Переучет - Эрленд Лу

– Довольно, – говорит Нина. – Хватит тут валяться и кукситься. Я ухожу.

Ничего хорошего из этой истории не выйдет. Даже стишка. Прежде Нина привычно думала, что для стихов годится все подряд. Даже по ходу какого-нибудь чудовищного скандала с одним из своих бывших она вдруг могла подумать: это надо запомнить. Или: это можно будет использовать. Но текущее происшествие не годно ни на что. Потасовка с работником книжного магазина. Низко она пала.

– Ну вот, – говорит Бьёрн Хансен, по-прежнему не шевелясь, – глупо вышло.

Нина замечает на полу ручеек, причем источником его может быть только голова Бьёрна Хансена. С кресла жидкость кажется черной, но Нина понимает – это кровь. Неужто он так сильно ударился?

– Бьёрн? – окликает она и, присмотревшись к его голове, замечает, что она вывернута под каким-то странным углом.

Похоже, он здорово треснулся об угол шкафа. Э-эх. Нина ходит по комнате. Бьёрн не шевелится и не дышит. Сигареты и зажигалка валяются на полу. Нина подбирает их и садится в его кресло. Отпивает кофе из его чашки с «Битлз». Бог мой, ну и дела. Неужели она убила Бьёрна Хансена? Убила человека? Если так, она этого не хотела. Совершенно не хотела. Она закуривает сигарету из пачки Бьёрна Хансена и медленно курит ее, стараясь не поддаваться панике. Бог мой, как же хорошо покурить, приятно кружится голова. Она месяц не курила. Нина докуривает одну и тут же берет вторую. Она ни секунды не думала лишать Бьёрна Хансена жизни. Совсем не думала, честно. Они боролись, а потом вот что вышло. Она уверена, что Бьёрн Хансен сказал бы так же, будь он в состоянии говорить. Крайне неприятная ситуация. Что же делать? Нина растеряна, не в состоянии думать конструктивно.

Звонит телефон на столе, Нина вздрагивает, несколько звонков смотрит на него, потом берет трубку.

– Добрый день, – говорит она, – Бьёрн вышел на минутку. Нет, не знаю, когда он вернется. Записать? Я редко записываю, но могу попробовать. Да-да, у меня есть ручка и бумага.

Она берет у Бьёрна Хансена ручку и бумагу и записывает, что прославленная книга Найтцеля и Вельцера «Солдаты вермахта: подлинные свидетельства боев, страданий и смерти» выходит по-норвежски и заказы уже принимаются. Нина заказывает двести экземпляров. Ее переспрашивают, точно ли ей надо так много. О да, говорит она, абсолютно точно, эта тема необычайно интересует покупателей «Академической книги», Бьёрн тепло отзывался об этой книге Найтцеля и Вельцера, он ведь читает по-немецки, у него способности к языкам, у Бьёрна. Нина прощается и кладет трубку. Докуривает вторую сигарету, забирает остальную пачку и зажигалку и незаметно покидает кабинет и магазин.

На стойке у выхода выложена студенческая газета «Университет». В углу на первой странице Нина видит собственную скверную и горячо нелюбимую фотографию, сделанную в плохой день полтыщи лет назад, фотография годами преследует Нину, она ненавидит и ее, и всех, кто ее печатает. Сказочно слабая Фабер, гласит заголовок. Нина в ярости хватает экземпляр и уходит.

Второй этап

Нина выходит на сентябрьское солнце, ей муторно и тошно, как если бы ее важнейшие внутренние органы были слеплены из микронной толщины бумажного рециркулируемого сырья. Она садится на скамейку в крохотном амфитеатре с видом на книжный магазин рядом с юной парой, молодые люди обсуждают что-то, но Нина сейчас недостаточно открыта отвлеченным дискуссиям. Она впервые убила человека. Ощущения очень странные, и какая глупость была зайти так далеко. Но никому не позволено лгать о поэзии. Это верх негодяйства. Нина качает головой. Бьёрн Хансен может винить только самого себя. Если б не его явная склонность к полноте, он бы удержался на ногах, тем самым избежал бы удара о шкаф. Вот что значит наплевательски относиться к своему телу и не держать себя в форме. До Нины доходит, что она сжимает в руке сигареты и зажигалку Бьёрна Хансена, все едино, думает она, выкурю еще сигаретку, раз уж сорвалась. Очевидно, сегодня не день бросать курить. Наоборот, сегодня идеальный день продолжать курить или даже начать снова, как фактически и вышло, и Нина достает из пачки свеженькую, особенно приятно, что сама она пока сигарет не покупала. Она ждет, что вот-вот из «Академкниги» с криками выбегут люди, тыча в нее пальцами, и пара мускулистых студентов крепко схватят ее и будут держать до приезда полиции. Нина скрючилась на скамейке, как парализованная. Но вот выкурена первая сигарета, вторая, а никто не выбегает и Нину не хватает. Она все больше успокаивается, и вот уже улавливает, о чем спорит студенческая пара сбоку от нее. Они собираются в путешествие, но не могут договориться, куда и как. Она хотела бы проехать по Польше и Германии, посмотреть нацистские концлагеря, это обязательная часть образования, утверждает она. Но в качестве альтернативы она готова рвануть на Кубу, там прикольно, полный развал, все всё время пляшут на улицах, представляется ей, но его воротит от чернушного туризма, как он выражается, никаких диктатур, никаких мест массового геноцида, он бы лучше проехался по Франции на велосипеде, думая о галлах и римлянах и галлонами потребляя вино, но его подружка, слышит Нина, такого отпуска не хочет. Ты со своим велосипедом, фыркает она. Обсуждение затягивается, и Нине приходится вмешаться. Извините, что встреваю, говорит она, я не хочу каркать, но у меня достаточный опыт в этой области, поэтому я обязана здесь и сейчас проинформировать вас, что ваши отношения бесперспективны. Я слышу по интонации, по словам, что уже на этой стадии зарождения отношений раздражение бьет через край и чревато осложнениями. А между тем начало, то есть первые пять-семь лет любовной связи, должны быть практически беспроблемными, утверждает Нина, она-то, слава богу, знает, о чем говорит, на ее счету много попыток. «Хотя бы секс у вас на высоте?» – спрашивает она. Он не задумываясь выпаливает «да», а она мнется, смотрит на него, потом на Нину. Нина качает головой. Кончайте с этим, говорит она. Не тяните. Плюньте и разотрите.

* * *

Нина читает рецензию в «Университете», это безмерно оскорбительное и злое чтение, чтоб не сказать злобное. В прострации Нина не замечает, что юная пара, сидевшая рядом, встала и ушла.

Нину Фабер, очевидно, окружают очень плохие советчики… Выпуск в свет настолько слабой книги большая редкость, хотя, действительно, в классе издательских конфузов «Босфор» останется шедевром на все времена… Фабер довела свой всегда неровный поэтический дар до такого состояния, когда ее пора защищать от нее самой… Прикрываясь званием носителя и даже первооткрывателя восточного экзотизма, она очерняет исторический и реальный Стамбул, в котором ничего не поняла, даже прожив там, если верить каталогу, несколько лет. Вера автора в то, что кого-то могут заинтересовать ее в высшей степени банальные частные, цивилизаторские и заезженные ассоциации, кои посещают ее при виде соединившего Европу и Азию Босфорского моста, – вера эта не просто необъяснима, она оскорбительна для нас, интеллигенции в целом и каждого читателя в частности… «Босфор» заслужил казни слонами, как было принято в Константинополе в старые времена.

Несколько минут Нина вбирает в себя неприемлемую, абсурдную рецензию, боль такая, будто ей загнали иголки в половые органы. Она долго таращится на идиотское имя критика – Рогер Кюльпе. Против такого наезда она бессильна, понимает Нина. Слов не подобрать. Нина сидит в апатии и представляет себе свою жизнь в ближайшие годы. Вялое невнимание к «Босфору» означает отсутствие переводов, отсутствие платных выступлений, совсем мало денег на жизнь, затяжное «не пишется», гнев, презрение к себе, разрыв с друзьями, поскольку с ней сложно общаться, одиночество, изгнание из садового товарищества в наказание за проживание в домике зимой, это строжайше запрещено, но у нее нет другого жилья, и шансов устроить его тоже нет, а дальше она начнет пить, а вы как думали, докатится до говенного медицинского спирта для протирки поп перед уколами, ну а в конце концов ей, судя по всему, придется броситься с моста. Но прежде всего этого до нее дотянутся длинные руки правосудия. Территория университета наверняка нашпигована камерами видеонаблюдения, и Нине придется просидеть пару лет в тюрьме, вывязывая крючком кухонные прихватки. Она резко вскакивает, и в ярости, решительным шагом направляется в редакцию «Университета». Девушка-журналистка отвечает ей, что Рогера Кюльпе нет на месте. Вот как, сетует Нина, он так хорошо пишет, хотела оставить ему сувенир от читателя, просто бутылку вина, он ведь пьет вино? Да, журналистка думает, что, конечно, пьет. Не даст ли она Нине его адрес? Журналистка, улыбаясь, пишет на бумажке адрес, она рада помочь. «Росенборггатен, 2» – значится на бумажке. Нина горячо благодарит и снова спускается вниз, к Фредериккеплассен и длинному, безуглому входу в библиотеку, где тем временем машина «скорой помощи» припарковалась поближе к «Академкниге» и столпился народ, провожая взглядами носилки с Бьёрном Хансеном, он закрыт казенным одеялом весь, и тело, и лицо, но очертания угадываются, инфаркт, подумают студенты, думает Нина.