Под стягом Габсбургской империи - Джон Биггинс

Вода бурлила в трубах, лопасти вентилятора гудели, вспомогательные двигатели пульсировали, чтобы напитать электрогенераторы, а голоса и шаги отдавались эхом в отдалённых проходах и на стальных трапах в огромном лабиринте над и под нами.

Массивные якорные цепи тихо поскрипывали в клюзах, когда корабль мягко покачивался около буя. Еще прежде чем я уснул, невидимый жестянщик приступил к своей ночной работе: человек, который, казалось, присутствует на борту всех линейных кораблей, но которого никто никогда не встречал. Тот, кто проводит ночные часы, перетаскивая ящик, полный старых такелажных оков, цепей и тому подобного в каюту прямо над твоей головой, а затем начинает их перебирать, кидая в кучи прямо на голую стальную палубу.

Вы, возможно, из вышеизложенного уже поняли, что элегантный пессимизм линиеншиффслейтенанта Кажала-Пиотровского, хотя и раздражающий, упал в благодатную почву. Ибо истина в том, что за последние несколько месяцев моя юношеская влюбленность в жизнь моряка впервые споткнулась. Вплоть до осени 1911 года я наслаждался удивительно многообещающей карьерой младшего морского офицера в небольшом, но теперь быстро растущем флоте Австро-Венгерской монархии.

По выпуску из императорской и королевской военно-морской Академии в 1904 году меня произвели в мичманы и фактически немедленно назначили на стационер в Китае, где я достаточно успешно оказался втянут в заключительные этапы русско-японской войны, во всяком случае, по возвращении меня произвели в фрегаттенлейтенанты на год раньше срока.

Потом, в 1907-1908 годах, шесть месяцев я провел в Англии, изучая вместе с королевским военно-морским флотом и господами Виккерс строительство подводных лодок в Барроу-ин-Фернесс.

Затем последовала череда назначений на второстепенные должности на различных кораблях, и в конце 1910 года мне предоставили первое самостоятельное командование - миноносец «Акула», базирующийся в Теодо, в Которской бухте.

Месяцы на борту этого маленького кораблика оказались для меня самыми чудесными, даже несмотря на то, что это была всего лишь увеличенная плоскодонка, сделанная из жести и приводимая в движение единственным, чересчур громоздким паровым двигателем тройного расширения.

День за днём, ночь за ночью мы парились на шипящих и вибрирующих двадцати пяти узлах вдоль коварных, усыпанных рифами проливов между островами Далмации, рассекая волны с невероятным ощущением скорости - всё из-за нашей близости к воде. Я тут прочитал несколько лет назад, что военно-морские историки миноносец теперь считают предшественником подводной лодки.

И как один из немногих выживших капитанов, я могу без сомнения подтвердить тот факт, что на большой скорости рассекая встречные волны, миноносец, казалось, проводил больше времени под водой, чем на ней. Порой мы за несколько недель ни разу не высыхали.

Но несмотря на стеснённые условия на борту, мы были счастливой командой, те двадцать матросов и я: сидели буквально друг у друга на головах, чтобы делало невозможным соблюдать старую добрую австрийскую дисциплину, и пережили вместе слишком много опасностей и лишений, чтобы чувствовалась хоть какая-то разница между баком и кают-компанией.

Потом, летом 1911 года, моё счастье полностью воплотилось в жизнь: «Акулу» (командир - линиеншиффслейтенант Отто Прохазка) выбрали лидером дивизиона миноносцев во время двухнедельных военно-морских манёвров в заливе Кварнер.

Но ничто, к сожалению или к счастью, не длится вечно: имелось множество других свежепроизведенных линиеншиффслейтенантов, жаждущих оказаться на море и впервые стать самостоятельными командирами. Очень скоро мне пришлось спускаться по трапу в направлении Полы и следующей ступени моего становления как военно-морского офицера, которой, как решила судьба и военно-морской отдел имперского и королевского Военного министерства, станет должность артиллерийского офицера на борту настоящего линейного корабля.

Линкор «Эрцгерцог Альбрехт», 10350 тонн водоизмещения, спущенный на воду в Триесте в 1906 году, был результатом характерного для Австрии решения извечной проблемы тощих ежегодных бюджетов императорского военно-морского флота.

На протяжении большей части своего почти векового существования австро-венгерский флот страдал от официального безразличия и нехватки денег. Поговаривали, это все связано с нашим престарелым императором, питавшем стойкую неприязнь к соленой воде с тех самых пор, как его ужасно укачало в 1872 году во время первого (и единственного) морского путешествия в Порт-Саид, на торжества по случаю открытия Суэцкого канала.

Это правда, что у Франц-а-Иосифа, единственного среди европейских монархов, отсутствовало как флотское звание, так и мундир, и он имел обыкновение говорить, что его тошнит при виде бумажного кораблика, плавающего в корыте. Но вероятно, все это скорее проистекало из того, что из всех европейских великих держав того времени старушка Австрия не только физически, но и мысленно оставалась в тесных границах суши, была невежественной и недоверчивой ко всему миру за пределами Европы. Не имела ни сил, ни воли в пораженных артритом конечностях, чтобы завладеть колониями. Результатом явилось то, что Вена никак не могла в достаточной мере определиться, нужен ей флот или же нет.

Что касается Будапешта, то об этом и упоминать не стоит: если у Австрии был хоть какой-то интерес к морю и землям, лежащим за ним, то венгерская половина двуединой монархии не имела его вовсе. Было достаточно сложно год за годом заставлять мадьяр вносить свою долю даже на содержание императорской и королевской армии, так что надежда заставить их раскошелиться на достойный военно-морской флот отсутствовала вовсе.

Отношения между Веной и Будапештом приобрели весьма напряженный характер, когда в 1903 году в имперском Рейхсрате[2] обсуждался оборонный бюджет.

Императорское и королевское Военное министерство не смогло выжать достаточно денег из мадьярской делегации, чтобы построить два линкора по стандартам, принятым во флотах ведущих держав, поэтому в результате родилось типичное австрийское половинчатое решение: вместо двух приличных кораблей построить три недолинкора, слишком слабых, чтобы сражаться со своими иностранными собратьями, и одновременно с этим недостаточно быстрых, чтобы от них смыться.

Затем, когда корабли уже заложили и строительство продвинулось настолько, что начинать заново стало уже поздновато, к травме добавилось оскорбление: королевская венгерская бюджетная рулетка неожиданно отрыгнула денег на четвертый корабль, который в итоге нарекли «Эрцгерцог Альбрехт», в честь старейшины австрийского императорского дома, одержимого уставом солдафона, который разгромил итальянцев при Кустоцце в 1866 году и, как поговаривали, случайно сжег свою собственную дочь, когда застал её курящей, а та попыталась спрятать злосчастную сигарету под кринолинами.