Поездом к океану (СИ) - Светлая Марина

Вот только вкус последнего их пирога на день рождения Юбер почему-то позабыл.

Поезд доехал до Кемпера к часу, когда на станции уже вовсю сновали люди, выходя из вагонов, забираясь в вагоны, выгружая грузы из машин и загружая их в составы, отбывающие в большие города восточнее и южнее маленьких коммун Финистера. Здесь пахло рыбой, привезенной с побережья, и было весело — веселье Юбер почти что нюхом чуял, как чертову рыбу.

Он дошел до здания станции. До самого окошка кассы, где старик, чьи морщины представляли собой занятный узор, напоминавший извилистые русла глубоких равнинных рек, едва слышал, что ему говорят, сквозь стекло. То ли из-за глухоты, то ли и правда шум перекрывал все слова. А когда все-таки расслышал, улыбнулся наполовину беззубым ртом и с заметным бретонским акцентом, мешая языки, как в кашу заколачивают масло, ответил:

— Ближайший поезд отбывает в Пон-л'Аббе через несколько минут. Если поторопитесь — как раз успеете.

— Там будет океан? — спросил Юбер.

— Nann[2]! — махнул дряхлой рукой на приезжего кассир. — Там большой риа[3]. А за ним — Pleg-mor Gwaskogn[4]. Очень красиво. Вы путешествуете?

— У меня отпуск, — неопределенно пожал плечами майор. И старик быстро сообразил — этот, хоть и в штатском, а выправка присутствует. Многие продолжали носить форму. Мужчины в штатском на исходе сорок шестого года уже не редкость, но все же с военными больше привыкли иметь дело.

— Чтоб добраться до океана, из Пон-л'Аббе придется ехать дальше. Их Бириник[5] теперь грузовой, рыбу возит с побережья. Но попроситься можно, провезут хоть до конца. А еще в начале года я на нем к дочке добирался. Пусть и медленно, и семнадцать километров как-то одолеть надо. Автобусы ходят редко, раз в день, не успел — пеняй на себя.

Юбер поморщился, пока старик продолжал болтать. Трястись в одном поезде с рыбой — удовольствие средней паршивости. Рыбой пропахнет его одежда, шляпа и даже кожа. Долго еще не избавиться.

— А позднее что-нибудь будет? Но чтобы до самого конца, без пересадок?

— Вам что же? Все равно куда ехать?

— По-вашему так не бывает? — рассмеялся Юбер почти по-мальчишечьи, отчего его лицо сделалось хулиганским, как в юности.

— По-нашему — бывает еще и не то! На Брестский вы уже опоздали, ушел час назад. Следующий только к вечеру будет. А через сорок минут подадут состав в Дуарнене.

Если бы Юбер собирался в Брест, он доехал бы туда из Ренна куда проще, прямым. Но в Брест он не собирался. Он не искал большого города сейчас. Из Констанца он приехал в Париж и провел там неделю, утрясая текущие дела. Он едва не задохнулся, не понимая, как ему жить дальше. А потом решил, что это город виноват.

Его демобилизовали. Но генерал Риво, глядя ему в лицо, повторял раз за разом: «У вас талант, Юбер. Мало кто может похвалиться тем, что имеет предназначение, но у вас, право слово, талант. Не губите его».

Да. Талант. Казнить. Бросать в тюрьмы. Насиловать. Все во благо отечества. Все во имя Франции. Все ради свободы. Ничему другому он не научился. Ничего другого не умел. Как и чем ему жить — уже не представлял. Какое счастье, что у него не было семьи. Какое счастье, что память стерла испуганную, забитую, доведенную до петли Мадлен, какой он видел ее последний раз. Он не хотел знать, какой она стала. Как она выросла. Кто ее муж. Как она нашла в себе силы снова кого-то любить. На любовь у Юбера сил не было. Какое счастье, что их развело. Он может позволить себе роскошь помнить их последнее лето, когда еще не задыхался от того, что внутри самого себя ему было тесно.

Проще винить в этом города.

Лион, Констанц, Париж, Ренн.

Брест, до которого он не доехал.

Есть надежда, что в маленьком Дуарнене, где заканчивается его страна и начинается океан, который что-то бо́льшее, что-то общее, что-то более значимое, чем человечий дележ земли, воздух перестанет душить. И дышать им захочется легко и свободно, полной грудью.

Он прождал эти сорок минут на платформе. Курил. Смотрел на снующих людей. Большие круглые часы были очень ленивы и еле-еле отсчитывали минуты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Вам нужно будет искать применение себе, — так же монотонно продолжал говорить в его голове генерал. — Вы уже знаете, чем займетесь? У вашей семьи была лавка, кажется?»

«Булочная».

«И какой вы булочник? Слушайте, Юбер! У вас опыт, знания, способности. Война за Индокитай — дело решеное. Мы лишь ждем начала активных действий, а вы в отставку собрались!»

«Я туда не поеду».

И он туда не поехал. Он ехал в Дуарнене небольшим приморским поездом. Старым, трясущимся, скрипящим. Развивавшим такую скорость, что, кажется, дойти пешком могло быть быстрее. И мечтал о кофе — горячем и крепком, как в Кройцлингене. Тот кофе был самым вкусным в его жизни. И ему подчас казалось, что и утро то было самым светлым. Утро, когда он совершил преступление, за которое не понес наказания, но сделал счастливыми двух несчастных людей.

Юбер не слишком часто вспоминал его. Тот день изменил все. Из-за того дня сегодня он не находил возможным носить форму. Но и без формы он — будто без кожи.

[1]Западный вал или Западная стена (нем. Westwall), среди противников Германии также известен как «Линия Зигфрида» (нем. Siegfriedstellung) — система немецких долговременных укреплений, возведённых в 1936–1940 годах на западе Германии, в приграничной полосе от Клеве до Базеля — немецкая линия обороны на суше.

[2] Нет! (брет.)

[3] Риа — форма рельефа, приустьевая часть речной долины, затопленная морем, часто представляющая собой длинный конусообразный залив.

[4] Бискайский залив (брет).

[5] Бириник — приморский поезд, следовавший по узкоколейной железной дороге в земле Бигуден. Курсировал с 1907 по 1946 год между Пон-л'Аббе и Сен-Геноле. С 1946 года стал исключительно грузовым.

Но и без формы он — будто без кожи.

Впрочем, холодный утренний воздух приятно овевал то, что осталось от его тела. А к обеду, когда Анри выходил на своей станции, тот прогрелся почти до восемнадцати градусов — немыслимо для ноября. Но это ноябрь у океана. Откуда ж ему знать, как здесь должно быть?

Он поселился в небольшом пансионе на правом берегу Пулдавида. У него было совсем немного денег и никакого представления о будущем. Он не знал, чем займется. Да что там! Он не знал, кто он теперь такой. Уж точно не булочник, как верно заметил генерал Риво несколько месяцев назад. Он и в Лион-то так и не наведался. А ведь надо бы — хоть тетушку навестить.

Еще час спустя майор, надеявшийся, что с войной покончено, бодро вышагивал улицей вдоль глубоко уходящего в городок риа в направлении Порт-Ру, где надеялся провести ближайшие часы своей несуразной жизни. Докучливо ныла нога, когда-то давно сломанная в шталаге в Меце, и чудом было уже то, что тогда он выкарабкался, не подохнув в смрадной канаве отхожего места, как ему предрекали более счастливые товарищи, глядя на него, как на живой труп. Что такое ноющие кое-как сросшиеся кости в сравнении с тем, что он тогда испытал? Досадная мелочь, не более. Не повод сбавлять скорость.

Вид, открывшийся ему здесь, в этом месте, можно было даже назвать красивым. Больших суден в порту не стояло, лишь несколько рыболовецких шхун да маленьких рыбацких лодок, но оживление, царившее здесь, было сродни тому, что бывает на вокзалах и на пристанях. Веселое и немного суматошное. Небольшие каменные домики, раскинувшиеся по обе стороны за́води, живописно вплетались в общий узор, который представлял из себя городок. И было тепло. Так невозможно тепло в эту осень, на самом ее исходе, что Юбер расстегнул плащ и стащил с головы шляпу. Ветер ерошил его волосы с непокорно торчащими буйными прядями, среди которых затерялась одна совсем белая, будто ее морозом прихватило, а он улыбался, сетуя на собственное мальчишество.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В двухстах метрах от берега располагался большой остров. Анри мог выбрать любую из дорог городка и все равно прийти к берегу. Но выбрал эту — и здесь был остров. Вода и вода кругом. И остров. И несколько причалов, некоторые из которых совсем пустовали. Туда он и отправился, к безлюдному и пустому, да так и стоял, глядя, как бьются о его камень волны, клочьями разбрасывая пену. Бьются и бьются, без конца и без передышки. Кто сказал, что здесь край земли? Нет его. Утверждая право на жизнь — стоит остров, а на нем несколько светлых домишек, где тоже живут чертовы люди.