Арап Петра Великого - Александр Пушкин

Возвратясь в столовую, Гаврила Афанасьевич казался очень озабочен. Сердито приказал он слугам скорее сбирать со стола, отослал Наташу в ее светлицу и, объявив сестре и тестю, что ему нужно сними поговорить, повел их в опочивальню, где обыкновенно отдыхал он после обеда. Старый князь лег на дубовую кровать, Татьяна Афанасьевна села на старинные штофные кресла, придвинув под ноги скамеечку; Гаврила Афанасьевич запер все двери, сел на кровать, в ногах к.<нязя> Лыкова, и начал в полголоса следующий разговор:

– Недаром государь ко мне пожаловал; угадайте, о чем он изволил со мною беседовать?

– Как нам знать, батюшка-братец, – сказала Татьяна Афанасьевна.

– Не приказал ли тебе царь ведать какое-либо воеводство? – сказал тесть. – Давно пора. Али предложил быть в посольстве? что же? ведь и знатных людей – не одних дьяков посылают к чужим государям.

– Нет, – отвечал зять, нахмурясь. – Я человек старого покроя, нынче служба наша не нужна, хоть, может быть, православный русской дворянин стоит нынешних новичков, блинников да басурманов, – но эта статья особая.

– Так о чем же, братец, – сказала Татьяна Афанасьевна, – изволил он так долго с тобою толковать? Уж не беда ли какая с тобою приключилась? Господь упаси и помилуй!

– Беда не беда, а признаюсь, я было призадумался.

– Что же такое, братец? о чем дело?

– Дело о Наташе: царь приезжал ее сватать.

– Слава богу, – сказала Татьяна Афанасьевна, перекрестясь. – Девушка на выданьи, а каков сват, таков и жених, – дай бог любовь да совет, а чести много. За кого же царь ее сватает?

– Гм, – крякнул Гаврила Афанасьевич, – за кого? то-то, за кого.

– А за кого же? – повторил князь Лыков, начинавший уже дремать.

– Отгадайте, – сказал Гаврила Афанасьевич.

– Батюшка-братец, – отвечала старушка, – как нам угадать? мало ли женихов при дворе: всякой рад взять за себя твою Наташу. Долгорукой, что ли?

– Нет, не Долгорукой.

– Да и бог с ним: больно спесив. Шеин, Троекуров?

– Нет, ни тот ни другой.

– Да и мне они не по сердцу: ветрогоны, слишком понабрались немецкого духу. Ну так Милославской?

– Нет, не он.

– И бог с ним: богат, да глуп. Что же? Елецкий? Львов? нет? неужто Рагузинский? Воля твоя: ума не приложу. Да за кого ж царь сватает Наташу?

– За арапа Ибрагима.

Старушка ахнула и сплеснула руками. Князь Лыков приподнял голову с подушек и с изумлением повторил: за арапа Ибрагима!

– Батюшка-братец, – сказала старушка слезливым голосом, – не погуби ты своего родимого дитяти, не дай ты Наташиньки в когти черному диаволу.

– Но как же, – возразил Гаврила Афанасьевич, – отказать государю, который за то обещает нам свою милость, мне и всему нашему роду?

– Как, – воскликнул старый князь, у которого сон совсем прошел, – Наташу, внучку мою, выдать за купленного арапа!

– Он роду не простого, – сказал Гаврила Афанасьевич, – он сын арапского салтана. Басурмане взяли его в плен и продали в Цареграде, а наш посланник выручил и подарил его царю. Старший брат арапа приезжал в Россию с знатным выкупом и…..

– Батюшка, Гаврила Афанасьевич, – перервала старушка, – слыхали мы сказку про Бову Королевича да Ер.<услана> Лаз.<аревича>. Расскажи-тко нам лучше, как отвечал ты государю на его сватание.

– Я сказал, что власть его с нами, а наше холопье дело повиноваться ему во всем.

В эту минуту за дверью раздался шум. Гаврила Афанасьевич пошел отворить ее, но почувствовав сопротивление, он сильно ее толкнул, дверь отворилась – и увидели Наташу, в обмороке простертую на окровавленном полу.

Сердце в ней замерло, когда государь заперся с ее отцом. Какое-то предчувствие шепнуло ей, что дело касается до нее, и когда Гаврила Афанасьевич отослал ее, объявив, что должен говорить ее тетке и деду, она не могла противиться влечению женского любопытства, тихо через внутренние покои подкралась к дверям опочивальни и не пропустила ни одного слова из всего ужасного разговора; когда же услышала последние отцовские слова, бедная девушка лишилась чувств и, падая, расшибла голову о кованный сундук, где хранилось ее приданое.

Люди сбежались; Наташу подняли, понесли в ее светлицу и положили на кровать. Через несколько времени она очнулась, открыла глаза, но не узнала ни отца, ни тетки. Сильный жар обнаружился, она твердила в бреду о царском арапе, о свадьбе – и вдруг закричала жалобным и пронзительным голосом: – «Валериан, милый Валериан, жизнь моя! спаси меня: вот они, вот они!..». Татьяна Афанасьевна с беспокойством взглянула на брата, который побледнел, закусил губы и молча вышел из светлицы. Он возвратился к старому князю, который, не могши взойти на лестницу, оставался внизу. «Что Наташа?» – спросил он. – Худо, – отвечал огорченный отец, – хуже чем я думал: она в беспамятстве бредит Валерианом.

– Кто этот Валериан? – спросил встревоженный старик. – Неужели тот сирота, стрелецкий сын, что воспитывался у тебя в доме?

– Он сам, – отвечал Гаврила Афанасьевич, – на беду мою, отец его во время бунта спас мне жизнь, и чорт меня догадал принять в свой дом проклятого волченка. Когда, тому два году, по его просьбе, записали его в полк, Наташа, прощаясь с ним, расплакалась, а он стоял, как окаменелый. Мне показалось это подозрительным, – и я говорил о том сестре. Но с тех пор Наташа о нем не упоминала, а про него не было ни слуху, ни духу. Я думал, она его забыла; ан видно нет. – Решено: она выйдет за арапа.

Князь Лыков не противуречил: это было бы напрасно. Он поехал домой; Татьяна Афанасьевна осталась у Наташиной постели; Гаврила Афанасьевич, послав за лекарем, заперся в своей комнате, и в его доме всё стало тихо и печально.

Неожиданное сватовство удивило Ибрагима, по крайней мере столь же, как и Гаврилу Афанасьевича. Вот как это случилось: Петр, занимаясь делами с Ибрагимом, сказал ему: «Я замечаю, брат что ты приуныл; говори прямо: чего тебе не достает?» Ибрагим уверил государя, что он доволен своей участию и лучшей не желает. «Добро», – сказал государь, – «если ты скучаешь безо всякой причины, так я знаю, чем тебя развеселить».

По окончанию работы, Петр спросил Ибрагима: «Нравится ли тебе девушка, с которой ты танцовал минавет на прошедшей ассамблеи?» – Она, государь, очень мила и, кажется, девушка скромная и добрая. – «Так я ж тебя с нею познакомлю покороче. Хочешь ли ты на ней жениться?» – Я, государь?…. – «Послушай, Ибрагим, ты человек одинокой, без роду и племени, чужой для всех, кроме одного меня. Умри я сегодня, завтра что с тобою будет, бедный мой арап? Надобно тебе пристроиться, пока есть еще время; найти опору в новых связях, вступить в союз с русским боярством». – Государь, я счастлив покровительством и милостями вашего величества. Дай мне бог не пережить своего царя и благодетеля, более ничего не желаю; но если б и имел в виду жениться, то согласятся ли молодая девушка и ее родственники? моя наружность…. – «Твоя наружность! какой вздор! чем ты не молодец? Молодая девушка должна повиноваться воле родителей, а посмотрим, что скажет старый Гаврила Ржевский, когда я сам буду твоим сватом?» При сих словах государь велел подавать сани и оставил Ибрагима, погруженного в глубокие размышления.

«Жениться!» – думал африканец, – «зачем же нет? ужели суждено мне провести жизнь в одиночестве и не знать лучших наслаждений и священнейших обязанностей человека, потому только, что я родился под <**> градусом? Мне не льзя надеиться быть любимым: детское возражение! разве можно верить любви? разве существует она в женском, легкомысленном сердце? Отказавшись на век от милых заблуждений, я выбрал иные обольщения – более существенные. Государь прав: мне должно обеспечить будущую судьбу мою. Свадьба с молодою Ржевскою присоединит меня к гордому русскому дворянству, и я перестану быть пришельцем в новом моем отечестве. От жены я не стану требовать любви, буду довольствоваться ее верностию, а дружбу приобрету постоянной нежностию, доверенностию и снисхождением».

Ибрагим по своему обыкновению хотел заняться делом, но воображение его слишком было развлечено. Он оставил бумаги и пошел бродить по невской набережной. Вдруг услышал он голос Петра; оглянулся и увидел государя, который, отпустив сани, шел за ним с веселым видом. – «Всё, брат, кончено,» – сказал Петр, взяв его под руку: «Я тебя сосватал. Завтра поезжай к своему тестю; но смотри, потешь его боярскую спесь; оставь сани у ворот; пройди через двор пешком; поговори с ним о его заслугах, о знатности – и он будет от тебя без памяти. А теперь, – продолжал он, потряхивая дубинкою, – заведи меня к плуту Данилычу, с которым надо мне переведаться за его новые проказы».

Ибрагим, сердечно отблагодарив Петра за его отеческую заботливость о нем, довел его до великолепных палат кн.<язя> Меншикова и возвратился домой.

Глава VI

Тихо теплилась лампада перед стекляным кивотом, блистали золотые и серебряные оклады наследственных икон. Дрожащий свет ее слабо озарял занавешенную кровать и столик, уставленный склянками с ярлыками. – У печки сидела служанка за самопрялкою, и легкой шум ее веретена прерывал один тишину светлицы.