Рассказы Эдуарда Кочергина в "Знамени" - Эдуард Кочергин

На этот сигнал из-за кустов с двух враждебных берегов выбегало ряженное медведями пацанье и устраивало на льду вокруг малютки бой-борьбу. Победившая сторона получала возможность первой славить девчонку.

Маски у них были из мешков. Два угла, перевязанные бечевкой, — уши, часть мешка, собранная и затянутая веревкой, — пятачок и две дырки по бокам — глаза. Все это надевалось на голову, закрывая шею, плечи, грудь. Получалось очень убедительное существо. Так вот “победители-медведи”, старательно держась за руки, ходили вокруг нее хороводом и славили:

Кудышка, Никудышка,

Желанная, бескарманная,

У тебя в кармане горошинка,

А сама ты хорошенька.

А она, румянясь успехом, одаривала из красноситцевого мешочка пляшущее вокруг нее пацанье лошадиным лакомством — кусками жмыха и дурынды, краденными на Андреевском рынке Вовкой с товарищами.

Побежденный хор, вздергивая вверх и опуская до снега свои ручонки, картавил глупостные припевки:

Шундла-мундла вот какая,

Шундлик-мундлик вот такой...

и, кружась с победителями вокруг Кудышки-Солнца, все вместе пели:

Капуста, капуста капустится,

Поднимается, поднимается — опустится...

Лучше всех плясал и пел Тахирка, за что более всех и награждался. Тем временем дед Чурила посыпал из консервной банки всю пляшущую братию овсом и, стуча жезлом, басом дьячка пел: “Сею, вею, посеваю, с Новым годом поздравляю”.

“Снегурочка” Степа вставала подле богини зимы на задние лапы, выворачивая наружу сиськи кормящей собачьей матери, и начинала подвывать им свое славление. Смотревшая от зрителей старая пьяная проститутка по кличке Доброта, вдохновленная происходящим, сбегала на лед и, прихлопывая по льду латаными валенками, плясала девочкой, припевая деревенскую:

А на горушке снеги сыплют, снеги сыплют,

Лели, снеги сыплют.

А нас мамочки домой кличут,

Лели, домой кличут.

А нам домой не хотится,

Нам хотится прокатиться

С горушки да до Служки, до елушки,

Лели, до елушки.

По берегам Смоленки стоял и зырил на происходящее внизу уважаемый люд с двух островов. Среди них были известные невские дешевки — Лидка Петроградская и Шурка — Вечная Каурка в сопровождении своих прихахуев-сутенеров с Уральской улицы; дородная дворничиха — мать Тахирки — в бело-лебедином фартуке с огромной лопатой, которой очищают лед от снега; нищенствующий гражданин Никудышка, следивший, кивая головой, за имевшей успех у публики Кудышкой; бесконечно крестившийся и бивший поклоны Дед Вездесущий — седой, жеванный жизнью старичок; две конопатые сестрицы-побирушки Фигня Большая и Фигня Малая; две-три никчемные старушки и несколько отпетых выпускников трудовых исправительных лагерей.

Иногда на ледяную затею заглядывал гроза межостровного пространства сам “квартальный милиционер” по кличке Ярое Око, живший за мостом в одиноко торчавшем на берегу Смоленки темно-красном доме. Но, не обнаружив безобразий, выкурив на берегу свою беломороканальскую папироску, уходил “ярить” других людишек.

С высоких береговых осин, как с театральных галерок, с любопытствующим участием взирали на ледовый спектакль многочисленные кладбищенские вороны, а взбаламученные окраинные воробьи чириканьем дополнительно озвучивали происходящее.

В завершение празднества все общество, включая зрителей, кричало: “Ура!”. Только хулиганствующий пацан Вовка Подними Штаны всегда все портил: после “Ура!” он на всю Смоленку орал “В жопе дыра!”. Но, несмотря на это, все малые и большие человечки расходились со Святок довольные, и еще долго можно было слышать на Камской, Уральской, Сазоновской улицах приличные и неприличные припевки вроде:

Свинья рыло замарала

Три недели прохворала.

Весело было нам,

Весело было нам...

Или:

Бундыриха с Бундырем

Две подушки с киселем.

Пятый хвостик

Пошел в гости...

Последние ледяные Святки на реке Смоленке происходили в знаменательный 1953-й — год смерти Вождя. До следующего Нового года Гоша не дожил нескольких дней — застыл в своем чулане на 17-й линии. Об этом известила всех воем Степа-“снегурочка”. Его нашли сидящим на волосяном диване и смотрящим своими глазами-бусинками на литографическое изображение патриарха Тихона. Как говорили местные алкогольные людишки, “тоска напала на уродца, а отогнать ее было нечем — вот и застыл”.

Спустя день, в субботу, на другом острове на хавире знаменитой голодайской марухи Анюты-Непорочной почил великий островной вор-карманник Степан Васильевич, которого вся округа уважительно величала “Мечтой прокурора” и который последние свои пенсионные годы поставлял елки для зимних забав на льду реки Смоленки.

Островные ярыги поминали их вместе в холодный декабрьский понедельник. По этому скорбному случаю “целовальник” пивного рундука, что на углу 17-й линии и Малого проспекта, выдавал постоянным посетителям водку и подогретое пиво под запись.

С их уходом из мира перестали быть и остались разве что в памяти, и то мало у кого, ледовые гулянья на реке Смоленке между тремя кладбищами — Смоленским, Армянским и Немецко-лютеранским — на двух островах стоостровного города.

 

Ваня-жид

Не удивляйтесь, так звали питерского “антика” — шатуна, который обитал в пятидесятые годы в центральном, имени Феликса Эдмундовича Дзержинского, районе нашего города. Точнее, в старейшей его части — Летнем саду, созданном когда-то вокруг собственного малого дворца первым российским императором Петром Алексеевичем. И был он, Ваня-жид, в ту пору одной из достопримечательностей этих мест.

Все, кто застал начало 50-х, помнят, что город наш был наводнен огромным количеством разного рода распивочных заведений. И даже в петровском парадизе — Летнем саду — их было целых два. Одно — дощатое, крашенное масляным зеленым кобальтом, — называлось официально “Палатка № 1” и находилось сразу за Летним дворцом Петра I. У местных завсегдатаев его величали просто “У Петра”. Другое, более роскошное, числилось рестораном и занимало кофейный домик Карла Росси, а в народе именовалось “У Ивана”. Наверное, в честь памятника Ивану Андреевичу Крылову, который, как вы знаете, совсем недалеко. В том и другом можно было неплохо выпить и хорошо закусить. “У Петра” — самообслуживание прямо на воздухе, зато дешево. “У Ивана” — со скатертью и полным к тебе уважением, через официанта, но, естественно, уже за другие деньги. Некоторые, которые солидные, начинали с получки-пенсии “У Ивана”, а через какое-то время оказывались “У Петра” и даже “в записи”, то есть в долгах. Вообще-то, надо сказать, по сравнению с другими популярными местами города “У Петра” да “У Ивана” собиралась элита городского бражничества. Старший и даже иногда высший командный состав победившей армии. Правда, уже комиссованная, списанная на пенсию или уволенная по инвалидности, но все-таки в прошлом командная, начальственная, уважаемая часть военного человечества. И думаю, что неслучайно высший свет наших бывших богатырей выбрал летсадовский остров, или петровский рай, для пропития уже никому не нужных в мирном миру своих жизней.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});