Вечный сон - Раймонд Чэндлер

Он появился часа в четыре. У входа в магазин остановился двухместный автомобиль кремового цвета, и из нею выскочил приземистый мужчина с обрюзгшим лицом и чаплинскими усиками. Был он без шляпы, в зеленом кожаном плаще с поясом. Искусственный у него глаз или нет, я не разобрал. Вскоре из магазина вышел высокий смазливый парень в короткой кожаной куртке, сел за руль двухместного автомобиля, отъехал за угол и пешком вернулся обратно. Его мокрые черные волосы блестели под дождем.

Прошел еще час. Стемнело, и улица осветилась тусклым светом витрин. Сердито перезванивались трамваи. В начале шестого тот же высокий парень в куртке вышел из книжного магазина, раскрыл зонт и отправился за машиной. Когда кремовый двухместный автомобиль остановился у двери, из магазина вышел Гейгер, и парень, держа зонт у него над головой, проводил его до машины. Гейгер сел за руль, а парень сложил зонтик, стряхнул с него дождевую воду, передал в машину и убежал обратно в магазин. Я включил зажигание.

Гейгер поехал налево, и мне пришлось, грубо нарушив правила, сделать левый поворот, отчего я нажил немало врагов, среди которых оказался и водитель автобуса; он высунулся из кабины и смачно выругался. Пристроившись за кремовой малолитражкой, я постепенно стал ее догонять. По всей вероятности, Гейгер ехал домой. На какое-то время я потерял его из виду, но потом заметил, что двухместный автомобиль свернул на Лорел-кэньон. Еще один лихой поворот, и я вслед за ним очутился на Лаверн-террас, узкой улочке, по одну сторону которой тянулась насыпь, а по другую, в низине, за живой изгородью, стояли утопавшие в зарослях кустарника маленькие коттеджи. Кроны деревьев набрякли от дождя.

Гейгер ехал с включенными фарами, я — без. Прибавив скорость, я обогнал его на вираже, мельком бросил взгляд на номер дома, мимо которого проехал, и, развернувшись в конце квартала, остановился. Гейгер остановился еще раньше и теперь загонял машину в гараж возле небольшого коттеджа, входная дверь которого из-за разросшейся живой изгороди была совершенно не видна. Я заметил, как он вышел под зонтиком из гаража и исчез в кустах. Судя по его виду, он не подозревал, что за ним следят. В окнах коттеджа зажегся свет. Подъехав к соседнему с гейгеровским дому, который, похоже, пустовал, хотя объявления о продаже видно не было, я заглушил мотор, приспустил боковое стекло, отхлебнул виски и стал ждать. Чего — неизвестно. Что-то, однако, подсказывало мне, что подождать стоит. Опять лениво потянулось время.

В гору, одна за другой, поднялись две машины. Потом вновь все стихло. В начале седьмого в моросящем дожде опять показались фары. Машина остановилась у дома Гейгера. К тому времени уже совсем стемнело. Фары вспыхнули в темноте и погасли. Распахнулась дверца, и из машины вышла женщина. Маленькая, стройная, в шляпке и прозрачном дождевике. Зашла за изгородь, позвонила в дверь. Дождь заглушил трель звонка. Дверь за ней закрылась, и опять наступила тишина.

Прихватив фонарь, я подошел к ее машине, бордовому или темно-коричневому «паккарду» с откидным верхом и приспущенным стеклом на левой двери, осветил регистрационный талон: «Кармен Стернвуд, 3765, Алта-Бриа-Креснт, Уэст-Голливуд» — и опять вернулся на свой наблюдательный пост. Сидеть надоело, на колени с потолка капало, в животе жгло от выпитого виски. Больше машин не было. И света в нежилом доме, возле которого я остановился, тоже не было. Тихое место — словно специально создано для темных делишек.

В половине восьмого темные окна гейгеровского коттеджа внезапно озарились вспышкой ослепительно белого света. Когда дом вновь погрузился во мрак, до меня донесся сквозь шелест мокрых листьев истошный крик. В следующую секунду я был уже на ногах.

Ужаса в крике не было. Скорее в нем был тупой, какой-то умильный даже, хмельной испуг, что бывает у запойных алкоголиков или дебилов. Я тут же представил себе людей в белых халатах, зарешеченные окна и узкие железные койки с кожаными ремнями, в которые продеваются запястья и лодыжки. В доме стояла мертвая тишина. Я нашел проем в живой изгороди и крадучись подошел к входной двери. На двери была выбита львиная пасть, а из нее торчало кольцо, использовавшееся вместо дверного молотка. Не успел я за него взяться, как в доме, словно по сигналу, грянуло три выстрела подряд. Затем послышался звук, напоминавший тяжелый, хриплый вздох, глухой шум падающего тела и быстрые шаги.

Дверь выходила на узкую дорожку, которая, точно мостик через лощину, протянулась от стены коттеджа до склона горы. На задний двор попасть было невозможно: не было ни крыльца, ни площадки. Задняя дверь выходила в узкий проулок, куда надо было спускаться по деревянной лесенке. По ней кто-то быстро сбежал, потом взревел мотор, и все стихло. Мне показалось, правда, что вслед за первой машиной из проулка выехала еще одна, но я мог и ошибиться. В доме было тихо, как в склепе. Теперь можно не спешить. Сделанного, как говорят, не воротишь.

Окно было зашторено, но жалюзи на нем спущены не были, и я, забравшись на забор, отделявший один участок от другого, попытался заглянуть в просвет между шторами, но ничего, кроме освещенной стены и края книжного шкафа, не увидел. Тогда я слез с забора и, разбежавшись, изо всех сил врезался плечом во входную дверь. Ничего глупее придумать было нельзя, ибо в Калифорнии в дом можно войти в любую дверь, кроме входной. Ушибив плечо и придя в бешенство, я опять залез на забор, выбил ногой оконное стекло и, воспользовавшись шляпой, как перчаткой, вынул осколки. Затем, дотянувшись до нижнего шпингалета (верхнего, по счастью, не оказалось), я поднял его и, раздвинув занавески, влез в дом.

Двое находившихся в комнате людей не обратили на меня никакого внимания, хотя мертв из них был только один.

VII

Комната была очень большой, во всю ширину дома, с низким потолком и коричневыми оштукатуренными стенами, завешанными китайской вышивкой и китайскими же и японскими гравюрами в деревянных рамках. По стенам стояли низкие книжные шкафы, а на полу раскинулся розовый китайский ковер, такой толстый, что в ворсе легко могла бы спрятаться крыса. На полу валялись подушки, повсюду были разбросаны какие-то обрезки шелковой материи, как будто хозяин дома постоянно что-то теребил в руках. На широком низком диване, обитом старой розовой декоративной тканью, валялась смятая одежда, в том числе лиловое шелковое женское белье. В комнате было несколько торшеров: один большой, на резной ноге, и два поменьше, с темно-зелеными абажурами и длинными кистями. За черным письменным столом с деревянными фигурками по углам стоял полированный черный стул с резными подлокотниками, на котором лежала желтая атласная подушечка. В нос, стоило мне войти, ударил терпкий запах пороха и тошнотворный — эфира.

В углу, на небольшом возвышении, стоял стул из тикового дерева с высокой спинкой, а на стуле, застеленном оранжевой шалью с бахромой, в позе египетской богини, очень прямо, положив руки на подлокотники, сдвинув колени, уставившись в одну точку и обнажив хищные белые зубки, сидела мисс Кармен Стернвуд. Глаза широко открыты. Темный зрачок почти без остатка растворился в синевато-серой радужной оболочке. Безумный взгляд. Вид такой, словно девушка либо находится без сознания, либо обдумывает что-то очень важное. Из полуоткрытого рта вырывался странный звук, напоминающий сухой, металлический смешок, однако на выражении лица смех этот совершенно не отражался, даже губы не шевелились.

Если не считать длинных нефритовых серег, очень красивых, стоивших никак не меньше нескольких сот долларов, мисс Кармен Стернвуд пребывала совершенно нагой.

Тело у нее было замечательное: гибкое, крепкое, округлое, блиставшее при свете лампы, словно жемчуг. Ноги тоже очень красивые, хотя в них и не было той манящей, несколько вульгарной красоты, какой отличались ножки миссис Риган. Нагое тело Кармен странным образом не вызывало у меня ни смущения, ни желания. Ощущение было такое, будто передо мной сидит не молодая, весьма соблазнительная обнаженная женщина, а кукла. Именно такой она и сохранилась в моей памяти.

Я перевел взгляд на Гейгера. Хозяин дома лежал на спине, за ковром, возле предмета, очень напоминавшего индейский тотемный столб. Профиль у тотемного столба был орлиный, а огромный круглый глаз, он же фотообъектив, был направлен на сидевшую на стуле обнаженную девушку. Сбоку к фотообъективу была прикреплена затемненная лампа-вспышка. Гейгер был в подбитых войлоком китайских домашних туфлях, в черных шерстяных пижамных брюках и в расшитой драконами и залитой кровью китайской домашней куртке. Лежал он на спине и весело таращился на меня своим широко раскрытым искусственным глазом. Судя по всему, все три выстрела пришлись в цель. Гейгер был мертв и не скрывал этого.

Теперь все стало на свои места. Сверкнувшая в окне молния была фотовспышкой, а истошный крик, который я услышал, сидя в машине, — реакцией на вспышку голой, одурманенной наркотиками девицы. Что же касается трех выстрелов, то это, вероятно, была попытка несколько разнообразить привычный сценарий. Попытку эту предпринял, по всей видимости, тот самый тип, что сбежал в проулок по черной лестнице, сел в машину и уехал. Что же, понять его было можно.