Литературная смесь - Артур Дойл

На этих словах сэр Вальтер, давно уже проявлявший признаки нетерпения, решительно прервал Бульвера Литтона:

— Уж извини, но мы бы предпочли что-нибудь в твоем собственном стиле, дражайший! — сказал он. — Наподобие того анималистически-магнетически-электро-истерико-биолого-мистического жанра, которым ты пробавляешься, когда не подражаешь кому-либо из нас. В данном случае — мне. Причем крайне блекло и бездарно.

Всеобщий гул одобрения сопроводил его слова.

— Действительно, юноша: то, что у тебя получилось, пугающе близко к плагиату, — заметил Дефо. — Даже готов поверить, что это сходство случайно, однако же оно, согласись, имеет место быть. Так что резкий отзыв нашего друга Скотта достаточно оправдан.

— О да, я знаю: завистники всегда обвиняют меня в подражании, — с горечью произнес Бульвер Литтон, нервно стуча пальцами по подлокотникам кресла. — Может быть, вы скажете, что это тоже плагиат?

И, окинув всех присутствующих скорбным взглядом, он продолжил:

— Едва наш несчастный герой растянулся на соломе, которой был устлан пол его темницы, как в стене открылась потайная дверь, и оттуда с величественной неторопливостью шагнул старец почтенной наружности. Пленник посмотрел на него в изумлении, смешанном со страхом, так как на высоком челе незнакомца лежала печать глубокой мудрости — такой, какою не дано обладать простому смертному. Он был облачен в длинную белую мантию, испещренную мистическими знаками арабского алфавита. Впечатление усиливала высокая алая тиара с вышитыми на ней таинственными фигурами: квадратом и кругом.

«Сын мой, все на свете стремится к абсолютному Ничто, и абсолютное Ничто есть основание Всего».

— Сын мой, — сказал он, пронзительно устремив затуманенный взгляд на сэра Овербека, — все на свете стремится к абсолютному Ничто, и абсолютное Ничто есть основание Всего. Космос непознаваем. Зачем же тогда мы живем на белом свете?

Пораженный глубиной этого вопроса и философскими воззрениями своего нежданного посетителя, наш герой едва сумел достаточно собраться с духом, чтобы приветствовать гостя в своем скромном жилище и учтиво осведомиться о его имени и титуле. Старец ответил — и с каждым звуком голос его то возвышался, то почти затихал, выводя сложную мелодию наподобие каденции, исполняемой несравненным виртуозом. Слова его были подобны вздохам восточного ветра, и клубы благовонного тумана заполнили каморку, примыкающую к хлеву.

— Я есмь вечное не-я, — ответил он. — Я безграничное отрицание бытия, бессмертная квинтэссенция абсолютного ничто. Ты видишь во мне сущность, которая существовала существенно раньше первой из сущих вещей и даже раньше начала всех времен. Я алгебраический икс, который знаменует собою бесконечную делимость конечной неделимой частицы.

Сэр Овербек вострепетал, словно бы холодная, как лед, рука вдруг прикоснулась к его лбу.

— Поведай же мне цель своего прихода! — прошептал он, падая ниц перед таинственным пришельцем.

— Цель моя — поведать тебе, что вечное время рождает хаос, а необъятное пространство находится во власти судьбы-ананке, божественной неотвратимости. Безмерность же стремится к нулю перед личной индивидуальностью. Активное же начало — перводвигатель духовной сферы, но мыслитель бессилен перед пульсирующим небытием. Космический процесс ограничен только непознаваемым и непроизносимым, и… и… — могу я спросить вас, мистер Смоллетт, что вы находите смешного в моих словах?

— Черт возьми, парень! — воскликнул Смоллетт, который уже давно едва сдерживался от смеха. — Теперь я понимаю, о чем говорили эти джентльмены! Можешь быть уверен: никто не попытается обвинить тебя в плагиате…

— Да, это, безусловно, твой собственный стиль, — пробормотал сэр Вальтер.

— И стиль, и язык… — язвительно усмехнулся Лоренс Стерн. — Он весьма мелодичен, но, к сожалению, мне незнаком. О, поведайте мне, сэр, будьте так добры: на каком языке вы сейчас изволили изъясняться?

Трудно сказать, что взбесило Литтона больше: эти замечания или всеобщее одобрение, которым они были встречены. Он попытался возражать, но слова его были в равной степени пылки и невнятны; наконец, окончательно потеряв самообладание, сгреб со стола свои бумаги и поспешно устремился прочь, на каждом шагу роняя памфлеты и заготовки для парламентских выступлений.

Этот эпизод настолько развеселил всех присутствующих, что в течение нескольких минут в зале не умолкал смех. И вдруг я обнаружил: этот звук постепенно словно бы отдаляется… свечи на длинном столе начинают мерцать… писателей, собравшихся в моей комнате, окутывает туман…

Я сидел перед погасшим камином, а веселый смех высоких гостей умолк, сменившись сварливым голосом моей жены, которая безжалостно трясла меня за плечо и объясняла, что не подобает спать в гостиной.

Именно вмешательству моей супруги я обязан тем, что удивительная история приключений юного Киприана Овербека Уэллса осталась незавершенной. Но все же надеюсь: во время одного из ближайших сновидений великие мастера английской литературы навестят меня снова — и помогут закончить то, что так успешно начали.

© Г. Панченко, перевод, 2007

Примечания

1

Герой романа Диккенса «Наш общий друг», спасающийся от скучной действительности в иллюзорных мирах.

2

Речь идет о романе «Приключения Родрика Рэндома», а заодно и о его авторе, Тобиасе Смоллетте (1721–1771).

3

Чарльз Лэм (1775–1834) — плодовитый поэт и драматург, гораздо более прославившийся как эссеист и критик. Наиболее известное из его произведений — цикл эссе «Очерки Элии».

4

Сэмюэл Ричардсон (1689–1761) — фактически создатель школы европейского романа.

5

Этот автор продолжает числиться среди английских классиков, но настолько выпал из круга современного чтения, что, возможно, не все сумеют оценить соль шутки насчет «мужественных черт лица». Дело в том, что Элиот — псевдоним писательницы Мэри Энн Эванс (1819–1880).

6

Пейн (1830–1898) — автор более чем ста коротких романов, ни один из которых не остался в истории. Однако как редактор и издатель журналов «Чэмберс» и «Корнхилл» Пейн помог войти в литературу многим писателям, включая и Конан Дойла.

7

Безант (1836–1901) — известный писатель и филантроп, ныне практически забытый даже в Англии.

8

Мария Луиза де ля Рамме (1839–1908). Ее романы, насыщенные неимоверными приключениями вперемежку с разговорами о политике и философских проблемах, одно время были очень популярны, но уже в эпоху Конан Дойла воспринимались скорее как детское чтение.

9

Люк для стока воды с палубы.

10

Реакция понятна: Смоллетт несколько лет прослужил в военно-морском флоте.

11

Фредерик Марриет (1792–1848), автор более чем тридцати романов. Уже во время Конан Дойла считался писателем для подростков, — тем не менее моряк был настоящий: провел на флотской службе почти половину жизни.

12

Скотт описывает события, предшествующие Кентскому восстанию, оно же — восстание Джека Кэда (1450).

13

К моменту создания рассказа святых Урсул существовало уже три (Кельнская, Виллигенская и из Венерьи), но во времена Кэда была канонизирована лишь первая. Так или иначе, к Альпухерре ни одна из Урсул отношения не имеет. Очевидно, это авторская шутка: и Скотт, и Конан Дойл в таких вещах разбирались, а вот Киприан Овербек Уэллс, как видно, нет.

14

Объединить в клятве Ансельма Кентенберийского, одного из самых почитаемых в Англии святых, и языческие рощи друидов — это еще похлеще, чем переместить святую Урсулу в Альпухерру.

15

Фраза нарочито двусмысленна. Король Альфред Великий — действительно очень образованный человек, тем не менее в годы его правления (871–899) Англия претерпела ряд ужасающих бедствий.

16

Вероятно, Джеймс Пейн.

17

Эдвард Джордж Бульвер Литтон (1803–1873).

18

Томас Бабингтон Маколей (1800–1859) — выдающийся английский историк, крупный общественный деятель. Практически каждое произведение Маколея становилось литературным явлением. В этом смысле он полный антипод Бульвера Литтона, который во всех своих начинаниях так и остался воинствующим дилетантом.