Милая, обожаемая моя Анна Васильевна - Анна Книппер

В сентябре 1915 г. Колчак вступает в командование, сначала временное, Минной дивизией; одновременно в его подчинение переходят все морские силы, оперирующие в Рижском заливе. Позже со всей дивизией он переходит туда, в Рижский залив. Но эти последние события происходят, так сказать, уже на глазах у Анны Васильевны...

5

Жизнь и деятельность А.В. Колчака не является темой данной вводной статьи26, и некоторые сведения из его биографии, доведенные до 1915 г., помещены здесь в расчете на читателя, который захочет прочесть книгу как целое - последовательно и не торопясь. Воспоминания Анны Ва-сильевны, непосредственно следующие за вводной статьей, и примечания, сопровождающие их, подведут - уже с ее стороны - к тому же 1915 г. и к тому же Балтийскому театру - к точке встречи А.В. Тимирeвой и А.В. Колчака во времени и пространстве. Дальше проследить за их судьбой на фоне людей и событий предстоит по примечаниям, которым редакторы-составители стремились придать некоторое единство в рамках всего тома. Голос комментаторов не может не включиться в происходящий на страницах этой книги многослойный диалог.

Вводная статья и комментарии, однако, даже в малой степени не претендуют на всесторонность и законченность, особенно в том, что касается каких-либо оценок. Мы, например, обходим общие взгляды Колчака на войну (война - "одно из неизменных проявлений общественной жизни", она одна из "наиболее частых форм человеческой деятельности, в которой агенты разрушения и уничтожения переплетаются и сливаются с агентами творчества и развития, с прогрессом, культурой и цивилизацией"27), переходящие в настоящую, как он сам пишет, "апологию войны"; не разбираем его политических симпатий и антипатий, не комментируем его отношение к демократии - как к западной, так и к российской.

Может быть, следовало больше остановиться на том, что отрывало Колчака от некоторых болей и бед тогдашней России, развернуто и с привлечением новых документов охарактеризовать колчаковский режим в Сибири, включая и непривлекательные его стороны (коррупцию, террор, политиканство и т.д.). Но все это слишком далеко увело бы от того, что является стержневым в публикуемом материале: от знакомства с личностями (а если глубже - то с парной личностью) наших героев, с их неповторимой (и внутренне нераздельной) судьбой.

6

Психологические аспекты нам более близки, нежели политические.

В связи с этим, нарушая хронологическую последовательность, забежим вперед и приведем свидетельства двух авторов, относящиеся к последнему, омскому периоду жизни Колчака.

Сначала слово барону А.П. Будбергу, нарисовавшему портрет "этого вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца".

"Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное; важности никакой; напротив - озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный протест против происходящего"; "жалко смотреть на несчастного адмирала, помыкаемого разными советчиками и докладчиками; он жадно ищет лучшего решения, но своего у него нет, и он болтается по воле тех, кто сумел приобрести его доверие... жалко адмирала, когда ему приходится докладывать тяжелую и грозную правду: он то вспыхивает негодованием, гремит и требует действия, то как-то и тухнет, то закипает и грозит всех расстрелять, то никнет и жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников... вырвать у него решение очень легко, но нет никакой уверенности в том, что оно не будет изменено через полчаса докладом кого-либо из ближайшего антуража... скверно то, что этот ребенок уже избалован и, несомненно, уже начинает отвыкать слушать неприятные вещи...

Вечером адмирал разговорился на политические темы и выказал свою детскую искренность, полное непонимание жизни и исторической обстановки и чистое увлечение мечтой о восстановлении великой и единой России; он смотрит на свое положение как на посланный небом подвиг и непоколебимо убежден, что ему или тому, кто его заменит, удастся вернуть России все ее величие и славу и возвратить все отпавшие и отторженные от нас земли.

Он с восторгом рассказал случай с отказом принять предложение помощи Маннергейма только потому, что надо было поступиться и признать независимость Финляндии; когда же я ему высказал, что не было ли такое решение крупной военной и государственной ошибкой, то он весь вспыхнул, страшно огорчился и ответил, что идеею великой, неделимой России он не поступится никогда и ни за какие минутные выгоды. Несомненно, что это его credo"28.

Несколько выдержек из дневника Н.В. Устрялова за 1919 г.:

"Омск, 19 апреля (Великая Суббота)... Вчера в два часа дня был в соборе. Торжественная служба в присутствии Верховного правителя, министров и "чинов до четвертого класса включительно". Прошел удачно и стал напротив этих особ, совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо. Физиономия не совсем русского человека. Интересные черты. Худой, сухой какой-то, быстрые, черные глаза, черные брови, облик, напоминающий собою хищную птицу... Если вдаваться в фантазию, можно, пожалуй, сказать, что чувствуется на этом лице некая печать рока, обреченности... За всю службу он перекрестился один раз, да и то как-то наскоро, небрежно, да еще в конце, когда прикладывался к плащанице, дважды опустился на колени и крестился уже, кажется, как следует...

Омск, 20 июля. Сейчас вместе с делегацией омского "блока" был у Верховного правителя - в домике у Иртыша. Длинная беседа на злобу дня. Хорошее и сильное впечатление. Чувствуется ум, честность, добрая воля. Говорил очень искренно, откровенно. Об "отсутствии порядочных людей", о "трудном положении армии" ("развал"), о союзниках. "Мое мнение - они не заинтересованы в создании сильной России... Она им не нужна..." О Японии, о наивности тех, кто думает, что стоит лишь ее попросить, и она пришлет дивизии... Об отвратительных злоупотреблениях агентов власти на фронте и в тылу. "Худшие враги правительства - его собственные агенты". То же и у Деникина, то же и у большевиков - "это общее явление, нет людей"... У большевиков это устраняет чрезвычайка, но и она не может устранить преступлений агентов. Мы же мечтаем о законе. "У меня полнота власти, я фактически могу расстрелять преступников, но я отдаю их под суд, и дела затягиваются"... Беседовали около двух часов...

Омск, 21 июля. "Диктатор"... Я всматривался в него вчера, вслушивался в каждое его слово... Трезвый, нервный ум, чуткий, усложненный. Благородство, величайшая простота, отсутствие всякой позы, фразы, аффектированности. Думается, нет в нем тех отрицательных для обыкновенного человека, но простительных для гения свойств, которыми был богат Наполеон. Видимо, лозунг "Цель оправдывает средства" ему слишком чужд, органически неприемлем, хотя умом, быть может, он и сознает все его значение... Что это? Излишняя искренность "абсолютно честного человека"? Недостаточная напряженность воли? Ни того ни другого свойства не было у Наполеона, нет и у Ленина. Дай Бог, чтобы оба эти свойства не помешали их обладателю стать "историческим человеком". А может быть, я ошибаюсь... Но не скрою - не столь историческим величием, сколько дыханием исключительной нравственной чистоты веяло от слов Верховного правителя и всей его личности. Конечно, трудно судить современникам. Исторических людей создают не только их собственные характеры, но и окружающие обстоятельства. Но я боюсь - слишком честен, слишком тонок, слишком "хрупок" адмирал Колчак для "героя" истории..."29

7

Еще и еще о комментариях.

Первейший смысл их видится в том, чтобы воссоздать, насколько это возможно, ИХ МИР: все, чем жили их души, что их ранило, что было почвой и воздухом их любви; тот мир, с которым и она и он находились в постоянном душевном общении и интеллектуальном диалоге. У каждого из них был свой круг души и ума, но эти круги, возможно, перекрывали друг друга, преображались в их напряженном межличностном поле. Увидеть, а больше угадать, что и как было втянуто в общий круговорот их мыслей и чувств, становилось их общим духовным достоянием, что они должны были читать и спрашивать, о чем могли не говорить, не вспоминать, не думать...

Общение часто было "воображаемым": таковы и колчаковский "дневник в форме писем", и тайная жизнь Анны Васильевны с ним, погибшим, на протяжении всей ее оставшейся жизни; все это так - и тем не менее этот их особый мир был (и есть!) реален. Обозначить хотя бы некоторые детали этой духовной реальности вокруг ядра, образуемого публикуемыми текстами, - такова была цель, к которой в меру своих сил мы стремились приблизиться.

Что сознательно оставлено "за кадром" или, во всяком случае, не акцентировано в комментариях?

Колчак - живой, противоречивый человек, отнюдь не свободный от слабостей и изъянов. Только в противовес советской плакатной задаче ("дрянь адмиральская, пан и барон шли от шестнадцати разных сторон") он в противоположном стане изображался как идеальный герой наподобие Георгия Победоносца, чуть ли не ангел с крылышками (белый антипод красной "Ленинианы").