День рождения (сборник) - Ольга Гедальевна Марголина

десять годиков, как один

годок.

После всех их снабжают бумажками, в коих писано, где

обучалися,

А прилежным вручают медали, золотые медали, серебряны.

И выходят во свет девы юные, девы юные, как одна все

красивые.

Головы всех их премудростью книжною до краев, до

макушки наполнены.

Слава школе-десятилетке! Слава! Слава!

Слава девам и толстым, и тонким! Слава! Слава!

При расставании подруги дружно постановили: Олькин день рождения прошел отлично!

1956 год

Алтай

24.08. Полтора месяца назад мы с Ниной приехали в экспедицию в Камень-на-Оби. В управлении выяснилось, что в экспедиции есть только одно место. Мы тащили спички, кто где будет работать. Я вытащила горы, Нина — равнину. Ехать мне надо далеко и сложно, об этом предупредил начальник экспедиции. К тому же там ждут парня, так как работа предстоит физически тяжелая. Докажу, что я не хуже. По ужасной дороге я добралась до Барнаула. В 23 часа, чтобы убить время, пошла в кино, а после сеанса гуляла по темному городу. Наконец улеглась на скамейке перед зданием отделения милиции. Не страшно. «Моя милиция меня бережет». И правда, мент растолкал меня, сказал, что спать на лавках не положено. В Бийске на турбазе, где остановилась на ночлег, познакомилась с греком, симпатичным дядькой по имени Омирос — по-нашему, Гомер. Мы проговорили с ним до ночи, его жизнь меня просто потрясла. Буду рассказывать в институте о нем! Многое запомнила. Например, это:

«Греческие фашисты оказались сильней нас. Эти сволочи осмелели. Наших товарищей забирали прямо из дома, без суда сажали в тюрьмы и лагеря. Уходить в горы, как в войну, было глупо. Однажды пришли домой за мной и братом. Мать плакала, кричала, но нас увели. Девять месяцев меня держали в концентрационном лагере. Сейчас то время кажется сном. Трудно поверить, что это было. Голые камни в открытом море. Проволоки нет — зачем, все равно не убежать. И солнце, солнце с утра до вечера, никакой тени. Хочешь пить, а воду не дают, кормят соленой бурдой. Это, пожалуй, самое ужасное. Если просишь воду, они из шланга заливают ее прямо в горло.

Многие не выдерживали. Самое простое издевательство — иголки под ногти или ногти щипцами. Не стоит рассказов этот остров».

Я сидела с широко открытыми глазами. Вдруг заметила, что на правой руке у Гомера не было ногтей. Боже, ужас какой! И такое с ним происходило, когда я ходила в кино и ездила в пионерские лагеря.

28.08. Вернулась после путешествия в Аккем. Устала. Замерзла. Голодная. Мокрая. Довольная. Ноги и руки в ранах. Сидеть не могу, на лошади отбила зад. Хожу на полусогнутых. Сейчас лягу спать. Хорошо дома!

Нет, не уснула, вспоминаю тот день, когда мы должны были пройти тридцать километров. Дорога шла круто вверх, почти под углом 90°, под ногами лошадей только перекатываются камни. Моя лошадь все время спотыкается. В одном месте я лежу прямо на крупе, настолько резко пошел спуск. Непонятно, почему я не скатываюсь. Конечно, все-таки скатилась вместе с седлом на камень и больно ушибла бедро. Не проходит и тридцати минут, как мы переходим по валунам речку. Мальчишки предупреждают:

— Ольга, слезь, а то конь завалится!

Но я не слезаю, будь что будет. И вот мы оба лежим на камнях. Удивительно, что конь меня не придавил.

— Ну чего ты стоишь как истукан? Понукай ее, понукай! Она сама не встанет!

Я обалдело смотрю, как бедная лошадка, взбрыкивая задними ногами, пытается вскочить на передние, но не может. Она злится, рвется и еще больше заваливается на бок.

— Чего стоишь? Бей ее по заду! Отойди, а то трахнет копытами! По морде дай ей!

Лошадь отчаянно жаль, она мучается от своего бессилия и жалобно ржет. Я пробую последовать совету ребят и бью прутом между лошадиной мордой и передней ногой. Животное делает последнее усилие, ржет, трясет головой и наконец вскакивает. Ух, слава богу!

1.09. Все дети идут в школу, а у нас горы в снегу, под ногами грязь по колено. На лошади поехали в Тюнгур. Вечером баня и интересная беседа с Васей о его интимной жизни с женой. Вася мне доверительно рассказывал, как и сколько он е…ся с женой. А я и так знаю, не глухая. Ведь живу вместе с этой молодой парой в одной маленькой комнатке. В другой — симпатичный фельдшер Рита принимает больных и раненых. А их бывает достаточно. Больше свободного жилья в деревне не нашлось.

2.09. Через пять дней мне стукнет 21 год. Через три недели надо быть в институте. Пока что сижу и отвечаю на письма своим друзьям — ленинградцу Толе и новым алтайским знакомым — греку, бывшему партизану Омиросу и ссыльному из Литвы Жене, с которым легко и просто общаться, хоть я его не видела. Оказывается, почти всех литовцев в 1940 году выселили в Сибирь. Наконец-то взяли расход жидкий и твердый. Когда кончим магистраль и два водпоста, можно будет отъезжать. Хожу в сапогах 43-го размера, не мокнуть же! Я страшно опустилась, ни одной книги не прочитала. Единственное, что делаю, так это много пишу по вечерам при свете керосиновой лампы и веду просветительские беседы о цивилизации с деревенскими.

3.09. Написала Нинке, как мы две недели назад устанавливали водпост. Она о такой работе в своем управлении не слыхивала. Трос привязали к дереву на берегу. Я отвечала за его разматывание, Гаврилов греб. Удержать лодку в створе было нечеловечески трудно, течение все время относило нас. Мускулы Гаврилова были напряжены до предела, лицо побагровело от усилия, но лодка держалась почти перпендикулярно течению. Трос, тяжелый, как бегемот, и скользкий, в моих руках то разматывался быстро-быстро, а то вдруг застревал и ни с места. Первая попытка натянуть его не удалась. Со второго захода дело пошло лучше, но на самой середине Катуни Гаврилов закричал:

— Куда смотришь, раззява? Трос падает!

Трос вдруг весь размотался и с шумом рухнул в воду. Нас тут же потащило далеко вперед.

— Идиотка, о чем думаешь?! — Гаврилов был свиреп, из глаз, казалось, вылетали искры. Я, как нарочно, принялась хохотать, чем привела его в еще большее бешенство.

В третий раз я обмотала руки какой-то тряпкой, чтобы мокрый трос не скользил. Но и это