я честно перечислил все проступки поэты, все то, что можно обратить против него; многие называют его чудовищем. Но пора рассказать о его добродетелях. О них я могу рассказывать долго, гораздо дольше, чем позволяет отведенное мне место; а могу и подытожить их в одной фразе, сказав, что он был не хуже и не лучше большинства людей.

Бывали периоды, когда он месяцами сидел взаперти в своем доме, жалкой хижине, прислонившейся к особняку богатого квакера, и писал. Ему мало платили, он с трудом отгонял «волков» от своей непрочной двери, его посещали немногие друзья. Но эти друзья всегда встречали гостеприимного хозяина, заботливого мужа и зятя; короче, респектабельного джентльмена.

В перечне литературных критиков никогда не бывало такого злобного человека, как биограф поэта доктор Руфус Гризвольд, и никто не встречал такой жертвы посмертной злобы, как бедный Эдгар Аллан По»[13].

Глава IV

Мексиканская война. Получает звание второго лейтенанта. Последующие намерения. Красочные описания страны. Высадка войск.

Майн Рид оставил Филадельфию весной 1846 года и провел лето в Ньюпорте, штат Род Айленд, работая корреспондентом «Нью-Йорк Геральд». Печатался он под псевдонимом Эколье[14]. В сентябре того же года он приехал в Нью-Йорк и начал работать в журнале Уилкса «Дух времени».

Но в груди Майн Рида снова пробудился дух искателя приключений, и целью его стало поле битвы. Приближалась война с Мексикой. В Нью-Йорке собирались отряды, которые должны были защищать территорию Соединенных Штатов, и Майн Рид отложил перо и предложил свои услуги при первом же призыве добровольцев. Он получил звание второго лейтенанта в Первом полку нью-йоркских добровольцев. Это был первый отряд, сформированный в Нью-Йорке для участия в Мексиканской войне; командовал им полковник Уорд Б.Бернет, а главнокомандующим американской армии в то время стал генерал Скотт. В январе 1847 года Майн Рид со своей частью отплыл в Вера Крус.

* * *

Незадолго до смерти Майн Рид решил написать личные воспоминания о Мексиканской войне и набросал несколько начальных глав.

Увы! Эта работа осталась незавершенной; не успели просохнуть чернила на последней странице, как Майн Рид слег и так и не встал.

* * *

Нижеследующие описания страны и сцен вторжения в Мексику, а также главные волнующие сцены последующих действий переданы вдохновенными и красочными словами самого Майн Рида. Представляя это его последнее произведение публике, Элизабет Рид, вдова писателя, считает, что выполняет его последнее желание.

«На протяжении первых месяцев 1847 года часовой, стоящий за зубчатым парапетом замка Сан-Хуан д'Уллоа, должен был увидеть огромное количество разнообразных судов у берега, обычно редко навещаемого моряками; столь же необычным было и количество людей на борту; вдобавок к десятку кораблей под флагами различных стран, которые стояли на якоре у самого замка или подальше, под защитой острова Жертвоприношений, в море виднелось множество других кораблей; эти корабли не стояли на якоре, а непрерывно передвигались, оставаясь за пределами досягательства орудийного огня; это были корабли самых разных размеров и конструкции: шхуны, бриги, барки, трехмачтовики с квадратными парусами – от двухсоттонного шлюпа до корабля во много тысяч тонн. И не военные корабли, хотя каждый до самой ватерлинии был нагружен вооруженными людьми в мундирах или военными материалами. На больших кораблях размещались целые части, на вспомогательных – половины отрядов или два-три взвода – столько, сколько способен был вместить корабль.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});