Рыцарь - Андрей Смирнов

– Душевный малый, – заметил Тибо. – Но есть в нём что-то такое... Фальшивое. Да, ваша милость?

Я пожал плечами, и мы с Тибо вплотную занялись гусем.

Гусь оказался хорош. Жирный, с хрустящей солёной корочкой, пахнущий чесноком и перцем. Мы с Тибо умолотили его минут за двадцать. Тибо блаженно откинулся к стене.

– Ну, выкладывай, что ты там выяснил? – спросил я у него.

– Да... это... – Тибо, с большим трудом заставив себя перейти от удовольствия к делу, сел прямо. – Поспрошал я тут, в общем... О святых там или подвижниках каких я и не спрашивал. Известно, какие тут подвижники... Еретики одни. Эдак ещё и самого за еретика примут... Я другое вызнал. Живёт тут, – Тибо старательно прятал глаза в кружку, – ведьма одна. Сильная, говорят. То ли цыганка, то ли персиянка, то ли вообще сарацинка какая-то. Может, к ней съездить? Ведьмы – они же как? Коли уж горазды порчу напускать, то и знать должны, как та порча снимается. Заплатим ей, пу-щай сымет, а после к священнику поедем да и сразу замолим грех. А ещё лучше – прибьём стерву и дом её подпалим. Вот заодно и Богу угодное дело свершим.

Не очень-то мне верилось, что ведьма сможет помочь. Но в святых подвижников верилось ещё меньше. А третьего варианта не наблюдалось. Посему я спорить не стал и решил довериться верному слуге. А там видно будет...

Глава вторая

Следующим утром Тибо поднял меня засветло. Я кое-как продрал глаза, влез в штаны, не переставая зевать, натянул сапоги. Отправился вслед за Тибо во внутренний дворик. Мы дружно отлили у забора, потом, вытянув из колодца ведро воды, умылись. Тибо протянул мне деревянную кубышку и кисточку с толстыми щетинками.

– Что это ещё такое?

Тибо горько вздохнул и покачал головой. Всё, мол, объяснять приходится... Радовало хотя бы то, что он уже не впадал в ступор от каждого моего вопроса.

Мой слуга взял вторую кисточку, намочил её в ведре и опустил в кубышку. Далее кисточку с налипшим на неё белым порошком он запихал себе за щеку и завращал там.

«А, зубная щётка!» – догадался я.

Взяв свою кисточку, я проделал с ней те же манипуляции. На вкус белый порошок оказался обыкновенной содой.

Уделив таким образом положенное время личной гигиене, мы вернулись в дом. Там нас с добрейшей улыбкой на лице уже поджидал хозяин.

– Сколько? – прямо спросил мой слуга.

– Три серебряные марки.

– Ты что, сдурел? – взвился Тибо. – Мы что, у тебя месяц жили?

– Помилуйте, господа! Лучшие кушанья и вина – марка, чистые простыни, лучшая комната для вас, конюшня и корм для лошадей – марка, помывка... гмм... марка...

– Помывка – марка?! – заорал Тибо. – Да у тебя что, вообще мозги набекрень съехали?!

– Тибо, – сказал я, – заплати ему.

Тибо, посмотрев на меня, поджал губы и полез в кошель.

– Конюшня... – ворчал он. – Это ты свой навес, что ли, конюшней называешь?

– Когда начался дождь, – с достоинством произнёс трактирщик, – мы лошадей ваших из-под навеса увели. В конюшню.

– А почему не раньше?

– А что ж им зазря между четырёх стен париться? Лето ведь жаркое. И накормили мы их, и напоили, и вычистили – всё как вы велели...

– Лучше б сам всё сделал... – продолжал ворчать мой слуга.

Во всяком случае, сами лошади выглядели довольными. Когда мы вошли в конюшню, Принц тут же начал обнюхивать мои руки – видимо, в поисках чего-нибудь вкусненького. Увы, пришлось его разочаровать. Чёрно-серый мерин Тибо по кличке Праведник вёл себя так же спокойно, как и вчера. Зверюга, увидев нас, захрапел и заржал.

– Слушай, а зачем нам гийомовский конь? – спросил я, покрывая спину Принца попоной. К слову сказать, делал я это впервые в своей новой, восемнадцатичасовой жизни и, чтобы не выглядеть и тут полным валенком, во всём старался подражать своему слуге.

– Продадим, – ответил Тибо, взгромождая поверх попоны седло. Потом вдруг остановился. – А кстати!.. – и выскочил из конюшни.

Во время его отсутствия я попытался укрепить седло сам. В первый раз это закончилось тем, что и седло, и попона свалились с Принца на землю. Гнедой укоризненно на меня посмотрел. Оседлывая коня во второй раз, я старался думать о чём-нибудь постороннем. Я уже заметил, что, когда я перестаю размышлять, а просто делаю, всё получается намного лучше.

...О чём бы таком подумать? Вот, к примеру, Рози. Хорошая девушка Рози... Или вот епископ. Интересно, неужели все так спокойно относятся к тому, что он открыто держит у себя любовницу? Почему его не выгонят отсюда взашей?.. Да и вообще, на епископа он мало похож. «Проткнуть», «разрезать на куски»... Выпивка... Мари... Странный какой-то епископ.

Я отвлёкся от мыслей о епископе Готфриде и посмотрел на Принца. Тот был осёдлан. Я взялся за уздечку...

В это время вернулся Тибо с трактирщиком.

– Вот этот. – Тибо потрепал Зверюгу по шее. Жеребец по установившейся традиции сделал очередную попытку его цапнуть.

Трактирщик пожелал изучить коня подробнее. Объединив усилия, они с Тибо заставили Зверюгу показать свои зубы. С копытами вышло посложнее, поскольку Зверюга энергично сопротивлялся осмотру, но в конце концов исследовали и копыта.

– Ну как? – спросил Тибо. – Берёшь?

Трактирщик сделал значительное лицо. Помолчал с минуту, посопел...

– Сколько? – осведомился он таким тоном, чтоб сразу стало ясно: конь этот ему и даром не нужен.

– Шесть золотых марок.

– Не-е... – Трактирщик покачал головой.

– Много, что ли?

– Много.

– Не смеши меня – мало! Это ж настоящий боевой конь. Рыцарский!

– Ну а мне-то рыцарский конь зачем?

– На ярмарке продашь. С руками оторвут! В большом барыше будешь.

– Ярмарка только через два месяца, – рассудительно заметил трактирщик. – До неё ещё дожить надо. И корм. Такого коня овсом кормят. А овёс нынче...

– Так продай кому-нибудь в городе. Епископу, например.

Герард задумался. Пожевал губами.

– Вообще-то можно попробовать. Он лошадей любит... Особливо таких... Только это... Цену-то всё равно сбавь. Отдашь за пять?

Тибо хлопнул себя по ляжкам.

– Ну ты чистый сарацин! То тебе за помывку серебром плати, то настоящего боевого коня отдавай за бесценок! Ну нет, лучше уж мы его сами на ярмарке продадим!

И Тибо сделал движение, будто собирался седлать Зверюгу. Вороной снова попытался его укусить.

– Пять с половиной, – сказал Герард.

– Пять и семь серебряных? Вот ещё! Двенадцать серебряных марок – последнее слово!

– Восемь.

– Одиннадцать.

Следующие двадцать минут их торговли я опускаю, поскольку от серебра они перешли к меди и долго препирались из-за каждого медяка. Уже договорившись о цене, выяснили, что имели в виду разные виды серебряных марок. Тибо в этом вопросе ориентировался на Германию, а Герард – на какие-то лонгобардские марки.

Наконец торг был закончен. Герард ушёл. Тибо получил деньги, спрятал их поглубже и стал оседлывать своего мерина.

– Слушай, – сказал я. – Может, зря мы его продали? Если это такой хороший конь, оставили бы его себе. Продали бы твоего мерина.

– Нет, – замотал головой мой слуга. – Это не годится.

– Почему?

– Не положено таким, как я, разъезжать на таких конях, как Зверюга, – без всяких обиняков разъяснил Тибо.

Таким же тоном он мог бы высказаться в том духе, что, мол, не положено человеку летать.

А потом добавил, потрепав Праведника по гриве:

– Да и привык я к этому дурню ленивому...

Когда мы выехали из трактира, солнце только-только начало подниматься над лесом.

Мы ехали целый день. Вонь городских улиц сменилась ароматом садов, затем запахом хвои и лесной влаги...

Копыта коней то чавкали по грязи, то стучали по твёрдой земле, то зарывались в песок.

Попавшиеся на дороге люди спешили отойти в сторону и провожали нас насторожёнными взглядами...

Ближе к вечеру Тибо забеспокоился: правильно ли ему указали дорогу?

Мы притормозили хмурого крестьянина и узнали, что до Чёртова Бора не так уж далеко.

На развилке я задержался, любуюсь фантастическими облаками. Тибо, скучая, терпеливо ждал. Я чувствовал, что с каждой остающейся за спиной милей открываю для себя новое – то, что я когда-то знал, но забыл.. И этот мир – как чудесный дар: ведь всё, что я вижу, – я вижу впервые. И высокую зелёную траву, такую же густую и так же покорную ветру, как волосы красавицы покорны гребешку, и скрытый ранними сумерками лес, и нелепую старую берёзу, чья кора – как древний свиток, раскрытый и разломившийся во многих местах. Я улыбаюсь, и мне уже хочется, чтоб деревня Чёртов Бор не появлялась как можно дольше, потому что если вдруг и вправду существует какой-то способ вернуть воспоминания, стёртые колдовством или ударом гийомовской палицы, – то не получится ли так, что, вернув свою память, я перестану видеть мир таким, каким вижу его сейчас, – чистым, умиротворённым, наполненным радостью и тайной?..

* * *

В Чёртовом Бору нам очень советовали не идти к старухе Рихо поздним вечером, а спокойно дождаться утра и отправиться к ней спозаранку. Но постоялого двора в деревне не было, а заботливые поселяне мигом утратили всё своё добросердечие и расползлись по домам, когда было спрошено, у кого из них можно остановиться на ночлег. Предложение заплатить за постой повисло в воздухе: когда оно прозвучало, главная деревенская улица уже была пуста. Мы сунулись в один дом, самый большой: там, ссылаясь на крайнюю бедность, нам посоветовали обратиться к соседям. У соседей нас встретил такой же приём. Когда мы уходили, кто-то за нашей спиной пробормотал вполголоса: «Проклятые франки...»