Большой куш - Лайонел Уайт

Он уже было собрался позвать жену, но вдруг услышал грохот, доносившийся из спальни. Через мгновение оттуда раздался смех. Он прошел через гостиную и направился в спальню. То, что предстало его глазам, совсем не удивило Джорджа.

На полу в спальне возле их двуспальной кровати стоял на коленях Билл Малькольм и пытался подобрать осколки стекла. В правой руке почти горизонтально к полу он держал початую бутылку джина. На его смазливом лице сияла дурацкая улыбка, и Джордж сразу понял, что Билл пьян.

Бетти, жена Малькольма, низенькая толстушка, сидела на краю постели и хохотала.

Шерри стояла у окна и крутила ручку транзистора. В красных, красиво очерченных губах торчала сигарета. В руке она держала полупустой стакан. Она была босиком, напедикюренная темно-красным лаком, в прозрачной ночной сорочке.

Джордж инстинктивно понял, что она трезва, — не важно, сколько выпила, но — трезва. В тот момент, когда Джордж подошел к двери, она подняла глаза, сразу почувствовав его присутствие.

— Господи, Джордж, — сказала она, — отними у Билла бутылку, а то он и это прольет. Опять набрался, олух.

— Он всегда бухой, — вставила Бетти. Она встала и, пошатываясь, пошла к мужу. — Эй, Билл, — хрипловато позвала она, — пошли домой. — Бетти потянулась за бутылкой и поставила ее на пол. — Господи, ну и увалень.

— Оставайтесь, давайте еще выпьем, — сказала Шерри. — Джордж, принеси еще пару стаканчиков.

Билл с трудом встал на ноги.

— Н-нет, — промычал он, — мы отваливаем, сейчас же, — и поплелся к двери.

— Эй, Джорджи, малыш, — сказал он, проходя мимо Питти. — Ты много потерял, такую вечеринку пропустил.

Бетти пошла вслед за ним, и через минуту за гостями захлопнулась дверь.

Джордж Питти обернулся к жене.

— Боже мой, Шерри, — спросил он, — эти двое когда-нибудь бывают трезвыми?

Еще не закончив фразы, он понял, что напрасно начал этот разговор. Ему не хотелось ругаться с Шерри, а всякая критика в адрес Малькольмов, друзей его жены, которые жили этажом ниже, всегда приводила к ссоре. Джордж чувствовал, что все, что он говорит, в последнее время вызывает у нее раздражение.

В полуприщуренных глазах Шерри с театрально разрисованными черной тушью ресницами тлела ненависть. Изящная, обманчиво хрупкая, она с кошачьей грацией юркнула в постель и свернулась калачиком.

В свои двадцать четыре года Шерри Питти была женщиной, просто источавшей чувственность. В очертаниях ее смуглого живого личика с нежной бархатистой кожей было нечто славянское, а короткие густые волосы придавали ей особый шарм и пикантность.

— Малкольмов не трогай, — сказала она резко, и в ее голосе послышались скука и раздражение. — У них есть хоть какая-то жизнь. А что у меня? Весь день торчу дома. Тоска смертная!

— Но, дорогая…

— Что дорогая? — перебила Шерри, уже не скрывая ярости. — Мне обрыдла такая жизнь, обрыдло безденежье. Я умираю от безделья. Мы никуда не ходим, ничего не видим. Раз в неделю кино. Может быть, тебе и нравится такая жизнь. Ты перебесился, тебе ничего не надо. А я…

Губы ее дрожали, она вот-вот готова была заплакать.

Джордж слушал, не придавая особого значения ее словам. Она была для него самой желанной из всех женщин, которые попадались ему в жизни. Сейчас больше всего на свете ему хотелось обнять ее и заняться с ней любовью.

В знак примирения он протянул ей цветы. Шерри взяла букет и, не вынимая из обертки, швырнула на пол и бросила на мужа холодный, презрительный взгляд.

— Мне осточертела эта дыра, — процедила она. — Осточертела эта жизнь. У меня нет хороших вещей, нет денег, чтобы купить красивые тряпки.

Он сел на край кровати и попытался обнять ее. Она оттолкнула его.

— Послушай, Шерри, — начал он, — мне надо тебе кое-что сказать. Через неделю-другую у нас будут деньги. Большие деньги. Тысячи долларов.

Она взглянула на него — в глазах мелькнуло любопытство, но тотчас же снова отвернулась.

— Да что ты говоришь! — В ее голосе слышался откровенный сарказм. — Ты что, нашел на бегах очередного фаворита? Последний раз ты просадил там двухнедельный заработок.

Он долго смотрел на нее, понимая, что должен молчать: одно лишнее слово может оказаться роковым. Если Джонни узнает — ему несдобровать. Он тут же вылетит из дела. И это было бы полбеды. Его могут избить до полусмерти или даже убить. Он вновь взглянул на Шерри и вдруг почувствовал, что страсть к ней затмевает все остальное. Страсть и страх потерять ее.

— Нет, не лошадь. Бери круче. Дело такое капитальное, что я тебе и сказать не могу.

Шерри смотрела на него из-под длинных ресниц с нескрываемым интересом. Она потянулась и прижалась к нему своим гибким телом.

— Говоришь, круче? Если не разыгрываешь меня, если это не очередная туфта, тогда скажи. Говори, что это за дело?

Джорджа все еще терзали сомнения, но, чувствуя, как прижимается к нему Шерри, он знал, что рано или поздно ей все придется рассказать. Черт с ним, с этим Джонни! В конце концов, ведь только ради нее он ввязался в это дело. Только страх потерять ее заставлял его рисковать.

— Шерри, — сказал он, — я скажу тебе, но дай слово, что будешь держать язык за зубами. Это очень серьезное дело.

Шерри нетерпеливо высвободилась из его объятий.

— Да, это имеет отношение к скачкам, — начал он, — но это не то, что ты думаешь. Я — в банде, и мы собираемся взять кассу.

Она чуть нахмурилась и на мгновение замерла. Потом отодвинулась и взглянула на него широко открытыми глазами.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Взять кассу? Как это понимать?

Он побледнел. На шее запульсировала вена.

— Да, кассу. Всю выручку, понимаешь? Мы собираемся взломать кассовый сейф.

Она смотрела на него как на умалишенного.

— Господи, Джордж, — проговорила она, — ты что, спятил? Или лишнего хватил? Ты в своем уме?!

— Я не спятил, — сказал он. — Я трезв как стекло. Говорю тебе, мы собираемся брать кассу. Сегодня вечером у нас встреча. Будет отрабатываться схема действий.

— Какая встреча? Кто это мы? — не веря своим ушам, спросила она.

Он вдруг напружинился и поджал губы.

— Нет, Шерри! Этого я тебе сказать не могу. Скажу одно: я — в деле, и в деле серьезном. Серьезней не бывает. Мы…

— Кассу на ипподроме? — повторила она потрясенно. — Да ты и твои дружки, должно быть, совсем сбрендили. Еще никому и никогда не удавалось ограбить целый ипподром. Это невозможно. Боже мой, там же куча народу. Сотни полицейских. Ты ведь там работаешь, Джордж, — сам знаешь…

— Это возможно, — упрямо сказал он. — В том-то и вся прелесть. Никто еще не додумался до такого. Никому даже в голову не могло прийти, что такое вообще возможно. Вот почему это дело можно сработать.

— Дай-ка мне лучше выпить, Джордж, — вдруг сказала Шерри. — Налей мне и все толком расскажи.

Он встал и, подняв с пола бутылку джина, пошел на кухню и приготовил два мартини. Ему нужно было собраться с мыслями. Он уже начал жалеть о том, что проболтался. Нет, он доверял Шерри и знал, что она будет молчать. Но лишнее беспокойство ей ни к чему. Вообще-то Джонни совершенно прав: кроме участников, никто не должен знать о деле. Риск и без того велик.

Интересно, подумал он, кто еще в этом участвует. Сегодня в восемь он узнает все.

Осторожно держа в руках бокалы, он вернулся в спальню. Он решил, что больше не скажет Шерри ни слова. Надо придержать язык не только ради самосохранения, но прежде всего ради ее безопасности. Теперь Шерри знает, что у них есть шанс разбогатеть, получить очень большие деньги. Он сможет сделать ее счастливее. Намного счастливее, чем сейчас. С такими деньгами он сможет снова завоевать ее, по-настоящему привязать к себе.

До места встречи Джорджу Питти нужно было ехать на метро. Перед тем как выйти из дома, он снял пиджак и галстук и пошел в ванную умыться. Когда он вышел, Шерри метнулась к стулу, через спинку которого было перекинуто пальто, ловкими движениями обшарила карманы и обнаружила там клочок бумаги, на котором Джордж, чтобы не забыть, записал адрес в восточной части города на 31-й улице.

Она мгновенно запомнила те несколько слов, что содержались в записке, и сунула бумажку назад в карман.

Она легла на кровать и, когда он вышел из ванной, терпеливо выдержала его долгий поцелуй и прочие нежности. Дверь за Джорджем захлопнулась.

* * *

Здание под номером 712 на 31-й улице представляло собой старый доходный дом, построенный вскоре после окончания Гражданской войны. В его мрачных обшарпанных стенах родилось, выросло и умерло не одно поколение эмигрантов, выходцев из Старого Света. В 1936 году здание было официально признано пожароопасным, хотя на самом деле оно стало таким за много десятков лет до этого, и жильцов выселили. Один ловкий маклер приобрел дом в собственность и, реконструировав его с помощью купленных за бесценок стройматериалов, оставшихся после войны, превратил его в более или менее сносный современный жилой дом. Квартиры здесь были все одинаковые: две комнаты, санузел и небольшая кухня. На каждом из пяти этажей, оборудованных лифтом, находилось по четыре квартиры. Фасад здания обновили, и оно выглядело вполне респектабельно. Плата за жилье выросла за эти годы с двадцати пяти до семидесяти долларов в месяц, но из-за дефицита жилья от квартирантов у нового домовладельца не было отбоя. Несмотря на все преобразования, здание продолжало оставаться пожароопасным и его можно было использовать только для сдачи в наем.