Гид по чаю и завтрашнему дню - Лора Тейлор Нейми

бизнес, пока тебе плохо.

Вот и все.

Но моя пробежка – внешняя и внутренняя изнуренность – надела на меня намордник, и я не смогла спорить. Пока папи заходил на сайт «Бритиш Эйрвейз», я просто пялилась на «Л», вышитую на кармане фартука.

Глава 4

Две недели спустя после того, как папи забронировал билет на самолет, белый бабушкин фартук лежит на прикроватном столике в Англии. Прошли уже полные сутки после приземления, но я почти не вставала с постели.

Я бросаю взгляд на часы – восемь вечера. Через холл доносится какофония синтезаторов и барабанов. Очевидно, музыка играет в комнате Гордона. Не представляю Кейт и Спенсера, колбасящимися под рок восьмидесятых между развлечением постояльцев и управлением гостиницей. Как только я вспоминаю название группы – «Ван Хален», музыка выключается. Не проходит и десяти секунд, как деревянные панели на стенах начинают вибрировать от басов следующей композиции, включенной на полную громкость. Затем… она тоже выключается после нескольких тактов. ¿Cómo?

Мой взгляд останавливается на алтаре памятных вещей: рамках с фотографиями, белой футболке и пируэтах вышитой синими нитками «Л».

Los recuerdos обладают уникальной силой. Силой любви, истории и наследия. Они окликают меня громче, чем музыка, на языке, на котором меня вырастили. Abuela никогда не позволила бы мне вот так бездельничать – большую часть суток проваляться в постели. Она бы как минимум заставила меня подняться и распаковать чемоданы.

Как только я откидываю одеяло, меня встречает волна электронной техно-поп-музыки. Что ж, неужели сама вселенная говорит через Гордона Уолласа, что моя спячка официально подошла к концу? Так или иначе – нет. Я не вынесу этот грохот целое лето. Едва я дохожу до двери, музыка резко прекращается, как и до этого. Я жду, когда этот ужас возобновится, но этого не происходит.

– Хм-м-м, – говорю я себе и смотрю на чемоданы.

Десять минут спустя, разложив обувь и одежду по комоду и шкафу, я открываю второй чемодан. Сверху лежат выпрямитель для волос и косметичка. Под халатом я нахожу квадратный листок с почерком сестры.

Hermana, не злись, но я тебя знаю.

Люблю и уже сильно скучаю.

– П.

«Не злись»? Самый верный способ разозлить меня – попросить не злиться, так что я настороженно вынимаю толстый сверток. Первое, что я достаю из коричневого бумажного пакета, – черный свитер из искусственной шерсти.

Я не паковала ни одного свитера.

Дальше – больше.

Еще один такой же свитер, только серого цвета. Короткий черный водонепроницаемый плащ. Две ветровки. Пара темных зауженных джинсов. Две футболки с длинным рукавом: одна синяя с белыми полосками, вторая темно-синяя. Наконец, огромный серый шарф с абстрактным узором из черных гепардов.

Теперь я настороженно отношусь ко всему содержимому чемодана. Я перерываю все в поисках новых улик вмешательства и нахожу пару черных ботильонов, которые Пилар купила прошлой осенью в Нью-Йорке. Я хочу обнять ее. Хочу бросить один из ботильонов в ее круглую кубинскую задницу. Я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому решаю нарушить сестринское молчание и тянусь за телефоном.

Экран загорается; я вижу четыре сообщения на голосовой почте и шестнадцать текстовых от мами. От Пилар ничего.

– Ты знала, Пили! – говорю я, когда овальное лицо сестры заполняет экран FaceTime. Она сидит в черном папином кресле в кабинете пекарни.

– Что ж, и тебе привет, – отвечает Пилар. – Два дня от тебя ни слуху, ни духу, и вот как ты меня теперь приветствуешь?

– Я написала тебе и мами, когда приземлилась. – Я машу черным свитером перед телефоном. – Ты знала.

– Что? Что тебе не понравится?

Я фыркаю.

– И, – продолжает она, – что когда я проверю твой чемодан, то найду только las camisas pequeñas и летние платья? Конечно, я знала. И я оказалась права. Лето в Англии не такое, как у нас. Мами сказала тебе, что взять с собой, Кейт сказала, и я тоже…

– Я буду носить то, что захочу.

Пили тяжело вздыхает; я практически чувствую ее горячее дыхание.

– Винчестер – это тебе не Майами.

Я бросаюсь в нее кинжалами через FaceTime.

– Лайла, думаешь, я не знаю? Мне без тебя плохо, но это единственный правильный способ.

– Я. Бы. Справилась. Сама, – процеживаю я сквозь стиснутые зубы.

– Справилась бы? Ты исчезла, а папи увидел твою машину на стоянке и подумал… что бы подумала ты, увидев это? И когда я наконец нашла тебя… на кого ты была похожа? Dios, Лайла, не так справляются с проблемами.

Пилар редко плачет. Она думает и анализирует. Она организует и сортирует. Поэтому мы так отлично сработались. Я мечтаю и придумываю то, что понравится всем. Затем готовлю, а Пилар виртуозно продает. Но теперь она хлюпает носом и рыдает, как протекший кран. Я так заблуждалась, когда думала, что одна страдаю. Что только я потеряла бабушку.

– Хватит, Пили. Знаю, я тебя напугала. Я просто хочу домой. – Домой, где все наладится.

Она шумно сморкается в платок.

– Тебе пока лучше побыть подальше от дома. Ты это доказала, понятно?

– Пекарня…

– Мы уже говорили об этом сколько раз – двадцать? Анджелина со всем справится.

Я не доверяю новому пекарю, у которой было всего несколько месяцев практики.

– Это временно.

– Claro. Мы будем работать вместе. Но сначала нужно, чтобы моя сестра пришла в себя. Отдохни и позволь Кейт позаботиться о тебе. – Она снова сморкается, затем наклоняется ближе. – Ну, как там?

– В смысле, в городе? Понятия не имею.

– Должна была догадаться по этому жуткому пучку на голове. Но уже прошло два дня!

– Я… завтра, ладно?

Ее ответ тонет в грохоте музыки. На этот раз это гитарный рифф.

– Гордон, – говорю я Пилар в ответ на ее озадаченное лицо.

– Похоже на «Укрой меня», – говорит она.

– Тебе видней. – Пилар отличалась от меня любовью к классическому року, особенно на виниле. – Так продолжается уже… – Музыка снова затихает. – Понятия не имею, что он там делает, но я положу этому конец прямо сейчас. Позвоню тебе завтра.

– Espérate. – Пилар поднимает руку. – Тебе понравилась новая одежда?

– Она ужасна, – говорю я, но продолжаю поглаживать мягкую шерсть.

Пили влажно усмехается.

– Ты давно засматривалась на мои ботинки.

– Sí, pero это не значит, что я буду их носить.

Губы сестры растягиваются в улыбке.

– Но ты положишь их в шкаф. И футболки с куртками тоже.

Затем я чувствую, как по моему лицу тоже расползается улыбка, которую я не могу контролировать, как бы ни старалась.

– Может быть.

Через тридцать секунд после того, как я кладу трубку, из комнаты Гордона снова раздается музыка. Я