Небесное братство - Сергей Зверев

Сговорились с тамошним руководством. Выпросили. Встретились с единственным свободным от рейсов кандидатом – уговорили на внеурочную работенку.

Привезли. Вот он лениво и вразвалочку шествует вдоль причалов в сопровождении заместителя начальника отдела кадров. Остановились против трапа, посмеиваясь, прощаются. Стармех поправляет на плече ремень объемной сумки и отсчитывает ступеньки, ведущие вверх…

Он относительно молод – тридцать с небольшим; высок и статен, широкоплеч; на голове бобрик коротко остриженных волос; руки, шея и лицо покрыты бронзовым загаром.

Поднявшись по штатному трапу, уверенно ступает на палубу, приветливо здоровается с вахтой; справляется о капитане и идет на мостик – знакомиться и представляться…

* * *

Я на месте. Здесь мне предстоит провести несколько ближайших недель.

Спускаюсь с провожатым матросом с третьей палубы на вторую, где находятся каюты командного состава. Входим в единственный коридор, насквозь «пробивающий» белоснежную надстройку от одного борта к другому и делящий ее две равные половины. В носовой расположены апартаменты капитана с просторной совещательной комнатой и две каюты первого класса для старпома и второго помощника. Кормовая половина состоит из шести небольших помещений: четырех скромных жилищ для механиков и третьего помощника; крохотной сауны, втиснутой посередине, и радиорубки – крайней каморки по левому борту.

Провожатый матрос открывает мою келью (одну из соседних с сауной) и, отдав ключ, испаряется, так и не проронив ни слова. Удивляюсь настороженности матросов. А вот капитан встретил весьма радушно: пожал при знакомстве руку, приветливо улыбался, предложил кофе…

Переступаю порог, бросаю на пол сумку, оглядываю нехитрое убранство «квартирки». В каюте пусто – вещи моего внезапно заболевшего коллеги отправлены на берег. «Квартирка» представляет собой комбинацию кабинета, гостиной и спальни. Слева – шкаф, за которым скрывается мизерный гальюн с умывальником. Рядом с дверью в гальюн – холодильник, чуть дальше – кровать. Прямоугольное окошко по центру дальней стены открывает «отменный» вид на основание дымящей трубы; но если высунуться по пояс и глянуть влево, то увидишь кусочек горизонта. Напротив кровати – кресло у письменного стола; над столом что-то вроде закрытых книжных полок. Вот и вся роскошь.

Присаживаюсь на кровать и, подпрыгивая, пробую ее мягкость. Ничего. А точнее – здорово. Поскольку чаще в моей жизни было гораздо хуже.

Однако пора заняться делом – до отхода «Тристана» остается два часа. Вытряхиваю из сумки вещи, быстренько распихиваю их по полкам пустого шкафа. Переодеваюсь в рабочие шмотки и, выйдя из каюты, закрываю дверь на ключ.

Теперь стоит напрячь мозги и вспомнить маршрут движения в машинное отделение, расположенное здесь же – в корме. По словам капитана, там дожидается замещающий третьего механика моторист-матрос, страждущий передать мне хозяйство и ввести в курс дела. Ладно, не заблужусь – во время месячной подготовки к этому рейсу не раз штудировал чертежи и схемы. Сначала надо выйти из общего коридора и повернуть к корме. Там и находится трап, этаким винтом нанизавший на себя все палубы сверху донизу. Трапом вниз, вниз, вниз… пока не упрешься носом в обычную корабельную дверь, из-за которой доносятся жуткие децибелы работающей машины.

Придав лицу беспечное выражение, топаю мимо соседних кают. Выхожу, хватаюсь за поручень трапа и приступаю к долгому спуску…

Где-то на уровень ниже главной палубы слышу:

– Шо за ёкало-палкало?! Это кто у нас тут по судну бродит?

Торможу. Замечаю в темном проходе кряжистого мужика лет пятидесяти пяти. Кепка с длинным козырьком на совершенно лысой, бугристой башке; нос запойного олигарха, пышные усы и серая щетина на подбородке; темная футболка с дырой на волосатой груди, потертые джинсы. И в довершение портрета маслом – раздолбанные сандалеты на босу ногу.

Боцман Шмаль. Даже не приходится напрягать память. При заочном знакомстве с членами экипажа по многочисленным описаниям и фотографиям я сразу обратил внимание на колоритную усатую внешность морского волка с короткой звучной фамилией Шмаль.

Вежливо представляюсь:

– Новый старший механик – Глеб Аркадьевич Говорков. Прислан вместо заболевшего. А вы, простите, кто?

Криво усмехнувшись, мужик передразнивает:

– Простите! Скажите, какие мы интеллигенты!.. С пассажирских, что ли, к нам перекинули?

– Да, из Казани. А вы, судя по всему, боцман?

– Угадал – он самый…

Говорит он хрипло и порой непонятно – с каким-то шипением, присвистом. Приблизительно такие звуки издавала знаменитая голова профессора Доуэля. Приходится наблюдать за его артикуляцией, чтобы разобрать смысл некоторых слов или фраз.

– Ладно, – бросает Шмаль через плечо, – недосуг мне с тобой…

«Волк» исчезает за металлической дверцей, а я дивлюсь здешнему народу и продолжаю спуск в «преисподнюю», как иногда называют машинное отделение. Даже сейчас, когда работает лишь вспомогательный дизель-генератор, обеспечивающий судно электроэнергией, слышится приличный гул. И чем ниже я спускаюсь, тем громче он становится.

На уровне ватерлинии из-под ног брызнула здоровая крыса. От неожиданности едва не оступаюсь.

– Мля! Откуда вы на новой посудине?

Впрочем, крысы – обязательный атрибут любого корабля: и старого, и нового; и военного, и гражданского. Бороться с ними бесполезно – об этом мне рассказывал еще отец. Если не перелезут с берега по швартовым, то будут десантированы в трюм с продуктами или с другим сухим грузом. В основном обитают на нижних палубах, где потемнее, погрязнее и побезлюднее; но иногда голодное любопытство гонит наверх.

Нашел. Вот она – заветная дверца. За свежевыкрашенным металлом слышится бас вспомогательного движка. Взявшись за длинную ручку, медлю, оглядываюсь по сторонам и ощущаю беспокойство. Через секунду догадываюсь о природе его происхождения: подсознательный дискомфорт появляется оттого, что нахожусь метра на два ниже ватерлинии. И это при пустых трюмах! Случись где большая дырка, и…

Ухмыляюсь своим опасениям: значит, под пулями и осколками бегать не страшно, а утопнуть боязно?

Вхожу в машинное отделение и лицом к лицу сталкиваюсь с высоким парнем в замасленной тельняшке.

– О! Вы наш новый стармех? – расплывается он в широченной улыбке и стаскивает с головы заглушки, спасающие уши от здешнего грохота.

– Верно. А ты моторист?

– Точно.

– Тогда давай знакомиться, – протягиваю руку, – Глеб Аркадьевич Говорков.

– Ряба, – подставляет он для рукопожатия относительно чистое запястье. – То есть Юрий. Юрий Афанасьевич.

Кисть его правой руки не только перепачкана маслом, но и основательно обезображена шрамами от ожога.

– А почему Ряба?

– Фамилия моя Рябов, вот и приклеилось среди матросов.

– Показывай хозяйство…

Спускаемся по гулкой короткой лесенке и лавируем меж исполинских механизмов к закутку со столиком и высоким металлическим шкафом, что стоит по соседству с электрическим пультом управления силовой установкой. В шкафу висит новенькая роба, на верхней полке лежат такие же, как у Рябова заглушки, на нижней – рабочая обувь. Над столом приспособлена пластиковая полочка с рядком фолиантов. Недолго думая начинаю проверку комплектности судовой отчетной и нормативной документации.

– Руководство по технической эксплуатации, журнал распоряжений, журнал приема и сдачи вахт, – со знанием дела тычет пальцем в корешки Ряба.

Дело пошло…

* * *

Сидим, перекуриваем в закутке у столика. До отхода «Тристана» остается час. Киваю на обожженную ладонь:

– Где это тебя так?

– Подстанцию в порту ремонтировал. Током шибануло.

– О как! И сколько же пропустил?

– Грамм или вольт?

Смеюсь:

– И того, и другого.

– Выпил полбутылки. Я вообще много не пью. А шарахнуло вольт триста восемьдесят, не меньше. Кстати, бесплатный совет: протрезвел мгновенно.

– Благодарю.

– На здоровье. А электричество, между прочим, я с тех пор уважаю…

Кажется, в машинном отделении полный порядок. Или почти полный – при моем-то «сумасшедшем» опыте стармеха рановато решать глобальные задачи вроде оценки и приема всех систем и механизмов внушительного по размерам танкера.

Однако деваться некуда. Мне еще предстоит выслушать доклады о техническом состоянии вверенной матчасти от лиц командного состава. Не знаю, что представляют собой эти лица, но пока из всего повстречавшегося на «Тристане» народа самыми обычными и свойскими людьми показались капитан и моторист Рябов. Юра – незлобивый, простецкий, улыбчивый парень лет двадцати шести. Грамотный и, похоже, не ленивый. А легкое пристрастие к алкоголю – не проблема. Куда большие проблемы зачастую рождают трезвенники и прочие фанаты здорового образа жизни.