Игры на воздухе - Сергей Надеев

«В доме осени – выбиты стёкла…»

В доме осени – выбиты стёкла,Сквозняки на четыре угла.Мокнут груши и яблони мокнут,Грудь малины суха и гола.

Разорённые гнёзда повсюдуИ пожитки испуганных птиц.Горстка кинутых перьев на блюде.Вскрики соек, мельканье синиц.

Всё яснее размокшая охра,Реже дачный автобус. СильнейПотемневшего шифера грохотПод напором возросших ветвей.

И теперь всё точнее в деревьяхУгадать недостроенный дом.Мы навесим запоры на двери,В гулких комнатах лето запрём!

Вот и вещи уже увязали.Опустел устоявшийся кров.И стоим – как стоят на вокзале —Возле выцветших в лето стволов.

«Я простыл. Я не помню родства. И далече…»

«…как пахнет коленкор переизданий,

не тленом ли?»

Н. Кононов

Я простыл. Я не помню родства. И далечеТы уводишь меня: за познание речи,За познание сути, за проблески быта,Где судьба промелькнула, разъята, забыта…

Я забыл, что помимо провинций пасхальных,Незашторенных окон палат госпитальныхСуществуют понятия мглы и простора,Не вместившие въедливый тлен коленкора.

Так ответь, не тебе ль за строкою тягучейЭтот жребий падёт, этот выпадет случайОсознать, обретая значенье предтечи,Созидательный смысл разрушительной речи?

Не тебе ли?..Но явь обнажает пружины,И мелькает бесплотная тень мочажины,И скрипят над водой жернова мукомолен…Я забыл… я не помню… я умер… я болен…

«Скажи, на что употребим…»

Скажи, на что употребимПриметы нашего ночлега:Паровика тяжёлый дым,Полоску сбившегося снегаВ пазах качающихся рам?На что нам эта суматохаС вокзальным чаем по утрам,С молочным паром полувздоха?

О, как дрожит твоя рука!Как покрывает иней прядки!Как тяжело течёт река!Как баржи тянутся по Вятке!

Скажи, на что употребимТележный грохот новостройки,Что нам с тобой необходим,Как снег, нелепый и нестойкий?Как потаённый рычажокОбеспокоенности? НоетНезатянувшийся ожог:Вокзал, пальтишко нитяное…

Нам всё труднее пренебречьСреди привычных оправданийИ с расставаньем схожих встречПротиворечьем расставаний.И невозможно убедитьСебя, наверное, друг друга,Что в этом некого винить.Ухта. Елабуга. Калуга…

«Настурция – подумаешь, забава!»

И. Б. Роднянской

Настурция – подумаешь, забава!Старуха – слева, а собачка – справа.А в центре, у дверей, сутулясь, дочь:Поблёскивает мокрая оправа,И дождь идёт, и некому помочь.

Старуха вяжет, скидывая петли,Собачка дремлет – услыхала, нет лиУсталый вздох в пространство, ни к кому?Они привыкли, ветрено ли, снег ли,Самих себя жалеть, по одному.

Настурция – опора и спасенье:Старательно помыть под воскресенье,Вязальной спицей землю разрыхлитьИ развести в стакане удобренье,Чтоб чайной ложкой медленно полить…

У ходиков подрагивают стрелки;Два чайника, две газовых горелки,Две кружки, перевёрнутые дном,Сверкающие хрупкие тарелки —Благополучье ходит ходуном.

А было: жили – помнят ли? – в разрухуДуша к душе, крошили в голодухуКрапиву в закипающие щи.Теперь – стары, годами и по духу,А прежнее – попробуй, отыщи!

И лишь болонке, радостно скулящей,Достанется от жизни предстоящейТоска и тяга двух существ чужих,Родных по крови, жгущей, леденящей,Остуженной и выжатой, как жмых.

Кого жалеть в квартире коммунальной,Обременённой жизнью конфронтальной? —Старуху-мать или старуху-дочь?Настурция на полочке овальной.Скулит собака. Некому помлчь.

«Ступеньки, лестница, фрамуга…»

З.К.

Ступеньки, лестница, фрамуга…Когда-то порознь, друг без друга,Входили медленно в проём…И вот, пришли теперь вдвоём.

О, щуплый призрак балагана!Мы входим – в таинство органа,Где трубы ржавы и пусты,И мягкий говор с высоты.

Послушай, двери, словно клапан,Впускают звуки: тот – заплакан,Щемящ, а тот – наоборот,Похож на кашель у ворот.

Цепей бряцание из шахты,Глухое сетованье: «Ах ты,Опять пешком… уже года…»И чей-то выкрик: «Никогда!..»

Чужая жизнь даётся – что ты! —Предельно просто, без заботы,Среди обновок и гостей,Широким жестом, без затей!

Давай останемся в парадном,Где остро пахнет маринадом,Бельём, постиранным вчера, —Вот так и пахнут вечера.

Но кто, окликнув нас с тобою,С перил завис над головоюИ всё пытается узнать,Откуда мы и как нас звать?

Качнулось, дрогнуло в подвале… —Не мы ли что-то поломали,Разладив трубы и колки,Затронув жизнь за уголки?..

Да что искали в этом месте,Где лифт гремит, скользит по жести,Солят капусту, письма жгут,Уходят, входят, нас не ждут?

«Давай с тобой переиграем сырое ветреное лето…»

Давай с тобой переиграем сырое ветреное лето,В два голоса перепоём!Не дети же, чтоб за сараем, в траве скрываясь, незаметноПодкрадывались вдвоём.

Забавы наши будут проще: в плетёных стульях на террасеУсядемся часам к пяти,Чтоб видеть, как пылает роща на солнечной небесной трассе, —Достань-ка циркуль, очерти!

Рука твоя так близко будет, что ничего не стоит тронуть,И сладко – всё-таки не сметь…Два крупных яблока на блюде, и третье – утопает в крону.А вот и лес пошёл шуметь!

Но нам не дали инструменты и обманули с реквизитом:Два стула, лестница и дождь.Грузовики, топорща тенты, всю ночь перед окном разбитымБуксуют. И не переждёшь…

«Посмотри, во дворе подметают… Давно ли…»

Посмотри, во дворе подметают… Давно лиМы с тобою не знали ни страха, ни боли? —

Как катились гортанные дни,Как округа в трамвайном кольце изнывала,Было душно, стремительно в окнах светало:О, за шнур жалюзи потяни!

Ты смеялась, лицо укрывая в ладони,И сосок твой пылал в предвкушенье погони,Мирозданье касалось губами вискаИ струилось вокруг золотого соска!

И, пока ещё было немыслимо рано,Мы спешили,мы рот обжигали из кранаИ бежали по улице за поворот.И вставало светило над аркой ворот!..

…Но – октябрь устилает листвой водостоки,Занимается новая ночь на востоке,И трамваи летят – через годы – туда,Где скользят – по касательной к жизни – года…

«В футболке выцветшей и лёгком свитерке —…»

В футболке выцветшей и лёгком свитерке —Как разны мы с тобой! Рука в руке,По городу идём, заглядываем в окна,И дождь стоит – на всём материке,Ленивые, холодные волокна.

Чужие мы? – Спроси тебя, в ответТы не ответишь мне ни да, ни нет,Лишь поведёшь плечом, как будто по оплошке,И нервно звякнешь горсткою монет,Монетами, зажатыми в ладошке.

В Зеленограде или ВоркутеБродили мы в оплывшей духоте,Ловили дождь на локти и лопатки?А может быть, на улице, в Ухте,Ты поправляла тоненькие прядки?

Не всё ль равно, в какие города,Нас настигая, хлынула вода,В каком парадном дух переводили,Трясли часы и ёжились, когдаЗапястья невзначай соединили?

Я позабыл название и срок…И лишь – футболка, тонкий свитерок,Парадное, внезапная тревога,Площадкой выше лёгкий говорокИ девочка, продрогшая немного…

«В нежилой комнатушке, где жарко натоплено, что же…»

В нежилой комнатушке, где жарко натоплено, что жеМы молчим до темна и глядим осторожней и строжеПод размеренный гул и дрожанье худой занавески,Жестяной рукомойник, роняющий редкие всплески?

Половица не скрипнет, не щёлкнут пружины кроватей.Что же с каждым гудком – за окном – мы глядим виноватей,Опускаем глаза, бережём воспалённые веки,Отвергаем ладони, как приторный приступ опеки?

О, зачем мы с тобой опускали штрихи и детали,В забинтованный сад в виноградную арку вступали,Собирали совком червоточиной битые сливы? —И казалось, что мы и рачительны, и терпеливы…

Мы бродили по саду, где листья крадут расстоянияОт ствола – до ствола – до фасада кирпичного здания, —Подбирали плоды до корней почерневшей антоновки,На ветру поджидали рабочий автобус из Проновки.

Ты смеялась и грела озябшие пальцы дыханием,Оседало светило, полнеба объяв полыханием,И труба громоздилась, что вскрытый канал червоточины;Громыхал грузовик, поджимая к полоске обочины.

В те минуты судьба нам казалась удачей невиданной,Бесконечной, как сон в обступающей жизни обыденной,И совсем не хотелось гадать, поступаясь привычками,О начале зимы с уходящими в ночь электричками…

…Но зима на юру тяжело оползает с откоса,И горят на снегу обведённые жирно колёса,И автобус знобит у шлагбаума, за переездом,Электричка трубит, громыхает промёрзшим железом…

Кулунда