Твоё имя после дождя - Виктория Альварес

Вдруг что-то всколыхнуло пламя лампы. Лайнел снова продолжил путь к саркофагу. Поток леденящего воздуха, берущего свое начало в глубинах гробницы, коснулся пряди его волос. Молодой человек презрительно усмехнулся.

— Да ладно, не время сейчас для фокусов, — тихо проговорил он, продолжая идти, твердо держа лампу в руках. — Если то, что говорят о тебе легенды — правда, то не думаю, что в Египте найдется, хоть один мужчина, способный вызвать твое возмущение.

Лайнел предполагал, что помимо четырех саркофагов, покрытых толстыми золотыми пластинами, мумия Мересаменти погребена в закрытом склепе. Не было необходимости в устройствах профессора Куиллса, чтобы понять, что здесь бродит неприкаянная душа.

«Интересно, чтобы в подобной ситуации сделал бы Александр», — подумал он. Любезничал бы с мертвой принцессой? Разумеется, нет. Скорее всего, обвинил бы Лайнела в надругательстве над святыней. Он всегда так делал.

Он второй раз повернул за угол, спустился по очередному лестничному пролету и внезапно оказался в погребальном зале. Здесь покоилась Мересаменти, завернутая в тесные бинты и защищенная сотнями амулетов, спрятанных в каждой складке. Миндалевидные обсидиановые глаза, инкрустированные в крышку саркофага, казалось, посмотрели с недоброй насмешкой, когда Лайнел прошел рядом, едва удостоив ее недоверчивым взглядом. В отличие от распространенного мнения, самым интересным в том зале была вовсе не мумия принцессы, и не бесчисленные предметы великолепной утвари. Совсем напротив, Лайнел остановился у самой дальней стены, на которой тщательнейшим образом был изображен суд Осириса. Именно это он и искал.

Молодой человек поднял лампу, чтобы осветить бесконечную вереницу сложных иероглифов и рассмотреть все как можно лучше.

«Возможно, в чем-то Дэвис был прав — мне стоило научиться распознавать этот язык? — неохотно признал он. — Хотя, это по части Оливера — он один знает больше языков, чем все мы вместе взятые могли бы изучить за всю жизнь. В любом случае, мне нет необходимости расшифровывать какие-либо символы «Книги мертвых» [11], чтобы найти то, что мне нужно». Он пробегал глазами стену еще и еще, изучая желтовато-белую поверхность, пока, наконец, не нашел нужный символ на нижней части стены, на уровне своих стоп. Он с трудом сдержал победную улыбку.

На первый взгляд это было похоже на какое-то веревочное орудие, снабженное более длинной, чем обычно рукояткой, но Лайнел знал, что это не так просто, как кажется. Именно так египтяне изображали сущность человека, его нутро: напоминающий сердце овал внизу с вертикальной линией, имитирующей трахею.

Этот иероглиф читался как «nefer», а «nefer» означает «красота». Именно это определение, по его скромному мнению, как нельзя лучше подходило для описания прекрасного тела принцессы.

Согласно летописи, о которой было известно лишь самому узкому кругу людей, — Лайнелу ее показали в условиях строжайшей конфиденциальности, — слугам было приказано спрятать под этим символом нечто невероятно ценное.

Никто из археологов группы Теодора М. Дэвиса не верил этим слухам и даже не предполагал, что один из иероглифов гробницы Мересаменти скрывает сокровище. И, разумеется, так и будет продолжаться после того, как Лайнел приложит к этому руку. Стараясь не разрушить старинную роспись, он оперся руками о стену гробницы. В его взгляде читалось вовсе не нетерпение ученого на пороге величайшего открытия, а жажда наживы.

— Прошу прощения, красавица. Сожалею от всего сердца, — он опустился на колени, осторожно поставив лампу рядом с собой, и расстегнул куртку, чтобы достать инструменты, которые он якобы забыл в пирамиде, а, на самом деле, принес с собой. — Как жаль, что обстоятельства сложились именно так, — продолжал он говорить. — Ничего личного.

Расстелив маленькое одеяло у подножия стены, мужчина взял стамеску и молоток. Он знал, что надо действовать, не только тихо, но и быстро. Задержав на мгновение дыхание, Лайнел нанес первый удар по облицовке. Посыпались маленькие белые осколки, еще, еще, потом кусочки побольше. Лайнел не мог сдержать широкую улыбку, поняв, что не ошибся: сырость, повредившая часть росписи, размягчила стену, существенно облегчив ему работу. Через несколько минут образовалось отверстие достаточно большое, чтобы туда поместилась рука. Едва дыша, он осторожно прощупал дыру изнутри и почти сразу его пальцы на что-то наткнулись.

— Вот ты где… — пробормотал Лайнел. Он лег на пол, чтобы было удобнее и сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Затем ухватил за край нечто, похожее на сверток из льняного полотна, чтобы медленно вытащить это из тайника. Лайнел на всякий случай оглянулся через плечо, но, похоже, никто не встревожился из-за ударов молотка. Он был один на один со своей находкой… и с Мересаменти.

Держа в руках найденное сокровище, Лайнел понял, почему Александр Куиллс казался ему самым умным из друзей. Оно было именно там, где предположил профессор, в дальнем уголке забытой гробницы, затаившись на три тысячи лет, чтобы кто-нибудь, наконец, нашел его. Это было зеркало, когда-то отражавшее чарующую красоту Мересаменти, и которое, согласно легенде, принцесса всегда носила с собой. Зеркало, изображенное на той самой фреске, которая так притягивала археологов, неспособных распознать, что в легендах о его чудодейственной силе было зерно правды.

Зеркало было примерно 20 см в длину, и, судя по издаваемому при тряске звуку, находилось в ящике, завернутом в множество слоев льна для сохранности. У Лайнела не было времени в этом убедиться. Он рассмотрит находку поподробнее через несколько дней, когда уедет в Англию. Улыбаясь в предвкушении выражения лиц Александра и Оливера при виде зеркала, он аккуратно положил его рядом и стал гипсом заделывать проем в стене. Все шло по плану.

— В любом случае, не думаю, что зеркало необходимо тебе прямо сейчас, — продолжал разговаривать Лайнел с разъяренным духом, который, по его убеждению, бродил здесь из зала в зал. — Ты итак вошла в историю как красивейшая из всех существовавших женщин. Так чего тебе еще надо?

Выйдя из склепа, Лайнел потратил пару мгновений, чтобы придать себе спокойное выражение лица, чтобы охрана не догадалась о произошедшем в недрах гробницы. Он прочистил горло, направляясь к выходу с коробкой, завернутой в лен, за пазухой. И, достигнув внешней границы раскопок, весело сказал:

— Ну вот, я провозился дольше, чем планировал, но приложил все усилия, чтобы к утру все выглядело безупречно. Думаю, что даже Дэвис не найдет к чему…

Он хотел сказать «придраться», но слова застряли у него в горле. Он споткнулся обо что-то мягкое прямо на выходе. Поколебавшись несколько секунд, Лайнел поднял повыше лампу. Как только он это сделал, то не смог сдержать вопль ужаса.

Молодой Дэвидсон лежал лицом вниз с кровоточащей раной на затылке. Похоже, что он был еще жив: с его губ сорвался едва слышный стон. Его напарников настигла та же участь — они лежали ничком у ворот, голова одного из них была склонена к плечу другого. Лайнел выругался сквозь зубы. Он собирался наклониться, чтобы попытаться помочь Дэвидсону, но вдруг ощутил, что кто-то приближается к нему за спиной, поэтому резко развернулся, роняя на песок лампу.

Он просто онемел от изумления, поняв, что окружен. Паренек, которого он попросил присмотреть за верблюдом, смотрел на него диким взглядом, пятясь назад, чтобы на всякий случай держаться подальше. В смуглых руках была веревка. Только сейчас Лайнел заметил, что английские солдаты были связаны.