Август 91-го. А был ли заговор? - Анатолий Лукьянов

Верховный Совет СССР, по сути дела, оставался последним редутом, отстаивавшим реализм в экономической политике, недопустимость крутой ломки общественного организма в угоду политическим амбициям и схемам, навязываемым социалистической экономике. Это буквально бесило сторонников быстрой капитализации страны. И, скажу прямо, быть арбитром на этом политическом ринге иногда было просто невыносимо.

Особенно острая и жесткая борьба шла в союзном парламенте при разработке мер социальной защиты населения, удовлетворения самых насущных потребностей человека, охраны его прав. Напомню некоторые из законов и решений Верховного Совета СССР по этим вопросам, на которые особенно остро реагировали миллионы людей. Это законы о пенсиях граждан и военнослужащих, об изменениях в законодательстве о труде, о порядке разрешения индивидуальных трудовых споров, об общих началах государственной молодежной политики, о защите прав потребителей, об индексации доходов населения, о помощи инвалидам и жертвам Чернобыля. Не говоря уже о том, сколько времени и сил было отдано разработке нормативных актов, гарантирующих политические права человека. Среди них – законы о гражданстве, о недопустимости ограничения национальных прав людей, о печати, об общественных объединениях, о правах профсоюзов, о свободе совести, о въезде и выезде из страны.

Перелистывая сегодня стенограммы Верховного Совета СССР, не устаешь удивляться выдержке и напору депутатов, их стремлению защитить честного труженика от произвола нарождающегося клана предпринимателей. В этом сказывался сам социальный состав Верховного Совета СССР, наличие в нем людей, пришедших с заводов и фабрик, из сельского хозяйства и сферы обслуживания. И здесь слово рабочего П. П. Кустарева или экскаваторщика Т. К. Пупкевича, токаря A. M. Крышкина или колхозницы О. П. Яровой, шахтера А. Л. Царевского или текстильщицы Л. В. Афанасьевой, бульдозериста И. А. Ждакаева, или учительницы И. А. Крюченковой было, что называется, «томов премногих тяжелей».

* * *

Да, говорят критики бывшего союзного парламента, законов было принято в то время много. Но ведь все они шли вхолостую, иногда не работали ни одного часа. Этот тезис до сих пор не сходит со страниц наших далеко не беспристрастных газет. Но так ли это? Ведь если присмотреться попристальнее, то нельзя будет не признать, что немало союзных законов работало и работало на полную мощность. Разве не действовали, скажем, законы о предприятиях и о кооперации? Разве не работали законодательные акты, касающиеся профсоюзов, общественных организаций, религиозных общин, помощи пенсионерам и инвалидам? Работали, конечно, подкреплялись ассигнованиями, помогали людям. Но кое-кому из наших «либерал-демократов» и по сей день до этого нет никакого дела. Их газеты продолжают по инерции твердить свое, не забывая при этом пользоваться принятым тогда законом о печати, и старательно обходя его при наступлении на действительно демократические народные газеты.

Вместе с тем, правда и то, что немало союзных законов требовали создания гораздо более надежного механизма их проведения в жизнь. Многие из них должны были конкретизироваться в республиканском законодательстве. Например, на базе союзных Основ земельного законодательства было разработано и принято около тридцати республиканских законов. Но так было далеко не везде. К тому времени начала тлеть, а потом разгоралась все жарче и жарче пресловутая «война законов», фактически парализовавшая правопорядок в стране. Повинны здесь были и Союз, и республики. Казалось, всем была ясна пагубность такой войны, но война эта не утихала, а наоборот, дополнялась войной бюджетов, банков, прокуратур и, особенно, президентских амбиций, буквально с каждым днем все слабее становилась система органов, ответственных за исполнение законов. Иногда казалось, что страна мчится под уклон на автомашине, в которой вообще не работает сцепление. Все это было причинами того зияющего кризиса законности, в который мы незаметно вползли и уже не смогли из него выбраться.

* * *

Отдельно надо сказать о том, как складывались отношения Верховного Совета СССР с правительством и другими органами управления. Ведь, откровенно говоря, классического разделения властей у нас в те годы не было, да и вообще, вряд ли оно могло быть в стране, где прочно укоренились традиции объединения в Советах и законотворчества, и исполнения законов, и направления работы нижестоящих органов власти. В то же время распорядительная деятельность Верховного Совета СССР, который нередко брался за рассмотрение управленческих вопросов, не могла и не должна была заменять работу правительства по руководству народным хозяйством и другими сферами жизни страны. С учетом этого и строились наши отношения с председателем Совета Министров, его заместителями и министрами. И хотя руководящие деятели правительства нередко жаловались на то, что они вынуждены слишком много времени проводить в парламенте, Николай Иванович Рыжков и я в целом хорошо понимали друг друга.

Опытный производственник, пришедший с «Уралмаша» и вкусивший все сложности госплановской, а затем и цековской работы, Н. И. Рыжков разбирался в вопросах экономики. Конечно, он не мог сравниться с Косыгиным, который был в буквальном смысле энциклопедией решения хозяйственных проблем, но и вопросы, обрушившиеся на Рыжкова, оказались не менее, а наверняка более тяжелыми, чем те, что стояли перед Косыгиным. Там была в общем-то накатанная дорога централизованных партийно-государственных методов управления. Здесь же предстояло вступить на совершенно неизведанный путь создания новых механизмов, самонастраивающейся хозяйственной системы при разумном государственном регулировании.

Судьба свела нас с Николаем Ивановичем Рыжковым в начале 1983 года, вскоре после того, как по предложению Ю. В. Андропова Рыжков стал секретарем ЦК КПСС. Юрий Владимирович довольно часто, минуя Черненко и Боголюбова, поручал мне подойти к Рыжкову в связи с юридическим оформлением тех или иных экономических решений. В то время по заданию Андропова именно Н. И. Рыжков, В. И. Долгих и М. С. Горбачев вплотную занимались в ЦК КПСС анализом экономического положения страны, поскольку опираться на заскорузлый правительственный аппарат, возглавлявшийся тогда И. А. Тихоновым, в этом деле было довольно трудно.

Николай Иванович Рыжков – человек конкретного мышления. На любую сложную экономическую проблему он смотрел как бы снизу – через призму крупного предприятия. Но чем дальше вникал в общие вопросы экономики этот в целом сдержанный и немногословный и проницательный человек, тем более точными становились его оценки. Назначенный в 1985 году главой правительства, Рыжков довольно быстро подобрал себе помощников, хорошо владеющих экономическим анализом. Его альянс с академиком Л. И. Абалкиным, рядом других экономистов и хозяйственников стал постепенно выдавать на-гора все более весомые народно-хозяйственные решения. И сколько бы ни силились нынешние «прорабы капитализма» присвоить себе идеи перехода к рынку, на общегосударственном уровне именно Рыжкову принадлежало первое слово во внедрении регулируемых государством рыночных отношений, конкуренции и борьбы против монополизма.

Конечно, программа, представлявшаяся Рыжковым, была достаточно умеренной. Она исходила из того, что вступление в рынок может быть только постепенным. Нельзя было не видеть, что в стране еще не было инфраструктуры рынка. Постоянно давала себя знать огромная сила привычки к плановому распределению ресурсов и централизованному управлению, глубоко укоренившаяся психология потребительства и уравнительности. Выработанные правительством Н. И. Рыжкова в мае 1990 года меры по переходу к рынку, включающие реформирование цен и в том числе повышение цен на хлеб, вызвали бурю в Верховном Совете. Даже эти умеренно-радикальные шаги не были сразу поняты многими депутатами, насквозь пропитанными популистскими настроениями безоглядной защиты интересов своих избирателей. Либеральный же блок и в первую очередь Межрегиональная депутатская группа воспользовалась этой программой для того, чтобы дискредитировать и свалить только что образованное правительство. Поднимается невероятный шум о «наступлении на интересы народа», о «шоке без терапии» и т. д. После острейшей дискуссии правительству было поручено, к сентябрю 1990 года, представить доработанный комплексный план перестройки экономического механизма на основе внедрения рыночных отношений и всемерной защиты населения от неизбежных трудностей переходного периода.

* * *

Став в марте 1990 года президентом страны, Горбачев уже в скором времени начал пробовать себя в роли арбитра между правительством и Верховным Советом. При этом он умело играл на естественно возникающей напряженности между законодательной и исполнительной властью, поддерживая то ту, то другую сторону. К счастью мы с Николаем Ивановичем Рыжковым хорошо это видели и понимали. В конце мая 1990 г. на образованном тогда Президентском совете СССР, в заседаниях которого мне приходилось участвовать, группа ученых во главе с С. С. Шаталиным дает бой экономической программе правительства. Дело доходит до прямых оскорблений взрывным и самоуверенным Шаталиным обычно выдержанного и спокойного Ю. Д. Маслюкова. Усилиями Е. М. Примакова из сообщения о заседании Президентского совета было снято упоминание об одобрении правительственной программы.