Играй в традиции до конца - Роберт Маратович Кудзаев

с женой. Она требовала, чтобы он сделал “хоть что-то, а то ребёнок уже застудился и как щенок писается”.

Мои родители начали подозревать, что мне не хватит сознательности сесть за книжки и начать готовиться к экзаменам. Мне наняли репетиторов, посещение которых я воспринимал как некий священный долг каждого выпускника. Было холодно, учителя в школе постоянно напоминали, что ни один не сдаст экзаменов и уж точно не поступит, родители были с ними совершенно солидарны. Ещё и в школе выгнали ребят из параллельки за то, что спалили их за курением в школьном туалете. Ноябрь заканчивался в холода, а вместо ожидания зимних каникул и нового года все просто мерзли.

7.

Наверно Артур, таки, попытался “что-то сделать”. О его увольнении рассказала мать всему дворе, а там по цепочке дошло даже до меня. Не стали церемониться, просто поставили дату в заявление об увольнении по собственному желанию, которое он подписал при приеме на работу. Вроде как, со всеми там так делают. Не знаю как, но за несколько месяцев Артур прошел путь от электрика на приоре до человека, о детской дружбе с которым вспомнил не только наш двор, но и весь квартал, затем во враги народа, а теперь он стоит в окружении толпы соседей. Расклеил объявления об общедомовом собрании, сейчас все что-то подписывают. Его “двухсотка” снова превратилась в приору, только серебристую.

8.

У них получилось. Двор не только закопали, его даже заасфальтировали, в кран вернулась горячая вода, а батареи вечером характерно забулькали. Соседям больше нечего было обсуждать. Только в лифте как-то услышал, что “Артур на своих нажаловался, что чуть не замусорился и его быстро поставили на место”.

ЕГЭ странная вещь — вроде ты учился десять лет, даже двоек особо не получал. Как говорили в начальных классах, был “хорошистом”. Но за последний год нужно вернуть в себя все знания за все десять лет. Русский язык мне дополнительно преподавала женщина из другой школы, но она жила во втором подъезде нашего дома. Там же жил Артур, а лифт хронически не работал.

По мере превращения Артура из героя двора в “да он против своих попёр”, его дверь тоже переживала своеобразную эволюцию. Сначала на ней нацарапали надпись из трёх букв, потом графически изобразили это же слово фломастером. Потом кто-то облил дверь черной краской. А рядом на побелке черным маркером во много штрихов написали “СУЧИЛА”.

2021.

Как я изобрёл машину времени?

Часто думаю, что после двадцати пяти уже ничего не обрадует. Большую часть общеизвестных десертов я пробовал, реклам видел, а вин выпил. Недавно в магазине наткнулся на “Раму”. Не вполне уверен, что эту субстанцию стоит называть маслом. В моём восприятии “Рама” это старая реклама про пекаря, который любил смотреть, как мать хлеб печет.

Моей прабабушке было уже около девяноста лет, когда к ней пришла деменция. Ребенком я был излишне впечатлительным, поэтому меня оградили от всех сопутствующих ужасов, я её даже не увидел в таком состоянии. В моей памяти баба Нина осталось улыбающейся старушкой, которая коверкала предлог “с” и слово “сахар” и за мои мелкие пакости называла меня “турок”.

У неё бывал “хлеб з цукером и рамой”. В три года я смутно представлял различия русского и украинского языков. Да и о том, что часть моей семьи из Украины меня мало интересовала. Но хлеб з цукером и рамой я ждал каждый раз, когда мы с бабушкой шли к её матери.

Деда Сашу я не застал, только рассказы о том, как его душа болела за обстрелы Гондураса. Говорили, что он ежедневно садился с газетой в руках, нужный канал включал младший в семье, а Нина уже капала корвалол на случай бурного сопереживания участникам конфликта.

Китель деда пропал после смерти брата бабушки. Я всегда мечтал его примерить, в мои три года деда уже не было восемь лет. Но пиджак, завешанный боевыми наградами всегда висел на дверце шкафа изнутри. Я бежал к шкафу, когда кто-то открывал его, чтобы хотя бы глянуть на него. О войне я уже знал всё, что может интересовать мальчишку в три. Там были самолеты, автоматы, герои и танки. Я даже думал о том, как бы я отстреливался в окопах или смотрел бы вдаль из башни танка. Ну как бы я летал на истребителе…

Ещё у Нины была музыкальная шкатулка. Она была из фарфора с красивой женщиной в голубом платье снаружи и внутри. Снаружи женщина была на фоне леса, внутри она сидела рядом с фонтаном. Механизм казался мне сложным, все норовил засунуть туда пальцы или выпросить ключик, которым можно было завести музыку. Там был барабан с мелкими иголочками, который крутился и цеплялся за железные пластинки издавая характерные звуки. Эти же иголочки на барабанчике дали мне шанс почувствовать себя стойким смельчаком. В очередной раз я полез смотреть шкатулку, укололся, появилась капля крови, а я не заплакал и даже не сказал никому! Красную каплю я вытер о занавеску.

Вот так я и собрал примитивную машину времени из куска хлеба, рамы и засыпав сахаром всё это дело.

2021.

Нежность ксенофобии

1.

— Мурат, я эту твою сухомятку максимум раз в полгода ем, ты же знаешь. Зачем потащил меня сюда?

Женщине было за тридцать. Узкие джинсы, толстовка на молнии, кроссовки и темно-русая дулька на голове. Они смотрелись странно. Не будь у него бороды, характерной горбинки на носу и черных глаз на ещё детском лице, сошел бы за сына. Контрасту добавляла разница в росте и говоре.

— Да ты за***а уже меня, чего ты вообще хочешь?

Слабый акцент добавлял колорита, слух он не резал, как на базаре.

— Я с тобой время провести хотела, а ты опять.

— Все, домой поехали, я сейчас тебе объясню кое-что.

Официант в Маке в шоке, только принес оранжевый поднос, а они встали и пошли к выходу. Движения Мурата неестественно резкие, она шла медленно и уверенно, видом показывая, что она тут хозяйка положения.

2.

Приехать в Москву и поступить на юрфак — святой долг. Спокойно и весело ждешь, пока дядя приготовит место сам знаешь где. Закрываешь зачеты за деньги. Ну ты в курсе, правда? Делай что хочешь, отец не будет указывать. Да, всё закончится, как уедешь домой, но пока что Москва твоя. Каждый раз ты слушаешь, что пора женится, где дети и всё такое. Но только сейчас тебе девятнадцать,