Джоконда улыбается ворам - Евгений Сухов

– Не женат, но у меня есть любимая девушка.

– Вот видишь, не женат, – довольно протянул Пьер. – А если была бы семья: жена, дети, то это ко многому бы тебя обязывало… Иначе сказать, тебе было бы чем заняться. Ну да ладно, что с тобой поделаешь, – обреченно отмахнулся начальник охраны.

Прошли в «Квадратный салон». Там, где прежде висела картина «Мона Лиза», неприглядно зияла пустота.

– Ну что я вам говорил? – сказал художник, указав на свободное место между двумя картинами.

Пьер Морис выглядел слегка озадаченным. Чувствовалось, что в этот самый момент ему не хватает бутылки «Бордо», спрятанной в столе кабинета. По нескольку раз в день он проходил через «Квадратный салон», не обращая никакого внимания на развешанные картины. Большей частью он их просто не различал, впрочем, как и остальные полотна, висевшие в других коридорах. Для него они были нечто вроде декора или обоев в комнате, когда к ним привыкаешь, и вот теперь он вдруг сделал для себя неожиданное открытие – стена без «Моны Лизы» выглядела пустой и невероятно уродливой.

Скривив губы, Пьер Морис пристально рассматривал четыре крюка, торчавших из стены. К своему немалому удивлению он обнаружил, что те были ржавыми и бросали вызов великолепию полотен, развешанных в «Квадратном салоне». «Интересно, где они взяли такие безобразные крюки? – пришла первая мысль. – Наверняка отвернули в каком-нибудь клозете. Уж для картины Леонардо да Винчи могли бы подобрать нечто более эстетичное».

Неожиданно губы начальника охраны разлепились в довольной улыбке. Повернувшись к расстроенному художнику, он проговорил:

– Как же я мог запамятовать? Какое у нас сегодня число?

– Двадцать второе августа, – удивленно отозвался художник. – А что?

– Ну, вот видишь! – обрадованно продолжал начальник охраны. – Именно в этот день ее должны были забрать фотографы.

– Какие еще фотографы? Почему же мне не сказали об этом, ведь я копирую картину каждый день?

– Ну, знаешь ли, – вплеснул руками Морис.

– И для чего она им?

– Они делают альбом, состоящий из картин Лувра, и у них есть разрешение брать любое полотно. Им здесь в Лувре выделили отдельную комнату.

– Но когда они успели? – изумился Луи. – Я пришел с открытием музея, а картины уже не было.

Пьер Морис нахмурился. Этот художник его изрядно раздражал, а ведь при знакомстве показался весьма симпатичным малым.

– Ее забрали вчера.

– Но ведь вчера был санитарный день и Лувр был закрыт!

– Значит, они ее забрали позавчера, – нашелся Морис.

– Но позавчера я рисовал картину до самого закрытия Лувра и ушел последним. Никаких фотографов я не видел.

До чего же он может быть надоедливым!

– Значит, они пришли ночью и забрали картину, у них есть договоренность с господином директором, – раздраженно произнес начальник охраны, давая понять, что вопрос закрыт.

– Господин директор решил отдать им картину ночью? – обескураженно переспросил Луи Дюбретон.

– Да, именно так. У тебя есть еще какие-нибудь вопросы?

Художник лишь пожал плечами. Удовлетворенно кивнув, Пьер Морис сказал:

– Завтра подскажу главному хранителю, чтобы на место «Моны Лизы» повесили какую-нибудь другую картину. А то эта пустота весьма скверно действует на мое настроение.

Едва кивнув на прощание, начальник охраны зашагал в свой кабинет, где его дожидалась недопитая бутылка «Бордо».

– Проклятье! – невольно выругался Луи Дюбретон, посмотрев на пустующее место между двумя полотнами, где еще позавчера висела картина Леонардо да Винчи.

– Что вы сказали? – подошла смотрительница и смерила художника недовольным взглядом.

– Я говорю, что вы сегодня замечательно выглядите, – буркнул Луи Дюбретон и поплелся прочь из зала.

Прояснить ситуацию с исчезновением «Моны Лизы» мог главный хранитель музея – Фернан Луарет, проработавший в музее без малого тридцать лет. Прирожденный искусствовед, знавший историю едва ли не каждой картины, помещенной в Лувре, он сочетал в себе обширность знаний с недюжинными организаторскими способностями, и, как шутили сотрудники музея, без его ведома не шевелился даже веник. Фернан Луарет без конца что-то организовывал и выдумывал, чтобы улучшить представленные экспозиции. Порой он превращал Лувр в одну большую строительную площадку, чем несказанно раздражал не только сотрудников, вынужденных перешагивать через сваленные в коридорах доски и брусья, но и посетителей, которым невозможно было прислониться без боязни, чтобы не вляпаться в искусство вечерними и выходными костюмами. Как бы там ни было, но дело понемногу двигалось, и залы, сбросив с себя паутину лесов, вскоре представали в обновленном виде.

Омаль Теофиль, являясь директором Лувра, в действительности больше исполнял представительские функции: любил встречать многочисленные международные делегации, что неизменно посещали Лувр; не упускал возможности предстать в обществе видных политиков и вел себя таким образом, как если бы намеревался в ближайшие недели перебраться в кресло премьера. Или, по крайней мере, министра. А потому он с удовольствием спихивал организаторское бремя на своего незаметного, но такого незаменимого помощника. Так что в действительности истинным хозяином Лувра являлся господин Фернан Луарет.

Глава 5

Вызывайте полицию!

Кабинет Фернана Луарета располагался на втором этаже близ древнегреческой экспозиции, через окна просматривался прекрасный вид – широкий двор, разделенный идеально прямыми аллеями. Может быть, именно поэтому главного хранителя нередко можно было увидеть, стоящим у окна со сложенными на груди руками. Фернан Луарет не чурался мечтательности, хотя среди маляров и штукатуров его можно было встретить гораздо чаще, чем в собственном кабинете.

Дюбретон прошел по длинному коридору, по обе стороны которого висела нескончаемая череда шедевров многих стран и различных исторических эпох. На подставках стояли бюсты великих политиков и полководцев, о которых нынешнее поколение людей даже не слышало; по углам были установлены скульптуры античных богов и богинь, и всякий, кто на них взирал, ощущал собственное несовершенство.

Луи спустился по широкой мраморной лестнице на одни пролет вниз и, нырнув в небольшой узкий коридор, остановился перед небольшой дверью. Сдержанно постучавшись, терпеливо дождался приглашения и вошел в кабинет главного хранителя, крохотный, будто бы монашеский, чулан. Из роскоши в кабинете только лишь медная пепельница, лежавшая в центре стола, заполненная окурками (надо полагать, что место ее было среди организованного хаоса, названного музеем, но по капризу случая она оказалась в кабинете Фернана Луарета), и темно-синий костюм господина хранителя, в котором он, собственно, и пребывал.

Впрочем, в комнате была еще одна достопримечательность – фикус, стоявший в самом углу кабинета. Огромный, с широченными листьями, поднимавшийся под самый потолок, он вполне мог быть современником египетских пирамид. Поглядывая на эту зелень, невольно возникало ощущение, что Фернан Луарет расположился в тропическом лесу.

– Чем могу быть полезен? – холодно произнес главный хранитель, увидев посетителя.

Учтивую, наполненную холодом фразу можно было воспринимать как проявление откровенного недовольства: «Я весьма занят, и если у вас нет ко мне серьезного дела, так можете проваливать на все четыре стороны».

– Господин главный хранитель, я художник… – начал было Луи Дюбретон.

– Я знаю, кто вы такой, – неожиданно ответил Фернан Луарет, – мне уже докладывали о вас. Вы копируете «Мону Лизу». Вы весьма искусный копиист. Мне приходилось видеть и ваши картины, они выставлены в художественном салоне у мадам Морини.

Луи Дюбретон выглядел слегка смущенным: оказывается, его популярность распространяется гораздо дальше «Квадратного салона». Действительно, он выставил две картины в одном модном салоне, но вот никак не думал, что на них обратят внимание.

– Совершенно верно, я передал ей кое-какие картины. А потом мы с ней договорились…

– Так что вы хотели мне сообщить? – перебил хранитель, давая понять, что время дорого. – Вы закончили копировать картину?

– Не закончил, господин Луарет. Сегодня «Моны Лизы» на месте не оказалось.

Фернан Луарет внимательно посмотрел на художника. На полоумного тот не походил; в нем не было ничего такого, что роднило бы его с уличными художниками, околачивающимися на Монмартре. Вполне респектабельная внешность преуспевающего человека. Правда, галстук оказался немного не в тон сюртуку, но такую погрешность можно назвать нарочитой небрежностью. Сейчас неаккуратность весьма популярна в среде художников.

– Что значит «не оказалось»?

– Ее нет на месте. Там пусто! Вместо картины четыре ржавых колышка. Я спрашивал у смотрительницы, но она не знает, где находится картина.