Как стать контрабандистом. 4. Суд - Арест Ант

– Губу закатай. Есть такая профессия, – нравоучительно произнёс я в пространство, ухмыляясь, – С поводком быть и но-но кобелить.

Жопец горестно вздохнул, зацепил меня ненавидящим взглядом и тяжело, в раскорячку поднялся. Судя по всему, мой жизнерадостный вид добавил дополнительных страданий его спермотоксикозу.

– Destination: the nearest smoking room (Место назначения: самая близкая курительная комната), – скрипучим голосом произнёс я. Похоже, всплыло из какой-то забытой компьютерной бродилки.

Уже привычно я пристроился ему в кильватер и стал старательно копировать его утиную походку. Жопец оглянулся, покраснел, но промолчал. Зато постарался поплотнее свести ноги в районе тазобедренных суставов. Мы прошли через большой холл и остановились возле отгороженного стеклянного отсека. Он немного подумал, осматривая столпившихся там курильщиков, а потом решительно вошёл внутрь.

Эффект превзошёл самые смелые ожидания. Курильщики засуетились и быстренько стали сматываться. Любит местный народ свою полицию, аж до нервных судорог.

Жопец, насупившись, встал у входа и постарался дышать через раз. Я присел на хлипкий стульчик и пощёлкал зажигалкой. Больше всего я люблю курить на свежем воздухе и с трудом переношу накуренные помещения. И уже, чёрт знает сколько времени, насильно наступаю на горло своим принципам.

С посвистыванием отъехала дверь, и в курилку боком втиснулся невысокий хмурый мужик, а за ним на полусогнутых просочился… Лось! Я прям подпрыгнул на стуле. Вот с кем надо бы парой тёплых слов перекинуться.

Но Лось, равнодушно скользнув по мне взглядом, всё своё внимание полностью переключил на собеседника и просто как половая тряпка жадно впитывая каждое его слово. Радует, что хоть глаза в экстазе не закатывает и слюни не пускает. Но прогибается вполне зачётно. Самое непонятное, но и Жопец моментально заразился этим повышенным лизоблюдством. Он вытянулся во фрунт и стал преданно поедать глазами обоих.

Хмурый сделал несколько затяжек и силой разломал свою дорогую сигару в пепельнице. Потом медленно встал и удалился, бросив напоследок ядовитую фразу.

«Вставил пистон», – удовлетворённо подумал я, – «Знать бы кто, да и за что». Хотя за что и так понятно. Не оправдал Лось оказанного доверия высокого гражданина низенького роста.

Лось остался сидеть, бессмысленно таращась в пол. Зато Жопец шумно выдохнул и расслабился. Потом сделал пару шажков к Лосю и негромко заговорил. Судя по просительности в голосе и постоянном упоминании таможни, нетрудно сделать вывод, что намылился он сменить свою полицейскую рутину на таможенное поле чудес. Лось отвечал односложно и слегка брезгливо.

Я дождался паузы и громко спросил:

– Arto, if nice talk won't work, try a little arm twisting. (Арто, если не сможешь уговорить, то надави немного).

Лось дёрнулся и непонимающе уставился на меня.

– Я не об этом субъекте, а о своём сыне говорю, – непроизвольно кривясь, уточнил я, – С обвинением у тебя не вышло, решил на моей семье отыграться? Сына террористом объявить?

– Всё было в рамках закона, – быстро ответил Лось, – Мы обязаны были проверить все подозрительные материалы.

– Or your framed-up charges? (Или ваши сфабрикованные обвинения?).

Лось зыркнул на Жопца и сорвался с места. Дёргая заевшую дверь, он не удержался и прошипел:

– You will be imprisoned for a long time! Promise! (Сядешь надолго! Обещаю).

– Suck off! (Отсосёшь).

Дверь неохотно поддалась, и разъярённый Лось вывалился наружу. Лицо Жопца выражало крайнее недоумение нашей перепалкой. На нём просто плакатными буквами проступило: «И как он тут же на месте не прибил эту русскую сволочь»? Видно было, что его вера в могущество таможни резко пошатнулась. А ещё суд даже толком не начался.

Больше в курилку никто не заходил. Желающие поправить здоровье чинно ускальзывали мёрзнуть на улицу. Время тянулось медленно. Прошло уже 45 минут, а юристы всё продолжали за закрытыми дверями выяснять правомочность лапёрского суда. Вокруг нашего аквариума уныло слонялись потерянные студенты. На их месте я бы уже давно слинял для более приятных дел.

В зал всех пригласили только ближе к одиннадцати. Взъерошенная судья что-то объясняла своим кивалам, изредка метая красноречивые взгляды в сторону прокурора. Прокурор, став ещё бледнее, лихорадочно писал что-то на полях своего обвинительного акта. Тони, с блуждающим взором, сидел на своём месте и постукивал пальцами по столешнице. Мой сын доставал и раскладывал перед ним всё новые порции бумаг. Адвокат таможни лихорадочно листал солидный том законов, при этом хмуро косясь на судью.

Очевидно, что ничего особо путного для меня из этого кипеша не вышло. Рядом со мной присела переводчица, достала свою недопитую бутылочку с водой, а потом довольно решительно дёрнула меня за рукав. Тут я с ужасом понял, что разглядывая главных действующих лиц, словно самый распоследний лунатик, вполне внятно повторял на разные лады одно и то же, как заклинивший попугай:

– Bloody dismissal of review and fucking denial of discharge… (Чёрта с два пересмотрят своё решение и хрена лысого освободят).

Тони отвлёкся от своих мыслей, и задумчиво произнёс с длинными паузами:

– Well… a far fetch… waiting for all of us. (И ждёт всех нас долгий путь).

Утешил, называется. Я повернулся к переводчице и с обидой пожаловался:

– Кому война, а кому мать родна. Кому гонорары по часам, а кому камера… годами. И никакой лирики. Nothing personal, just business. (Ничего личного, просто бизнес).

Она неопределённо покачала головой и показала глазами на судью. Та завершила накачку своих и так безропотных кивал, а теперь оценивающе буравила глазами студентов. Видно оставшись довольной явным отсутствием брожения умов, взялась за бумаги и пониже наклонила к себе микрофон.

Но Тони опять сорвался с места и закатил длиннющий монолог. Перепалка возобновилась с новой силой. Зато и прокурор, и адвокат таможни сделали вид, что очень заняты своими делами.

– Что опять не так? – спросил я у переводчицы.

– Тут так просто не разобрать. Ваш адвокат опять требует немедленно прекратить дело… оно всяко не для местного суда, а для центральных органов… а судья настаивает, что решения здесь принимает только она и ей… как бы это правильно сказать… подтереться… разным бумажным мусором, который ей пытаются всучить особо пронырливые столичные адвокаты.

– Просто семейные разборки, – я гнусно захихикал, вспомнив старый анекдот про туалетную бумагу12.

Моё изменившееся настроение не осталось незамеченным.

– Что смешного? – подозрительно спросила переводчица.

– Представил, как мой адвокат помогает ей в точности исполнить её требование. Причём постранично.

Переводчица наморщила лоб, но видно воображения не хватило, и она невозмутимо продолжила:

– Судья принимает решение начать слушания, а адвокат может подать свой протест в вышестоящие инстанции согласно правилам.

Тони успокоился и сел, успев вначале подмигнуть мне, а потом под столом показав большой палец. Но я причину радости так и не уловил. В этом долгом сотрясении воздуха совершенно не видно никакого позитива. Явно, что в юриспруденции у меня невосполнимый пробел, который не позволяет уловить такие понятные окружающим нюансы.

Судья победно посмотрела на своих студентов и начала громко читать.

– Она перечисляет все пункты обвинения, которые подготовил прокурор. Переводить?

– Нет. Уже ознакомился с этими фантазиями.

Тут судья вдруг стала наливаться красным, и её голос стал резать по ушам.

– Что с ней?

– Он требует у прокурора дать разъяснения по пункту 12… что было вами подделано и почему не указаны конкретные пострадавшие от этого?

Прокурор явно занервничал и стал лихорадочно перебирать бумаги. Не найдя нужной, он вопросительно посмотрел на адвоката таможни, но тот сделал вид, что до сих пор страшно увлечён листанием толстенного тома законов. Судья стала издавать нетерпеливые повизгивания.

Кадаврик сжался, затравленно оглянулся на студентов, потом склонил голову и что-то тихо произнёс.

– Ничего не разобрала, – с некоторым недоумением сообщила переводчица, – Кажется, прокурор снимает с вас это обвинение.

– Неужели? Может просто ждёт подсказки?

– Нет, действительно снял. Судья сообщила, что этот пункт рассматриваться вообще не будет.

Тони усмехнулся и поднял руку.

– А что делать с Вертинским? – переводчица заглянула в прокурорские обвинения, – А это кто?

– Есть такой. Следаки пытались создать видимость групповухи… э-э-э… русского преступного сообщества в Финляндии.