Однажды в Коктебеле. сборник - Вера Маленькая

– Значит, что – то осталось и это меня беспокоит. Почитай текст. До «застрелить» все экспрессивно, логично, а дальше не могу написать ни строчки, понимаешь?

Она говорит, объясняет, волнуется, а Владимир смотрит с нежностью и думает, что изменилась Оленька. Исчезла рваная челка, светлые волосы вольно легли на плечи. На лице забавная россыпь веснушек, не борется больше с ними. Роли не придумывает. Юрист успешный. Смеяться любит. А вот на сценарии зациклилась. Так бы и сказал: «Хорошая моя, скажи, как тогда, что хочешь меня». Не скажет больше. Надо принимать то, что есть. И помогать.

Ольга заноет по – детски:

– Шоколада хочу. Все время хочу. Ты захватил?

Разве он мог забыть? Всегда с собой возит.

– Ешь, сценаристка! Я вот подумал, может, тебе придумать судьбу этой учительницы? А то ведь только пруд, твои роли, желание мести и мужчина, к которому ты обратилась за деньгами. Однобоко. Судьбы этой тетки не хватает. Вдруг тогда все было случайностью, наваждением. Лукавый попутал. Бывает.

Ольга посмотрит на него изумленно:

– Ты прав. Надо судьбу. Эпизод с пистолетом, агрессией оставлю на потом. Какую мы ей придумаем судьбу, а?

Он осторожно коснется светлых прядей.

– Это ты сама реши. Потом расскажешь.

Прошьет иголками, опять прошьет. Не видеться с ней, что ли? Но тянет, как в омут. Тянет! И выхода нет. Но если еще раз, хоть намеком, захочет его почувствовать, он взорвет свою сдержанность. И пусть будет, что будет. В плен взяла артистка конопатая. Захватчица! Мужа любит. Он его видел, простой мужик, до сих пор на велосипеде ездит. Не красавец. Обычный мастер на стройке, зарплата копеечная. Разве поймешь женщин? Пусть пишет свой сценарий. Он порадуется, если получится.

Ольга расстроится. Не у кого больше спросить.

Разве что у дочки.

– Лара, я хочу написать историю про девушку, которая совершила злой поступок, обидела девочку. Интересно, что у нее было за детство? Вот думаю, представляю. И ты подумай, ладно?

Тринадцатилетняя дочка крутится перед зеркалом, рисует Ольгиной помадой губы, кому – то невидимому улыбается. Вопросу не удивляется. Мама ведь всегда была выдумщицей. Что ей ответить? Может, про сказки вспомнить?

– Мамочка, в детстве ее заколдовали и она выросла плохой, злой, всем пакостила, потом пришел прекрасный принц, поцеловал ее и все изменилось, как в сказке, да? Ты хочешь сделать ее хорошей?

– Не знаю пока, но эта сказка мне точно не подойдет. Надо что – то ближе к реальности. Поразмышляй. У тебя это хорошо получается.

– Мама, да чего думать? Пусть это будет девочка из детского дома.

– Может быть, дочка, может быть. В этом что – то есть.

Ольга лепит судьбу учительницы вдохновенно. Над замкнутой, похожей на цыганку, девочкой смеялись, отбирали еду. Она убегала в лес, ее искали. Ее наказывали. Не было ни одного человека, который бы приласкал, успокоил, рассказал добрую сказку. Только юная воспитательница украдкой давала иногда конфету. Но этого было мало, мало! Хотелось прижаться к теплой, уютной маме. Она дала себе клятву, что когда вырастет, маму найдет… Найдет! И нашла, но мама оказалась алкоголичкой и дочь не признала. Потом голодное студенчество, влечение к женщинам, деревня, ненавистные ученики. Попытка соблазнить школьницу. И одиночество, одиночество, которое рано превратило ее в старуху.

Запал кончится неожиданно. К финалу нужно было что – то особенное. Ну и пусть эта «судьба» отлежится, решит Ольга. Пусть посмотрит Владимир. Владимир обязательно! А новые идеи придут. Кстати, судьбу можно в начало. Эпизод с соблазнением повторить. Работы еще много.

Владимир удивится:

– Разве это судьба той тетки? Написано хорошо, но что – то не совпадает. И банально. Уж прости.

– Я тебя сейчас побью, побью, – не выдержит Ольга, – я старалась, искала ей оправдание, а ты все испортил. Тоже мне специалист.

– Побей, – согласится он и подойдет ближе, – только она не детдомовская. Почему – то мне это понятно. Интуиция подсказывает.

Ольга попытается стукнуть кулачком по его плечу, но он перехватит руку. Прикоснется к губам, нежным, без косметики.

– Нет, – скажет она жестко, – нет! Никаких наваждений. Лучше помоги мне.

– Снова деньги на машину нужны? – съязвит он и пожалеет, потому что она уходит, уходит… Стремительно!

– Лелечка, – услышит она взволнованное, – я знаю, к ней надо съездить.

– Лелечка? – изумится она про себя, – не артистка конопатая. Может, влюбился? Надо обернуться.

Он стоит растерянный, вытирая лицо ладонью, беззащитно, как ребенок.

– Поедем, – скажет она тихо, – спасибо тебе за все.

В ночь перед отъездом приснится тусклое старинное зеркало в красивой резной раме, а в нем лицо учительницы, еще молодое, яркое, и ее, Ольгино.

– Мы здесь почти сверстницы, – скажет учительница, – но ты меня никогда не поймешь, а объяснять долго. Есть картина неизвестного художника, называется «Бабочки». Наши судьбы, как танец этих бабочек. Переплелись в отражениях. Ты найди. И в зеркало это загляни.

На секунду мелькает веселый лучик, а лица исчезнут.

Глава 5. Ленечка

Ленечка выйдет из машины. С улыбкой посмотрит на окна родного дома. Полдень. Мать, конечно еще на работе. Звонить ей не будет, сделает сюрприз. Достанет подарки. Разложит по пустым полкам холодильника продукты, которые привез. Экономит мамочка, хотя он уже на своих ногах. Сварит борщ из тушенки, достанет веселую скатерть, простенький сервиз с голубыми ободочками. Нарвет в палисаднике цветов. В доме сразу станет уютно, запахнет теплом. Он скучает по этому теплу в суетливой Москве. Как он скучает! Но разве расскажешь матери. Спать не будет.

Встречать пойдет по тропинке, которую она любит. Тропинка бежит среди сосен. Здесь тихо, немного сумрачно, чуть, чуть волшебно. С девушкой бы сюда на свидание. Ленечка улыбнется невольной мысли. И увидит, что мать стоит возле старой высокой сосны, поглаживая шершавую кору.

Мамка его золотая, хорошая. Он вдруг вспомнит, как они бегали вдоль берега наперегонки и она делала вид, что не может его догнать. Верил, брал за руку и виновато спрашивал: «Устала?» Она кивала, хитро щурилась и ложилась на песок. Волны набегали на тело, чистые лазурные волны, а он боялся, что унесут в море. Каждый раз боялся. Еще вспомнит, как она распускала косу. Черные тяжелые пряди падали на плечи, на спину. Ими играл ветер. Она смеялась, сияли глаза… Черные цыганские глаза. Подхватывала Ленечку на руки, шептала смешные ласковые слова и он снова боялся, потому что на нее смотрели мужчины. Мужчины с нахальными глазами. Это была только его Алла, самая лучшая мама на свете.

Каждое лето море, музеи Москвы, Питера, Ярославля… Мамка его золотая! А была ли у нее личная жизнь, роман какой – нибудь? Или, страшно подумать, любовь? Страшно! Ведь если была, ей приходилось скрывать от него, ревнивого, боязливого. Он и об отце не спрашивал. Однажды сама сказала, когда подрос: «Случайная была встреча. Не думай об этом». Вот и не думал… Ленечка осторожно подойдет к сосне, мать обернется, ахнет, прижмется к нему. У него на глаза навернутся слезы. Как же она постарела. Почему раньше не замечал? Оболтус!

Она померяет обновки, платье теплого брусничного цвета, бежевый плащ, яркую косынку, скажет тихо: «Зачем тратился? Все у меня есть». Ленечка возьмет за руку и подведет к старинному зеркалу. Хоть и тусклая лампочка, а рассмотреть можно. Алла Юрьевна увидит себя нарядную, полную, но все еще статную. Улыбнется.

– Лучик мелькнул, видел?

– Не видел, – растеряется Ленечка и подумает, что здесь его просто не может быть. Одиноко матери, вот и чудится разное.

– Я вижу, когда подхожу, – Алла Юрьевна погладит его непослушные волосы, – отражение. Не мое! Человек вглядывался в себя, радовался, мечтал. Необыкновенную судьбу колдовал. Зайчики солнечные плясали.

– Выброшу это зеркало завтра же. Лучики, зайчики, отражения, с ума сойти. Не пугай меня, мама.

– Жизнь это, сын, – вздохнет Алла Юрьевна, – многое в судьбе переплелось. И у каждого свое зазеркалье. Моего лучика в этом зеркале нет. Чужое оно, а выбросить не могу. Вдруг хозяйка вернется.

– Что твое в этом зазеркалье? – спросит Ленечка и почувствует тревогу.

– Грех мой, – ответит Алла Юрьевна, – тебе не надо знать. Грех лучиком не мелькает. Виновата я перед хозяйкой. Впрочем, мистика. Пойдем чай пить.

Ленечка долго не сможет заснуть. Несколько раз выйдет в сени. Посмотрит в тусклое зеркало, никакого лучика не увидит. Придумала мать. И грех… Какой у нее может быть грех? В деревне все на виду. Он в этом доме жил восемнадцать лет. Уютно жил, защищенно. Ах, мамочка золотая! Забрать в Москву, да и все дела. Квартира съемная, но он постарается, свою купит. Переводчик, три языка знает. Зарплата достойная.

Алла Юрьевна заснет сразу, а утром подумает вдруг, что надо рассказать Ленечке о девочке той конопатой, о Лене рыжей, о том, как тосковала по худенькой, вечно беременной маме. Чего стесняться? Сын умный, добрый. Рассказать, чтобы грех не потянулся за ним. Жить со стыдом привыкаешь, но как он отразится на судьбе самого родного человека, разве она знает?