Время Анаис - Жорж Сименон

— Эти машины никогда не работают.

— Не возражаете, если я попробую?

Свободной рукой достал из кармана деньги. Нужных монет не оказалось, деньги поменял ему полицейский.

Сначала у них ничего не вышло, хотя через стекло было видно, что в аппарате полно конфет в разноцветных обертках. Полицейского тоже захватил азарт. Опустив монету, он потряс аппарат, постучал по нему кулаком, и когда выпала шоколадная конфета в коричневой обертке, обрадовался не меньше, чем его пленник. И они вдвоем стали нажимать на разные кнопки и извлекать из аппарата сласти.

Бош принялся за конфеты: их в кармане накопилось больше дюжины.

— Угощайтесь.

— Спасибо, не хочу.

Сказано это было не с презрением или отвращением, просто полицейский не любил сладкое. И Бош это понял.

На перроне появился не то дежурный по станции, не то его помощник. Подкатил поезд. Железнодорожник подошел к начальнику поезда и стал ему что-то втолковывать. Поезд шел от испанской границы, вагоны были грязные, окна наглухо закрыты. При голубоватом свете ночников дремали пассажиры. Когда кто-то открывал дверь, они недовольно ворчали. В проходах вагонов третьего класса кое-кто уже спал, устроившись на чемоданах.

В конце концов в вагоне первого класса нашлось купе, на двери которого висела табличка «занято». Открыв его, Мазерель снял со своего запястья наручник и надел его на руку пленника.

— Спать, наверное, хотите?

— Не знаю. Пожалуй.

Полицейский уступил задержанному диван, а сам, сняв плащ, устроился в углу. Достал из кармана отпечатанную на ротаторе брошюру и до самого Парижа читал. То был курс уголовного права, который полицейскому, видимо, надо было успеть проштудировать до экзамена.

Бош спал. Точнее, впадал в бессознательное состояние, но вскоре открывал глаза и всякий раз видел перед собой брошюру и скрещенные ноги конвоира. Конфеты были съедены, к горлу подступала тошнота, возможно, оттого, что голод лишь усилился. Никогда Альбер еще не чувствовал себя таким измученным, хотя и доводилось не спать ночь, а то и две подряд. Ему приснился трактир, огромный, больше, чем Бошу приходилось видеть. На переднем плане возвышался трактирщик в фартуке; гости его, сидевшие в глубине длинного помещения, казались совсем крохотными. Альбер испытывал неодолимую потребность объяснить трактирщику, что, несмотря на случившееся, он человек честный.

Сквозь дрему он слышал, как, заранее готовясь к выходу, по коридору, волоча чемоданы, снуют пассажиры. Значит, скоро Париж. Сон напомнил Альберу нечто очень важное, о чем надо рассказать полицейскому.

Он, Альбер Бош, человек порядочный, а Серж Николя, настоящая фамилия которого Щепкин, негодяй. А негодяи всегда берут верх. Вздумай он, Бош, обвинить Сержа, никто бы не стал его слушать. В лучшем случае его бы подняли на смех, а в худшем — привлекли к суду за клевету, и Бош наверняка проиграл бы процесс.

Что Серж Николя негодяй — сущая правда. Он это докажет. Уже доказал, прикончив каналью. Людей напрасно не убивают. Отправив Сержа на тот свет, сам он ничего не выиграл. Абсолютно ничего. Зато справедливость восторжествовала. Пусть даже ценой его свободы, если не жизни. Без причины на это никто не пойдет.

Несколько часов назад все было ясно и понятно. Сейчас ему тоже ясно, правда, в меньшей степени. Верно, оттого, что он устал. Ничего. Все, что нужно, он скажет на суде. Но он не подумал, что суд состоится не сразу, а спустя много времени. Что придется пройти своего рода чистилище, оказавшись в руках таких людей, как лавочник из Энграна, деревенские жандармы или орлеанский инспектор.

В Париже все будет иначе. Особенно если удастся объясниться с судебным следователем. Может, и этот полицейский в какой-то мере поймет его?

К сожалению, конвоир к Бошу интереса не проявил. За всю дорогу не произнес и слова. Лишь в конце пути сказал, надевая плащ:

— Приехали.

Опять началась возня с наручниками. Потом следом за толпой шли по перрону. Дождя не было, но висел туман. Мазерель остановил такси.

— Набережная Орфевр.

Бош не узнал вокзал Аустерлиц, занятый лишь одним — открыт ли буфет.

— Как думаете, где можно перекусить?

Мазерель что-то сказал шоферу. Тот, сделав крюк, завернул на бульвар Сен-Мишель и отыскал крохотный бар, в котором еще горел свет. Мазерель передал водителю деньги, и тот, ненадолго отлучившись, принес четыре яйца, сваренных вкрутую, и булочку.

— Больше ничего не нашлось.

Видно, Альбер не был голоден по-настоящему: поднеся к губам яйцо, он почувствовал тошноту. Но чтобы не подумали, будто он капризничает, арестованный заставил себя съесть одно, затем второе яйцо. Он проглотил бы все четыре, но тут таксомотор остановился на набережной Орфевр.

Ни на лестнице, ни в коридорах не было ни души. Даже дежурного в каморке. Мазерель чувствовал себя не вполне уверенно, но, не желая показать, что смущен, заглянул наугад в два или три кабинета. В одном из них оказался чиновник.

— Комиссар Модюи где?

— Ушел с час назад. После того как разобрался с этой женщиной. Он оставил мне инструкции. Вы из Орлеана?

Чиновник — мелкая сошка, оставлен на ночное дежурство. Воротничок отстегнут, галстук снят.

— Удрать арестованный не пытался? Я вас от этой обузы освобожу. Только протокол допроса мне оставьте.

Если бы кому-нибудь вздумалось спросить у Альбера, где он находится, тот вряд ли сумел бы ответить, не задумываясь: он просто падал от усталости. А после яиц вкрутую мучила жажда. Уход Мазереля расстроил Боша: тот, по крайней мере, был к нему равнодушен, а здешний полицейский волком глядит.

— Подойди! — приказал полицейский. Потом, спохватившись, прибавил: — Шнурки, галстук!

— Что, снять?

— А ты как думал? Карманы выверни. Содержимое на стол. — Подождал. С видимым раздражением произнес: — А теперь за мной, сволочь!

В конце коридора открыл дверь и, не говоря ни слова, запер задержанного. Напрасно Бош пытался отыскать в темноте выключатель. Наткнувшись на койку, упал навзничь и зарыдал. Ему показалось, что он едва прилег, но кто-то уже тряс его за плечо. Бош испуганно вскочил.

Наступило утро. Из окна, расположенного высоко, не достать рукой, на желтые стены, испещренные надписями, падал тусклый свет. Кроме кровати, в комнате не было ничего.

Перед ним стоял не тот полицейский, который его запер накануне, а другой, низенький толстяк. Он немного косил. Изо рта у него дурно пахло.

— Так это ты устроил такое побоище?

Протестовать не хватало сил. Бош устал еще больше, чем накануне. Все тело ломило, словно избитое, губы слиплись, в затылке отдавала резкая боль.

— Ну и негодяй, ну и скотина!..

Должен же кто-нибудь понять, что обвинять его нелепо, что он изуродовал Сержа потому лишь, что не мог видеть, как тот страдает.

Похожее случилось с ним еще в детстве. Ему и десяти тогда не было. Втроем они принялись кидать камнями в бездомного кота. Кот был шелудив, мать запретила брать его на руки. Один из камней угодил бедняге в голову. Выбитый глаз, точно оторванная пуговица, повис на нерве, но раненое животное бросилось бежать. Двое приятелей, перепугавшись, отстали. Лишь Альбер, точно ошалев, продолжал преследовать кота, пытаясь его прикончить. Когда кот скрылся, юркнув в какую-то щель, мальчик вернулся домой почти больной. Кота он больше не видел, и что с ним стало, так и не узнал. Два года он обходил дом, в котором спряталось изувеченное животное, лишь бы не встретить его.

— В туалет не надо тебе?

Не успев прийти в себя, Альбер ответил отрицательно.

— Тогда ступай за мной.

В длинном коридоре теперь было много народу, двери то и дело открывались и закрывались. О чем-то споря, собирались кучками люди. Некоторые в ожидании ходили взад-вперед. Бош надеялся, что ему разрешат помыться, возможно, даже позволят побриться и привести себя в порядок, но, похоже, никому до него не было никакого дела.

Остановившись возле одной из дверей, конвоир постучал.

— Он здесь, господин комиссар.

Бош вошел. Тут было уютнее, чем в кабинете орлеанского инспектора. Из большого окна открывался вид на Сену. Погода стояла пасмурная. Наверное, было холодно и сыро. В такую погоду зябнут ноги и кончики пальцев. Стоя у окна с сигаретой в зубах, комиссар разглядывал вошедшего.

Ему было не больше сорока. Со вкусом, элегантно одетый, комиссар походил скорее на врача, адвоката или крупного чиновника, чем на полицейского.

— Садитесь.

Этот тоже обращался с ним на «вы», но приветливости в голосе не было. На письменном столе лежал утренний выпуск газеты. На первой странице портрет. Бош узнал фотографию. Прошлым летом его сняли в Довилле возле «Бар де солей» в обществе Фернанды и Сержа Николя. Фернанда была в купальнике.

— Немного погодя мы отправимся на улицу Дарю. Я ознакомился с протоколом допроса, проведенного в Орлеане. Если угодно что-нибудь добавить, прошу.