Дети Капища - Ян Валетов

– От ванны не откажемся, – сказал Сергеев, чувствуя свою «сбрую» и рюкзак с притороченной к нему кобурой неуместными в такой мирной обстановке. – Намерзлись мы и выпачкались. Слушайте, Тимур, Ириша, вы не слышали, кто тут у вас в округе бузит? Ничего такого не было?

Сергееву не показалось. Он был уверен, что Говорова и Красавицкий переглянулись.

– Значит, встретились? – скорее констатировал, чем спросил Тимур, открывая дверь в так называемую комнату для гостей. – Ну земля им пухом. Заходите, заходите – потом расскажу!

Вода в ванной уже нагревалась. Скорее всего, Красавицкий отдал распоряжение, когда шел их встречать, не дожидаясь согласия. Что может быть лучше для путника после зимней дороги, чем горячая ванна, горячий чай, горячая еда! Как настоящий хирург Тимур решил, что гостям надо начинать с горячей воды. Сергеев, который все еще нес в себе промозглый холод развалин, предпочел бы начать со второго или третьего пункта программы.

Под большим, сваренным из нержавейки баком, стоящим на специальном постаменте, в толстостенном металлическом поддоне на ножках пылали дрова. Из бака к двум деревянным бочкам большого диаметра тянулись трубы. Такие же трубы шли к бочкам и от бака, под которым огонь не пылал.

– Давайте раздевайтесь, – сказал Тимур, усаживаясь на подоконник. – Вода еще с девяти вечера теплая. Мы думали нескольких больных помыть, а потом решили повременить.

Он почесал небритую щеку, а потом свой массивный, покрытый белой щетиной подбородок и поднял глаза к чуть закопченному потолку, в который уходила вентиляционная труба, нависающая над баком огромным пирамидальным раструбом.

– Появились у меня сомнения. Больно уж там раны были нехорошими и заживление…

– Гм, гм, – кашлянула Ирина Константиновна и достала из кармана халата пачку сигарет.

– Ах да, – спохватился Красавицкий, – и действительно… Давайте, ребята. Вам же утром уходить. А еще бы поесть да вздремнуть надо. Да и поболтать хочется. Прыгайте, пока вода хорошая.

Молчун недоуменно посмотрел на Говорову, а потом на Сергеева. Ирина, которая на своем веку повидала столько голых мужиков, что, взявшись за руки, они бы стали цепью отсюда до Москвы, усмехнулась.

– Я постою у окна, – «пропела» Говорова удивительно густым контральто, которое всегда восхищало тех, кто с ней виделся в первый раз, и не переставало поражать своей бархатистостью впоследствии. – Покурю. Отвернувшись, естес-с-с-с-с-твенно. Так что, дружок, можешь не стесняться.

Звук «с» она протянула, но не прошипела его при этом, а словно превратила в долгое «э». Эстэссстно. Это означало, что сейчас Говорова была в образе гранд-дамы.

Сергеев подошел к длинным лавкам, стоящим вдоль стены, и, подавая пример, начал разоблачаться. Молчун устроился рядом.

– Так кого мы встретили, Тимур? – спросил Сергеев, стаскивая через голову свитер. – Что это были за «неуловимые мстители»?

Красавицкий чуть стушевался, на мгновение задумавшись: говорить, не говорить. Это размышление настолько четко нарисовалось на его чуть одутловатом, с глубокими складками вдоль крыльев носа лице, что Михаилу стало понятно, что умение врать, скрывать и выкручиваться никогда не было сильной стороной хозяина Госпиталя.

Резать и шить людскую плоть он умел. Организовать и повести за собой – тоже умел. Умел быть жестоким, когда надо. А вот в политику, дипломатию или разведку его бы не взяли. Не подходил по сути.

– Да видишь ли, Миша, – начал он нерешительно и с тоской и надеждой посмотрел на могучую спину Ирины, застывшей у заклеенного тонировочной пленкой окна. – Тут такое дело…

Он вздохнул. Посмотрел на неподвижную Говорову и опять вздохнул.

– Да, наши это, – сказала Говорова, не поворачивая головы. – Вернее, когда-то эти ребята были наши. Головко проект. Он его «Взгляд в будущее» называл.

Она сделала паузу, затягиваясь густым сигаретным дымом, и продолжила:

– Ну вы там скоро? Давайте по бочкам! А то мне этот пейзаж за окном порядком надоел. Столько лет смотрю, смотрю, а там одно и то же!

Молчун прошлепал босыми ногами по истертому до прозрачности в некоторых местах линолеуму и, попробовав ногой воду, ловко соскочил в бочку, сверкнув при этом голыми мускулистыми ягодицами.

– Будет остывать, – сказал ему Красавицкий, – махни рукой, добавим горячей.

Молчун кивнул и, погрузившись в горячую воду по подбородок, невольно расплылся в улыбке, а Сергеев подумал, что, наверное, это была первая ванна в его жизни. От этой мысли его накрыла такая волна нежности к этому смуглому, худому парнишке, с телом, покрытым шрамами, более подходящими опытному гладиатору, чем юнцу, что Михаил едва не задохнулся.

– Головко уже пару лет пытался поиграть в Макаренко, – произнес Красавицкий извиняющимся тоном. – Все ему хотелось открыть путь к светлому будущему грядущим поколениям.

– Ну, честно говоря, Тимур это начинание поддерживал, – добавила Говорова, стряхивая пепел в консервную банку. – По крайней мере, на начальном этапе.

– Было дело, – признал Тимур и опять потер в смущении подбородок.

Михаил прошел к своей бочке. Вода была горячей, самую малость отдающей химикатами, но все равно восхитительной.

Окунувшись, Сергеев уже через четверть секунды почувствовал, что засыпает. Он запрокинул голову, коснувшись затылком воды, и осторожно пошевелил пальцами ног. Сон наваливался на него с упорством туга-душителя, оседлавшего свою жертву. Под веками зудело, словно глаза засыпали крупным песком. Он рывком погрузился под воду и вынырнул, отфыркиваясь. Это чуть-чуть помогло.

– В общем, – продолжил Красавицкий, – ты же знаешь, что мы привечаем всех, кто приходит. Лишь бы правила выполняли. Никто без работы не остается. Лишних здесь нет – каждый человек на счету. Чего мне было возражать? Тем более, ты же знаешь Борьку, он мертвого уговорит.

– Короче говоря, – Говорова с силой раздавила окурок о край банки, – он собрал детей со всей округи. Дети как дети. Гринберг их от лишая лечил, от фурункулеза. Вшей повывели. Две бывшие училки из наших начали их учить уму-разуму. Из десятка ребят только двое читать могли. По слогам, правда, но тут не до жиру. И тут, мать бы ее безымянную так, черт принес эту девчонку. Мне она сразу не глянулась – на кошку бесшерстную похожа чем-то. У моей соседки до потопа жила такая – египтянка, кажется.

– Ну ты уж не преувеличивай, – попросил Красавицкий, – волосы у нее были.

– Я не сказала, что волос не было. Знаешь, Сергеев, в движении это было, в грации ее. Вот такая вот дистрофичная лысая кошка с хвостом, как у крысы, только длиннее. Погладить противно, и все про себя думаешь, кто ж это так тебя обстриг, милая? Мне бы на татуировки глянуть – мужики, понятно, стесняются. Ей лет четырнадцать-пятнадцать, как она говорит, а формы уже на все двадцать пять – какие уж тут мужики на осмотре!

Она покачала головой, нашла в кармане пачку сигарет, вытряхнула оттуда одну и прикурила от зажигалки, сделанной из гильзы автоматного патрона.

– Она была, – спросил Сергеев, косясь на внимательно прислушивающегося к разговору Молчуна, голова которого торчала из соседней бочки, – дитя Капища?

Красавицкий глубоко вздохнул и развел руками в стороны.

– Точно, – сказала Говорова. – Бинго, Сергеев!

– Ты много куришь, Ира, – внезапно строго заявил Тимур, глядя на Говорову.

Ирина Константиновна хрипловато рассмеялась и, прищурившись, с иронией посмотрела на Красавицкого через сизый табачный дымок.

– Мне рака бояться? Или эмфиземы легких? Ты, Тимурчик, выбери мне смертушку, и я буду знать, чего бояться. А так – на хера мне это счастье? Того бойся, сего бойся… Мы с тобой троих на этой неделе похоронили. И еще пара на подходе. Завтра подхвачу лихорадку – и в дамки. А там не курят. Антибиотики нам нужны, Миша, – она повернулась к Сергееву и продолжила: – Новые нужны, годные. На старые уже ни одна хрень не реагирует.

– Мутагенность страшная, – подтвердил Красавицкий. – А что ты хотел при таком уровне радиации?

Сергеев от микробов не хотел ничего. Только чтобы его с Молчуном они не трогали. Но он понимал, что важнее работы для этих четверых врачей ничего нет и думают они о проблемах Госпиталя днем и ночью. Когда закончится перевязочный материал? Что с нитками? Сколько йода осталось? А антибиотиков? Они могли говорить об этом до бесконечности – Сергеев не раз и не два слушал такие вот стихийно возникающие оперативки. На какую бы тему не шел разговор, он неизменно сворачивал на профессиональные интересы.

– Ну, в общем, – Говорова вздохнула, глубоко, словно продувала легкие перед погружением, – кто такие дети Капища, ты и без меня знаешь. И для чего их в мир посылают – тоже. У нас неприятности начались через пару недель, только мы, к сожалению, их не сразу заметили. И не до того было, и, если честно, Миша, наверное, расслабились.

Кто такие дети Капища и для чего жрецы рассылали их в разные стороны, Сергеев знал не понаслышке. Когда на Севере начали только появляться слухи об идолопоклонниках – такие смутные слухи, ничего конкретного, просто кто-то что-то видел, что-то слышал или беседовал с тем, кто видел и слышал, Михаил поставил для себя жирную отметку в памяти. Не то чтобы сразу поверил в человеческие жертвоприношения, в грубо вырубленных деревянных и каменных идолов, с губами, вымазанными человеческой кровью и ожерельями из внутренностей и зубов на шее, – отдавало это все бульварщиной и мракобесием, даже с учетом той жути, которая творилась на Ничьей Земле со времен потопа.