Чучело-2, или Игра мотыльков - Владимир Железников

Из подъезда дома вынырнула согнутая фигурка Зойки и приблизилась к нему. Ее замерзшие бескровные губы с трудом вытягивались в привычную улыбочку.

— Ну что ты лыбишься? Что уставилась?! — сорвался Костя в крик.

— А что? — испугалась Зойка.

— Дура!.. Кретинка!.. Вот что! — Он сильно толкнул ее.

Она упала навзничь, не произнеся ни слова, как подрезанная. А он, зарыдав взахлеб, бросился бежать, не разбирая дороги.

К своему дому Костя пришел ночью, не помня, где он был и что делал. В темноте двора его обостренные страхом глаза выхватили силуэт милицейской машины с двумя милиционерами — она стояла у подъезда. У Кости не было сил бежать: он замерз и еле волочил ноги. Он обошел дом и поднялся по лестнице с черного входа, отворил дверь и, не зажигая света, одетый, упал на диван, натянул на себя одеяло, чтобы преодолеть озноб.

Хорошо еще, матери не было дома.

Костя пролежал до утра — то ли в бреду, то ли в дреме. Перед ним все время возникал мертвый старик. Несколько раз он вставал и выглядывал в окно, чтобы посмотреть, сторожит его машина или нет. Для этого ему приходилось вскарабкиваться на подоконник: машина стояла слишком близко к подъезду.

Первые два раза машина была на месте. Потом он услышал, как заработал мотор, и она уехала. И все же, не веря своему слуху, снова влез на подоконник и убедился, что милиционеры уехали.

Зато через несколько минут зазвонил телефон. Он не решился снять трубку. Телефон звонил долго, разрывая тишину ночи. Костя не выдержал и накрыл аппарат подушкой. Ближе к рассвету, когда небо посветлело, ему стало полегче; он вдруг подумал, что все обойдется, ну не может быть, что с ним случится несчастье. Ну не может этого быть! И он так долго уговаривал и убеждал себя в этом, что все-таки уговорил, успокоился и крепко заснул. Поэтому, когда вновь зазвонил телефон, забыл об осторожности, схватил трубку и услышал, как тихий голос сказал ему:

— Это я.

— Кто «я»? — не понял Костя.

— Глазастая… Все в норме. Стариков откачали. У него перелом ноги и сотрясение мозга. Оклемается. А ее вообще через неделю выкинут.

Костя молчал: волна радости ударила ему в голову. Проклятые старики живы, никто не умер, а он мучился. Все стало на свои места. Он вдруг привычно громко рассмеялся и прежним голосом победителя ответил:

— О'кей, Глазастая! Ты меня разбудила, пойду досыпать. — Это он сказал для красного словца — спать он все же не мог.

Следом позвонила мать. У нее был виноватый голос:

— Костик, доброе утро… Пора вставать. «Петушок пропел давно…» Не забудь позавтракать. Там есть одна котлета. — Она хихикнула. — Я вчера засиделась у Вальки… Спохватились поздно, боялась тебе позвонить, и домой идти ночью страшно… Валька говорит: «Ну и ночуй, пожалуйста… С твоим Костиком ничего не случится…» А я всю ночь продремала, было плохое предчувствие… У тебя все о'кей?

— Мать, не оправдывайся… Скучно. Ты же свободный человек. Сколько можно повторять.

Она что-то еще хотела сказать, но он, не дослушав, повесил трубку и ударил по кнопке мага.

Громкая музыка их группы огласила комнату. Потом запел он сам, и Костя, вторя собственному голосу, самозабвенно, упоенно опрокинулся в небытие пения. Громче, громче, еще громче, чтобы окончательно выбросить из себя весь вчерашний день и эту страшную ночь. Громче, громче!.. Соседи застучали сразу с разных сторон, но он продолжал свою радостную песню освобождения.

7

Дальше все полетело в привычном ритме музыки, отсиживания скучных уроков, веселья концертов и славы. Правда, однажды ему позвонил Куприянов и простуженным баском прохрипел:

— Ты куда пропал, счастливчик? Не дело. Приходи завтра в двенадцать. Составим акт опроса свидетеля. Нет, в двенадцать не годится, не надо срываться из школы. В четыре, без опоздания. — И повесил трубку, не попрощавшись.

Сигналы отбоя больно ударили Костю в ухо. Он нехотя поплелся в милицию. Трусил, поэтому, чтобы как-то утвердиться, выпендрился в свои самые модные шмотки. В скучных и казенных коридорах милиции Костя нашел Куприянова, сидящего в тесной комнатушке еще с двумя милиционерами. Тот встретил его мрачно, оглядел с ног до головы, протянул листок и сказал:

— Подпиши.

Костя прочел акт опроса, в котором было написано, что он, Костя Зотиков, ученик девятого класса 27-й средней школы, двадцать девятого января сего года опаздывал на репетицию школьной рок-группы, попросил незнакомого шофера на улице Фигнера подвезти его. Последний согласился, запросив два рубля. Личность шофера не установлена.

Костя подписал акт, вполне довольный. Он не волновался: история явно шла к концу. Правда, Куприянов вдруг спросил, не поднимая глаз, как бы между прочим, умеет ли он водить машину? Костя, конечно, поспешил ответить, что не умеет, но сразу испугался и, чтобы скрыть растерянность, стал вести себя нагловато, развалился на стуле со скучающим лицом, повесил ногу на ногу. Куприянову это не понравилось, и он спросил неприятным голосом:

— Ты был у старика?

— У какого? — не сообразил Костя.

— У сбитого.

— А зачем?

— Ну, не знаю… Может, тебе угрызения совести не дают покоя, — то ли пошутил, то ли серьезно произнес Куприянов.

— А при чем тут я? — не на шутку испугался Костя.

— Ну, ты сидел в той машине. При чем? Значит, вроде соучастник происшествия. — Глаза у Куприянова сверкнули.

Костю прямо подбросило на стуле от возмущения. Он почти закричал:

— Какой же я соучастник?! Когда я сам пострадавший. — Он и на самом деле искренне считал себя жертвой случая, несчастным. — Сначала я сорвал концерт… Теперь вы меня таскаете… По ночам этот старик снится… Думаете, приятно? Думаете, располагает к спокойной жизни?

— Приятного мало, с одной стороны, — вздохнул Куприянов. — С другой… живет человек вроде тебя, нормально живет, а ему скучно, чего-то недостает. Хочется ему выкинуть какое-нибудь коленце. Выкидывает… и прости-прощай тихая жизнь. А она-то самая желанная, оказывается. Вот ты, например, просто сел в левую машину, ничего особенного: сел, потому что спешил. Не знал к тому же, что она угнанная. У нее же на лбу это не написано. Сел, поехал — и бац! Влип. Последствия, как видишь, самые непредвиденные. Теперь не жалуйся и расхлебывай.

— Так ведь на леваках все ездят, — разозлился Костя. — Можно подумать, что вы не в милиции работаете, а на луне.

— Ездят-то ездят… А попадаются не все. Вот в чем секрет. Кто влип, тот и расплачивается, пока другие гуляют, — насмешливо произнес Куприянов, взял акт опроса, посмотрел на Костину роспись и спросил с участием: — Что ты обмотался шарфом? Заболел?

— Горло берегу, — снисходительно улыбнулся Костя.

— У меня есть рецепт… Когда горло болит, в два счета можно вылечить. Значит, так… Берешь поллитровку, выливаешь в стакан, полощешь горло и выплевываешь, полощешь и выплевываешь. Так всю бутылку. А утром просыпаешься, вспоминаешь, что сделал с водкой, болезнь от огорчения как рукой снимает. — Куприянов коротко захохотал, поглядывая на Костю.

Два других милиционера тоже хохотнули.

А Костя опять ухмыльнулся. Его взгляд говорил Куприянову: давай, трави, выдержим.

Куприянов помрачнел:

— Выйдем. — А в коридоре, оглядев Костину взлохмаченную голову, длинный желтый шарф, обмотанный вокруг шеи, короткие клоунские брюки в клетку, торчащие из-под брюк пестрые носки, саркастически спросил: — А почему ты все по-английски поёшь? Чем тебе наш русский не нравится?

— А что, нельзя? — с вызовом спросил Костя. — Английские песни на английском…

— А сам, значит, японский Самурай! — засмеялся Куприянов. — Ух ты, стервец-космополит! — Он привычным движением схватил Костю за шарф, подтянул к себе, посмотрел на него злыми глазами и прошептал: — Мой тебе совет, счастливчик, ты эту свою вечную ухмылку спрячь, а то она раздражает нашего брата. Лады? — И повел Костю к следователю, размахивая подписанным актом, вышагивая непомерно широким шагом, несмотря на небольшой рост.

Костя шел следом за ним с безразличным видом, только один раз, когда он увидел за окном улицу и прохожих, спешащих по своим делам и слоняющихся без дела, то почувствовал легкую тоску по свободной жизни.

— Между прочим, кто твои родители? — вдруг спросил Куприянов.

Костя заметил, что Куприянов всегда задает вопросы неожиданно, точно хочет застать собеседника врасплох. Но он был начеку. Ему не хотелось открывать тайну своей личной жизни, рассказывать первому встречному, что у него нет отца, и он соврал:

— Родители работают на заводе радиоаппаратуры (хотя там работала только его мать).

У следователя Куприянов снова расцвел, всю его мрачность как рукой сняло.

— Привел к тебе Зотикова. — Куприянов с любовью посмотрел на Костю, излучая сияние. — Он и есть наш знаменитый Самурай! Ты его никогда не слышал? Отстаешь, старик. Твоему старшему сколько? Четырнадцать?… «Металлом» увлекается? Ну так ты обратись к нему за разъяснением, он тебе все в красках разрисует. — Выразительно подмигнул Косте и вышел.