Лестница - Александр Житинский

Еще один факт. Однажды Пирошников обмолвился в разговоре, что ему чрезвычайно нравится фраза, которой приказал слуге будить его Сен-Симон: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» Пирошников радостно смеялся и повторял: «Ну, откуда, откуда мог этот Сен-Симон знать, что его ждут великие дела? Однако же знал!.. Он верил в свое предназначение!»

Да и наш герой в глубине души тоже верил в свое предназначение, причем в предназначение высокое, но все его метания проистекали из того, что он ни на вот столько не знал — где, когда и в чем это предназначение воплотится. Может быть, вера его брала начало из отцовских феерий, может быть, собственные детские мечты питали ее, но вера была и с годами не пропадала, несмотря на то, что время шло, а великих дел совершалось до обидного мало.

Как знать, возможно, злую шутку с Пирошниковым сыграла именно вера в свое предназначение, а точнее — полное незнание существа этого предназначения?.. Нельзя сказать, что он не пробовал. Он пробовал, но ничего пока не совершил. А последнее время ему стало казаться, что ничего нового быть уже не может, все повторяется — и мысли, и разговоры, и желания, а это нашего героя изрядно напугало.

Можно обратить еще внимание на одиночество Пирошникова. В самом деле, жить без родных, без друзей, без любимой… Романы, правда, бывали, но… Мысль о логическом завершении любовных отношений, то есть о женитьбе, всегда пугала Пирошникова, потому что он привык отвечать только за себя, а по правде сказать — не привык даже к этому. Ответственность за другую жизнь, другую судьбу, равно как и ответственность за какое-либо дело, лишь предполагалась в некоем будущем, которое почему-то никак не наступало. Поэтому его слова на мосту, сказанные, правда, в минуту опьянения, — о том, что ему сделалось страшно и больно за себя и прочее… — эти слова были знаменательны для его нынешнего душевного состояния.

Словом, если приглядеться, то происшествие с лестницей, как мы и говорили, не было простой случайностью; оно несомненно обозначало собою некий поворот в жизни молодого человека, и, если бы Пирошников имел возможность вот так, не спеша, разобраться в своей судьбе, он, вполне возможно, пришел бы к определенным выводам. Но беда была в том, что он воспринял ночное приключение и утреннюю беготню по лестнице как злую шутку, или помутнение рассудка, или даже как сон, что будет видно из дальнейшего. Тут уж молодой человек решительно не прав! Сном можно было назвать его прошлую жизнь — вялое и бесцельное существование с бережно охраняемым предназначением внутри, — лестница же была жестока, но реальна. Во всяком случае, гораздо реальней его прекраснодушного предназначения.

…Вот, пока мы ближе знакомились с героем, его утренний сон упорхнул, Пирошников открыл глаза, приподнялся на диване и с недоумением оглядел комнату.

Глава 4

Георгий Романович

Резкий переход от сна к яви таит в себе многие странности. Одна из них заключается в том, что внезапно проснувшийся человек склонен рассматривать реальность как сон, так что трудно бывает сообразить — где ты и что с тобою.

Только-только разобравшись, что он уже вроде бы и не спит, Пирошников почувствовал явственное облегчение, ибо сразу припомнил злополучную лестницу и Наденьку, а припомнив, решил, что все это ему приснилось: сначала лестница, а потом и Наденька. Мысль эта мигом пронеслась в уме и прояснила все вопросы. Оставались, однако, некоторые сомнения относительно комнаты, где он находился, потому как она до странности напоминала приснившееся жилище Наденьки, а также касательно незнакомца, который как раз в этот момент, повесив свое пальто поверх пальто Пирошникова, тщательно складывал длинный и чрезвычайно пушистый шарф. Сложив его, он аккуратно засунул шарф в рукав пальто и лишь после этого снял шапку. Повесив и ее, незнакомец расстегнул застежки своих теплых ботинок и заглянул под шкаф, разыскивая, по всей видимости, тапки.

— Прошу простить за вторжение, — заговорил он, не найдя тапок и повернувшись к молодому человеку. Голос у него был выразительный, и звуки его красиво заполняли объем комнаты. — Ради Бога, отдыхайте, у меня здесь есть свои дела. Если позволите… — Тут он подошел к дивану и вынул из-под него тапки, причем Пирошников инстинктивно прикрыл дырку в носке на месте большого пальца другой ногою, на которой, по счастью, носок был цел.

Переобувшись, мужчина подошел к шкафу, раскрыл его и стал внимательно исследовать содержимое, мурлыча под нос какую-то арию, кажется из «Пиковой дамы». Снова недобрые подозрения зашевелились в душе Пирошникова, который все более отходил ото сна. Родилось вдруг сильнейшее желание уйти, выбежать на улицу, чтобы увидеть хоть каких-то привычных людей, хоть милиционера, что ли, хоть дворника; чтобы сбросить раз и навсегда это ощущение, похожее на ощущение мухи, попавшей в паутину. Пирошников встал и решительно направился к двери. Одной рукой он стащил с гвоздя пальто незнакомца, другой сорвал свое, снова нацепил на гвоздь чужое и стал поспешно одеваться. Уже надев пальто, он сообразил, что есть еще и ботинки, и, найдя их, начал напяливать, причем испытывал страшное неудобство. Затем он выбежал в коридор и устремился к выходу. Повозившись с замком, он распахнул дверь и пустился бежать вниз по лестнице через две ступеньки, не обращая решительно никакого внимания на окружающее и лишь считая этажи. Черта с два!.. Лестница никаким образом не желала заканчиваться. Больше того, она стала еще злонамеренней, ибо Пирошников вскоре заметил, что на ней остался лишь один повторяющийся этаж с раскрытой дверью Наденькиной квартиры. Ничего не оставалось делать, как смириться и вернуться обратно в комнату, где мужчина занимался связываньем в узел каких-то тряпок, используя для этого скатерть со стола.

— Вы что-то забыли? — осведомился он.

Пирошников, тяжело еще дышавший от беготни по чертовой лестнице, ничего не ответил и, швырнув пальто на диван, сам плюхнулся туда же. При этом он выругался про себя последними словами. Незнакомец оставил свой узел и внимательно взглянул на Пирошникова.

— Послушайте, — проговорил он медленно, как бы раздумывая. — Да, я муж Надежды Юрьевны. Я обещал ей забрать кое-какие вещи. Но вы, ради Бога, не волнуйтесь. Я отсюда уже ушел. Вот так обстоит дело.

— Что? Какая Надежда Юрьевна? Да объясните мне все это! — в отчаянье закричал Пирошников.

— Это Наденька, ну, Наденька же, вспомнили? — участливо, почти ласково отвечал незнакомец.

— Вспомнил, — мрачно сказал Владимир. — А дверь где?

— Какая дверь?

— На улицу дверь! Из подъезда дверь! Наружу дверь! — отчетливо, как глухому, прокричал ему Пирошников.

— Она внизу и есть, — все более недоумевая, отвечал бестолковый муж.

Но, ответив так, он вдруг с приступом еще более сильного любопытства посмотрел на молодого человека — и смотрел так с минуту. Закончив свои наблюдения и придя, по всей вероятности, к какому-то выводу, он придвинул к себе стул, сел на него и только потом спросил, как спрашивает врач, уверенный уже в своем диагнозе:

— Что, лестница?

Пирошников кивнул. Наденькин муж присвистнул тихонько, а Владимир, как ни был взволнован и расстроен, отметил про себя, что, слава Богу, не все еще потеряно. Он-то уж почти готов был поверить в собственное помешательство, но вот нашелся еще один человек, знающий про лестницу и собирающийся даже нечто о ней рассказать.

И действительно, Наденькин муж, еще раз испытующе взглянув на Пирошникова, начал говорить:

— Значит, и вы тоже?.. Так-так-так… Это забавно. Простите, я сам это пережил когда-то и понимаю, что для вас это отнюдь не забавно. — Тут он усмехнулся, подняв глаза к потолку. — Тогда давайте познакомимся.

Они познакомились, причем выяснилось, что Наденькин муж носит фамилию Старицкий, а зовут его Георгий Романович. Не забыл он и упомянуть, что является кандидатом филологических наук.

Георгию Романовичу было на вид под сорок. Он выглядел, что называется, солидно, чему способствовали безукоризненный костюм с крахмальной сорочкой, впрочем отнюдь не выделяющийся цветом или покроем, и манера в разговоре закатывать глаза, как бы читая некий текст, написанный на внутренней стороне лба.

Он начал рассказывать. Рассказ содержал в себе краткую историю появления Георгия Романовича в этом доме и в данной комнате при обстоятельствах, весьма сходных с нынешними приключениями Пирошникова.

Различие заключалось в том, что Георгий Романович попал на злополучную лестницу по своей воле и вполне сознательно, ибо в этом доме и именно в этом подъезде проживал, да и теперь проживает профессор Н., которому в то памятное утро нес свою только что оконченную диссертацию специалист по прозе прошлого века Георгий Романович Старицкий.

Бывают же казусы на свете! Представьте себя молодым и преуспевающим ученым, только что изучившим до ниточки творчество великого писателя и, более того, написавшим об этом творчестве труд страницах на двухстах; представьте ваше удовлетворение по сему поводу; представьте, наконец, момент, когда вы с душевным трепетом несете эти двести страниц на высший суд профессора, как вдруг вас хватает и крутит какая-то идиотская лестница, начисто сметающая все ваши представления о реальной действительности. Вы тычетесь, как котенок, в различные двери, однако нужной не находите; вы подозреваете, что ошиблись этажом, и спешите подняться выше, потом еще выше — Господи! насколько же высоко можно подняться?.. Лестница уже держит вас мертвой хваткой, так что со страха слабеют руки, дотоле крепко державшие портфель с драгоценной диссертацией, а частые стуки сердца подступают к самому горлу.