Сан-Ремо-Драйв - Лесли Эпстайн

— Где ты его взял? — спросил я.

Он посмотрел вдоль натянутой белой нити вверх.

— Он был под домом. У него там ящик с вещами.

В это время из прибоя выскочила собака и кинулась к нам.

— Это Сэмми! — закричал я. Спаниель в мокрой шубе, уменьшившийся вдвое, прыгнул на меня с радостным лаем. Потом отряхнулся от соленой воды. — Ты сказал, что он убил его! — крикнул я брату. — Что Ахилл убил его. Ты наврал!

Барти все еще следил за змеем, устремившимся к земле. Он потянул за нитку, змей рванулся вверх. Потом поглядел на меня своими голубыми, как стеклянные шарики, глазами — они влажно блестели.

— Я не наврал! Ты не знаешь правды. Можно вернуться из мертвых.

— Эге-гей! — Знакомый оклик. От утлого домика к нам шла Лотта. За ней — Рене, держа маленький поднос с четырьмя короткими ножками, вроде японского чайного столика. Он успел переодеться в рубашку с концентрическими кругами, голубыми и желтыми, и в белые теннисные шорты.

— Éclairs! — крикнул он. — Éclairs!

Лотта махнула зеленой косынкой.

— Ну, — громко сказала она, подойдя поближе, — если Магомет не идет к горе…

Я заметил, что она вымыла голову: потемневшие волосы свободно свисали до плеч. Сэм промчался мимо нее, нацелясь на Рене, и подпрыгнул на метр в надежде схватить с подноса трубочку с кремом.

Барти схватил меня за локоть и вложил в руку катушку от змея.

— Это ты ошибся, — сказал он, устремившись за десертом. — Это все у тебя в голове только.

Я постоял один, пока они трое — четверо, считая Сэмми, — располагались вокруг лакированного подноса. Не шевелясь, я смотрел на океан. Откуда мне было знать, что всего через два месяца Рене и Лотта поженятся? А еще через два месяца она обнаружит, что Рене очистил все ее счета. В английской комедии Алека Гиннеса уводят в наручниках. В реальной жизни Рене и моя мать развелись, и только. Но к тому времени многое изменилось необратимо. Барти и меня отправили на несколько месяцев в частную школу-интернат; когда мы вернулись, выяснилось, что раздражительный Сэмми, так и не примирившийся с Ахиллом, был усыплен. Тогда, в воскресенье, брат мой ясно увидел то, что я мог только воображать.

В Малибу, на пустынном пляже, над головой у меня по-прежнему мотался змей. Волна у ног разбилась вдребезги сотней серебряных блесен или шариков ртути, чтобы снова собраться вместе под сверкающим зеркалом моря.

Пустыня

(1952)

1

Дикий Ред Берри оттолкнулся спиной от канатов и, хотя был вдвое меньше противника, ухватил его ногу и шею. С геркулесовым усилием он поднял его над головой.

— Ого, — сказал Артур, наш дворецкий. — Роскошному Джорджу туго придется.

И в самом деле, Дикий Ред бросил тяжелого борца, как грузчик бросает мешок или бочку в трюм парохода. От глухого удара задребезжал динамик нашего новенького «Зенита», а на экране с брезентового пола поднялась пыль.

— Вставай, Роскошный! Вставай! — мой брат, белокурый, как этот павший гладиатор, прыгал на пружинном диване.

Как он мог встать? Жилистый Берри всей тяжестью обрушился на грудь противника. Видна была только кудрявая голова гиганта и беспомощно дрыгавшиеся в воздухе ноги.

— Ну, теперь, кажется, конец, — сказал Артур.

— Нет, нет, нет! — взвыл Барти. — Не смей так говорить. Убью, если скажешь!

Но судьба в облике рефери уже стояла на коленях рядом с ними и готовилась похлопать ладонью по полу.

— Почему ты позволяешь ребятам смотреть свою ерунду? — В комнату вошла Мэри, жена Артура. Блеснув очками в золотой оправе, она встала перед экраном.

— Отойди, Мэри. Мне не видно.

— Сам отойди, мистер Бартон. И брат твой старший тоже. Когда ты родился, у тебя было больше разума. — Это относилось уже к мужу, почти невидимому в темной комнате, если не считать белого воротничка и белков глаз. — Ребятам завтра в школу. А поднимать их — мне. Представления вздумали смотреть на ночь глядя.

Бартон:

— Уйди оттуда! Толстая! Он вывернулся! Я знаю!

Мэри выключила телевизор.

— Вы, ребята, сейчас же…

Закончить она не успела. Барти прыжками бросился через всю комнату к телевизору.

— Тетя лошадь! — Он оттолкнул грузную женщину в сторону и повернул ручку телевизора. — Сказано тебе! Барти знает. Барти видит.

Увидели и мы: поверженный гладиатор не только вывернулся, как Гудини, но и поменялся с противником ролями. Теперь голова Дикого Реда торчала сзади между ляжек Роскошного Джорджа, словно большой борец рожал маленького.

— Глядите, Роскошный Джордж сейчас ему сделает «копра», — предсказал Артур.

Так и случилось: Роскошный Джордж с размаху сел на голову Реда Берри, вмазав его лицо в брезент.

— Ой! — вскрикнула Мэри. — Бедненький.

— Убей его! — завопил Барти. — Убей его, Джордж!

— Не волнуйтесь, — сказал я, не обращаясь ни к кому в особенности. — Все понарошку. Просто спектакль.

Но сам я беспокоился, потому что всего несколько недель назад таскал за Диким Редом клюшки на поле для гольфа в загородном клубе Ривьеры. Если уж говорить о спектакле, то устроил его я, изображая кэдди[24]. Дикий Ред, однако, не сказал ни слова, пока я носил его сумку с гремящими клюшками, и даже когда сам догадался подать ему айрон № 8 за двести метров до последней, 18-й лунки. И не нужна мне была двадцатка, которую он мне сунул. Я таскался по полю, чтобы закалить характер. Когда борец положил мяч в последнюю лунку, я пошел в клуб и записал шоколад со взбитыми сливками на счет отца.

— Вы что, до полуночи спать не собираетесь? Миссис Лотта узнает — отхлещет меня языком почище, чем эти двое друг друга. — Придержав ночную рубашку на толстом животе, Мэри снова нагнулась, чтобы выключить телевизор.

Брат схватился за его регулятор.

— Ты не знаешь правил. Ты слуга. Подчиняйся Барти.

Между ними завязалась борьба. Мэри привалилась спиной к телевизору, и он, непонятно как, опять включился — но не на схватке, по крайней мере, не на той, что шла в Санта-Монике.

«Назовите ваше имя для протокола», — нараспев произнес голос.

Раньше, чем Норман успел ответить, Барти сказал:

— Смотрите, папа.

— Ну да, — сказал Артур. — Это мистер Норман. По телевизору из Вашингтона, округ Колумбия.

Я понял, что во время возни Мэри и Бартон переключили канал. Передавали снятое на пленку сегодняшнее заседание Комитета по антиамериканской деятельности. Норман в темном костюме с неизменным платком в нагрудном кармане сидел перед микрофоном. Наш друг Стэнли шептал ему что-то на ухо. Я заметил, что шляпа Нормана лежит на столе. Остатки волос на его голове выглядели влажными и прилипли к загорелому черепу.

— Будьте добры произнести по буквам, сэр. Якоби с двумя «б» или одним?

— Да, — сказал отец. — С одним. Я-к-о-б-и.

Я поискал глазами Лотту, но все, кто сидел в публике, были не в фокусе.

Тот же мужчина — мистер Уолтер, согласно табличке на его высоком столе, — наклонился к микрофону.

— Мистер Якоби, мы надеемся, что отнимем у вас всего несколько минут. Мы ограничимся тем, что повторим здесь вопросы, на которые вы согласились ответить во время закрытого заседания. Полагаю, вы не изменили своего решения?

Отец кивнул.

Мистер Уолтер:

— Вам известно, что ваш работодатель, мистер Джек Уорнер[25], указал, что относится к вам с подозрением, поскольку — я цитирую: «Он всегда на стороне проигравших». Вы желаете прокомментировать это? Или желаете сделать заявление?

— Нет. Заявления не будет. Я готов отвечать на вопросы.

— Мистер Вуд.

Вторая камера прошлась по конгрессменам в кожаных креслах, включая того, который сейчас надевал очки.

— У меня только один вопрос к свидетелю, — сказал он. — Но из двух частей. Вы когда-нибудь были членом подрывной организации? Это первая часть. А вторая часть: Если да, назовите эту организацию. Мы можем услышать ответы?

Это было как в кино. Мы, четверо — двое сыновей и двое слуг — в оцепенении смотрели на экран, где крупным планом возникло лицо и плечи Нормана. Он снова кивнул.

— На первую часть вашего вопроса ответ: Да.

В публике — теперь ее дали резко — кто-то охнул. Камера взяла панорамой зал заседания: репортеры, согнувшиеся над своими блокнотами, фотографы с рефлекторами вспышек, путаница черных кабелей на полу и, ряд за рядом, мужчины и женщины; среди них, в плоской шляпке без полей, со слегка размазавшейся помадой, наша мать. Она сидела под руку с Бетти, подругой детства.

— Это Лотта, — сказал Барти, приставив палец к экрану. Потом поцеловал это место. — Вот, Лотта. Это тебе поцелуй на счастье.

Артур сказал:

— Мэри, выключи ты машину. Ничего хорошего из нее не выйдет.