Великая война. Верховные главнокомандующие (сборник) - Алексей Олейников

Свободные места.

Блюда с едой подавались чисто и просто одетыми в белые холстяные рубашки-гимнастерки, солдатами, исполнявшими обязанности прислуги офицерского собрания. В первый период войны перед завтраком и обедом все присутствовавшие обносились рюмкой водки, затем, когда ее запасы иссякли, – подавалось только красное и легкое белое вино обыкновенного столового достоинства. Кормили просто, но сытно, без всяких излишеств. За столом не засиживались, хотя после еды курили. Великий князь дымил сначала папиросой, вставлявшейся в особую пеньковую трубку, которую безопасно можно было ставить на стол (модель его брата Петра Николаевича), потом закуривал сигару, второй экземпляр которой пересылал на тарелке мне, зная мое к ним пристрастие. Сигары у него были прекрасные и крайне разнообразных марок. Его забавляло искать соответствия между достоинством предлагаемой мне сигары и положением на фронте. Вследствие этого, мои соседи могли узнавать по марке сигары об общем характере того доклада, который я делал Верховному до завтрака, и который, в виде общей сводки сведений за ночь, выходил только ко времени окончания завтрака. Никаких деловых разговоров за едой не полагалось.

Я настойчиво просил Великого князя не приучать меня к дорогим сигарам, но потом заметил, что мои просьбы его искренно огорчали. Пришлось подчиниться своей судьбе, стоившей мне впоследствии не малых усилий, чтобы расстаться с невольно приобретенной привычкой.

Описанный вагон-столовая накрепко связан у меня в воспоминаниях с чрезвычайно ярким фактом проявления необыкновенного благородства Великого князя, составлявшего основную черту его характера.

Дело было летом 1915 г. Положение на фронте русских армий становилось очень тяжелым. Войска под напором германо-австрийских армий отступали из Галичины и затем русской Польши. Боевое снабжение их было близко к катастрофическому. Некомплект в частях войск ужасающий. Союзники бездействуют. В тылу России интрига против Великого князя и «Ставки» разрастается. Нервы у всех не в равновесии. Ежеминутно ждут все худших и худших сведений…

В такой обстановке молодой адъютант Верховного главнокомандующего поручик N, забыв наказ Великого князя – разбудить его ночью, как только получится ожидавшаяся телеграмма, и утомленный дежурством, неожиданно для себя уснул и подал телеграмму только утром. Никакой беды от этого не случилось, так как дежурный штаб-офицер Генерального штаба моего управления, приняв телеграмму, доложил о ней мне, и все необходимые распоряжения, не требовавшие немедленной санкции Главнокомандующего, были исполнены без промедления. Но Великий князь вспылил и в вагоне-столовой, когда все собрались к завтраку, сделал провинившемуся адъютанту очень резкое, хотя по существу и справедливое, замечание. Адъютант, как в воду опущенный, удалился на свое место в заднем отделении вагона.

За завтраком все притихли. Разговор на всех столиках не клеился. Многие были подавлены гневной вспышкой Верховного, прорвавшейся в присутствии всех. Но молчаливей всех был сам Великий князь. По лицу его было заметно, что ему очень не по себе.

Так прошел завтрак, скомканный, как только можно было. Прислуживавший солдат подал, как всегда, Великому князю обычный ящик с сигарами. Вместо того чтобы взять сигару для себя, Великий князь поднялся во весь свой гигантский рост и, захватив ящик, быстрыми шагами прошел сквозь стеклянную дверь в заднее отделение вагона, где предложить сигару провинившемуся офицеру.

Этот благородный поступок Верховного главнокомандующего всеми русскими армиями внутренне сознавшего свою вспыльчивость и тягостное положение офицера, при нем лично состоявшего, ударил всех по нервам. Провинившийся офицер вскочил, густо покраснел и слезы градом полились из его глаз. Овладев собою, он взял сигару и тут же, если не ошибаюсь, закурил ее…

Все облегченно вздохнули и внутренне прониклись большим уважением к благородству характера Великого князя. Но думаю, что больше всех был доволен сам Верховный своею победою над собою. Впрочем, это был единственный случай проявления его несдержанности за все тринадцатимесячное пребывание Великого князя во главе русских армий. Факт этот пусть да послужить лучшим доказательством его необычайной чуткости и умения работать над собою…

Жизнь в Ставке отличалась необыкновенной размеренностью и регулярностью. Для моих сотрудников день начинался очень рано. К 9 часам утра все донесения, поступившие за ночь, должны были быть разобраны и нанесены на соответствующие карты. Во время этой работы приходил в свое управление [и] я для ознакомления с теми донесениями, которые, не представляя срочного характера, не были мне доложены ночью дежурным штаб-офицером. Затем к 10 часам утра в мой кабинет – большую комнату, с огромным столом посредине для карт и другим столом для письменных занятий, – приходил Верховный главнокомандующий с начальником штаба. Оперативный доклад продолжался в зависимости от материала час или два. Затем, по уходе Верховного, я диктовал, реже – писал, сам текущие распоряжения, принимал доклады своих сотрудников или шел разговаривать по прямым проводам со штабами фронтов. Занятия эти затягивались часов до 3–4, с перерывом для завтрака. Затем время до 6 оставалось сравнительно свободным!.. Большинство из нас ходили гулять или ездили верхом, пользуясь окружавшим Ставку обширным лесом. К 6 часам пополудни снова собирались в управление, в котором, за исключением времени обеда, просиживали за работой весь вечер, а когда необходимо – то и часть ночи.

Великий князь Главнокомандующий весьма редко покидал Ставку. Исключая случаев служебных выездов на совещания, он почти не выходил из своего вагона, редко гулял, еще реже ездил верхом и, сколько помню, только раз выехал из пределов Ставки на охоту к соседнему помещику. Результаты этой охоты были, по-видимому, блестящи, так как на следующий день за завтраком к поезду Великого князя подъехала телега, красиво декорированная лесною зеленью и переполненная всякою застреленною дичью, до диких кабанов включительно. Это было подношение хозяина охоты офицерской столовой Ставки. Но повторяю, – эта охота была единственной за целый год пребывания Великого князя в Ставке.

По воскресным и праздничным дням Великий князь, будучи глубоко верующим человеком, посещал богослужение в нашей штабной церкви, помещавшейся в одном из бараков уже упоминавшихся казарм. Туда и обратно Великий князь ездил в автомобиле. В церкви обычно служил наш протопресвитер о. Георгий Шавельский. Пел небольшой, но хорошо слаженный хор солдат, поступивших в армию из Императорской капеллы. Церковная служба, видимо, производила на Великого князя чрезвычайно благотворное действие. Она отвечала его мистически настроенной душе, и он всегда являлся из церкви ко мне в управление для выслушания утреннего доклада с радостной улыбкой и со смягченным выражением лица.

4. Трудные условия работы русской стратегии

Со времени заключения в 1892 г. военной конвенции с Францией, русская стратегия оказалась не свободной. Россия вступила в военный союз с Францией и таким образом обрекла себя на коалиционную войну. В своих решениях она должна была поэтому руководиться не столько обстановкою у себя на фронте, сколько общею пользою. Можно, при желании, много спорить по вопросу: выгодно ли было России вообще вступать в какой-либо союз, и не лучше ли было ей сохранять «свободные руки». Но раз этот коренной вопрос был решен в смысле союза, то приходилось уже твердо помнить, что всякий союз несет с собою и обязательства. Каждому из бывших на войне хорошо известно, к каким фатальным результатам может привести вообще малонадежный сосед. Россия сознавала трудность положения французов и горела желанием честно исполнить свои обязательства перед ними. Эти чувства заставляли русские войска часто идти на подвиги крайнего самопожертвования и нести жестокие кровавые потери, которых, быть может, возможно было бы и избежать, но при другом отношении к союзническим обязанностям.

Надо сказать, что такое понимание своего долга перед союзниками не было привилегией отдельных лиц; оно было присуще вообще всей русской дореволюционной армии, и в этом отношении Ставка являлась лишь выразительницей общего настроения русских войск.

К сожалению, та тяжелая и неблагородная роль, которая выпала на долю русской армии, и по сие время мало кому ясна. Причины такого явления легко объяснимы. В период самой войны строгая военная цензура, естественно, пропускала в печать лишь разные отрывочные сведения, пользуясь которыми нельзя было составить себе цельной картины войны. После же войны, вследствие революционной бури, до сих пор бушующей над необъятным пространством России, действия русских войск и усилия русского народа в период войны также не нашли себе достаточно полного отражения, так как русская военно-историческая литература продолжает оставаться крайне бедной и мало выразительной… Что же касается заграничной литературы, то в большинстве уже вышедших сочинений ход военных событий изложен или по отдельным театрам, или эпизодически вне взаимной связи событий между собою и с общею обстановкой, чем, несомненно, извращается общий смысл и ставятся препятствия к правильному пониманию событии.