То, что бросается в глаза - Грегуар Делакур

От нахлынувшей волны грусти Артур Дрейфусс вздрогнул.

Он понимал, о чем толкует ПП. Невозможное. Мечта. Миф о шлюхе, которую вожделеют все мужчины на свете и которая вдруг выбирает – его; выбирает, отвергнув всех остальных: три с половиной миллиарда по самым скромным подсчетам.

Грейс Келли предпочла принца Ренье графу Олегу Кассини, Джеку Кеннеди (кутюрье), Бингу Кросби, Кэри Гранту, Жан-Пьеру Омону, Кларку Гейблу, Фрэнку Синатре, Тони Кертису, Дэвиду Найвену, Рикардо Бочелли, Энтони Хэвелок-Эллану и еще многим; милягу Ренье она сделала другим человеком – единственным в мире.

Она сделала его богом.

И когда ПП чуть охрипшим голосом признался после недолгого молчания: знаешь, Артур, родись я в 20‑е и стань парнем Мэрилин Монро, никогда бы она не отравилась всей этой гадостью; это уж точно. Не футболисты ей были нужны, не актеры, не президенты, не претенциозные писатели, не те люди, что любили себя больше, чем ее, нет; что было нужно ее сердцу, так это простой, честный парень, любящий людей, механик, ага, который повез бы ее в машине посмотреть на красоту, откинул бы верх, чтобы она дышала рыжим воздухом прекрасной осени, чтобы насладилась дождем, крошечными капельками, полными пыли и ветра, держал бы ее за руку, только не сжимая, не душа ее, не пытаясь трахнуть на заднем сиденье, ага, вот что я сделал бы с Мэрилин Монро и вот почему она умерла бы со мной от старости; тогда Артуру Дрейфуссу захотелось плакать.

* * *

На третий вечер своей жизни со Скарлетт Йоханссон Артур Дрейфусс принес домой «Вики Кристину Барселону»[32] и «Остров»[33], два диска, которые смог найти в парикмахерском салоне Планшар (где также заправляли струйные и лазерные картриджи), узнаваемом по унылому фасаду из оранжевого кирпича с двумя небольшими французскими окнами, краснокирпичной надстройке, словно балансирующей в равновесии, и выцветшей вывеске «Эдонил – все для волос». Принес он и ужин: рулеты с сыром (опять!), два великолепных колбасных ассорти и бутылку вина; все было куплено на улице 12‑ноября‑1918 у Тоннелье – мясо, колбасы, деликатесы.

Это была лавка без возраста. Фото в стиле Депардона; красно-белый фасад, черные буквы, заглавные, с перекладинами, серьезные, как в рентгеновском кабинете, каждая на отдельном белом кубике. Если бы не машины и не рекламные щиты, можно было бы подумать, что вы в 1950‑м. Лонг, казалось, застыл во времени – низкие домики, кирпичные или бетонные, двускатные черепичные крыши, стены, выкрашенные в веселые цвета, желтый, охряный или, как этот, на углу улиц Оттон и Ансьен-Эколь-де‑Фий, счастливой небесной голубизны, видно, в противовес унылой и меланхоличной серости над головой; этой серости, что не дает взлететь.

Артур Дрейфусс принес, в свою очередь, уютную еду; этакий матрасик для падения, которое он спровоцирует.

Скарлетт Йоханссон, казалось, была очень тронута этим столь деликатным вниманием и запечатлела игривый поцелуй на щеке механика, отчего тот чуть не выронил колбасы, и неловкость эта сделала его еще более трогательным в глазах актрисы – по крайней мере, так он подумал.

Актриса предложила прогуляться по деревне перед ужином: у меня ноги в мурашках, сказала она, улыбаясь, очаровательная, обворожительная. Артур Дрейфусс с восторгом согласился; это было как неожиданный подарок – несколько дополнительных минут жизни перед неутешительным вердиктом.

Он дождался, когда солнце удалилось за пруды Провизьон и Онэ, нарисовав уютные густые тени; идеальные тени для сохранения инкогнито звезды.

И они вышли в лонгинскую неподвижность, вздрогнув от обволакивающей сырости болот. Деревня совсем маленькая. Замок, гидроэлектростанция, Большая улица (где находятся мэрия, клуб Старейшин, булочная – день пиццы по четвергам, Не забудьте сделать заказ!), муниципальный кемпинг «Тополя», молочное хозяйство Копена и кирпичный завод Жерве-Скомбар – они прогуляли добрых двадцать минут.

Они шли не спеша, в первых запахах огня в очагах, на расстоянии меньше метра друг от друга, он чуть поотстав; и порой, когда их тени на стене сталкивались, он протягивал руку своей тени и гладил волосы ее тени; и он вздрагивал, как будто это была всамделишная ласка; он обвыкался; пробовал жесты незнакомой нежности; ему вдруг захотелось заговорить, сказать ей в благосклонном сумраке все то, что копят в уме ночами именно на тот день, когда снисходит благодать вроде этой. Скарлетт Йоханссон озиралась; смеялась, простая, счастливая. Но слова трусливы и прячутся; они стесняются перед спряжением воплощенной мечты, конфузятся перед лихой грамматикой желания; в осязаемости вещей никакие слова не нужны. Ты в порядке? – спросила она. Я, я. Да. Тебе не холодно? Они шли мимо крошечной часовенки Лурдской Богоматери на выезде из деревни в сторону Альи. Ему захотелось вдруг быть мужчиной, сильным, страстным, подвластным желанию, втолкнуть ее в молельню, она бы тоненько вскрикнула (наверняка), и сказала бы ты с ума сошел, и спросила бы что ты делаешь, а он ответил бы я хочу попросить тебя соединить наши жизни, выбрать необитаемый остров, поесть фиалкового печенья макарони, и она засмеялась бы и повторила you’re crazy[34], идем домой, я немного замерзла, но это было мило, Артур, очень мило, это было cute.

И может быть, она сказала бы «да».

Но он промолчал, потому что слабости всегда оказываются сильнее.

Он промолчал, потому что нельзя приручить невозможное, такую девушку, как Скарлетт Йоханссон, в спешке и суете, тут нужна элегантность, где-то даже самоотверженность.

– Идем домой, – сказал он, – ты немного замерзла.

Но дрожь пробила его, потому что он знал, что будет дальше.

* * *

Они накрыли столик к ужину перед телевизором и посмотрели сначала «Остров». Артур Дрейфусс предпочитал экшен сентиментальному кино – так он представлял себе фильмы стареющего Вуди Аллена, подозрительные, надо сказать, сантименты со стороны мужчины, бросившего жену ради приемной дочери; так или иначе, мы посмотрим оба, сказал он, и во время фильма Скарлетт Йоханссон много говорила, иногда даже с полным ртом. Она комментировала каждую сцену: вот это снимали в Калифорнийской пустыне, а это в Неваде, я обожаю Юэна (Макгрегора) в этих белых одеждах, он такой сексуальный, такой hot[35]; а вот, смотри, машина Линкольна (герой Юэна Макгрегора в фильме), это «Кадиллак», он обошелся в семь миллионов долларов, представляешь себе, семь миллионов, ради всех этих трюков! Она надкусила второй рулет с сыром, возбужденно ерзая; это были ужасно трудные съемки, сказала она. А ты знаешь, что как раз перед ними меня оперировали? Мне удалили миндалины перед самыми съемками, и каждый день от Майкла (Бея, режиссера) звонили справиться, как я себя чувствую. Чтобы узнать, когда я смогу вернуться к тренировкам в спортзале, потому что роль была физически трудная, безумно утомительная, все паниковали, и, и Артур Дрейфусс продолжил за нее: тебе накладывали шины на бедра после сцен погони. Актриса, вдруг отложив рулет с сыром, застыла с открытым ртом; вся кровь, казалось, отхлынула от ее лица, и на миг она стала почти безобразной. И у тебя ужасно болело колено, я знаю. Я прочел это на сайте «Аллосине», как и ты, полагаю.

Он достал из кармана листок бумаги и развернул его – медленно, почти жестоко. Когда ты прочла сценарий, тебя покорили отношения твоей героини с Линкольном, и ты заявила: Они ничего не знают о близости и о сексе. Они совершенно наивны, потому что жили как бы под стеклянным колпаком, ничего не зная о внешнем мире. Это изумительная история любви на свой манер.

Скарлетт Йоханссон поднесла ладонь ко рту и незаметно выплюнула в нее кусочек рулета от Тоннелье – но вышло не совсем незаметно; ее бескровные губы дрожали.

– Меня зовут Жанин Фукампре.

Жанин

Артур Дрейфусс ощутил одновременно облегчение и разочарование.

Разочарование – ибо он, как ПП с Анджелиной Джоли, на миг, на взмах крыла, на бесконечный вздох возмечтал быть «парнем Скарлетт Йоханссон», – хотя ПП не был и никогда не будет «парнем Анджелины Джоли»; но картина эта ему понравилась. Ему тоже показалось, что об руку с гламурной актрисой – ангелом, благословением – он стал бы наконец тем самым избранным из трех с половиной миллиардов мужчин; тем единственным в мире, способным спасти Мэрилин Монро от смерти 5 августа 1962‑го, если бы он повез ее насладиться пыльными капельками дождя, держа за руку.

И все же облегчение – ибо он предчувствовал и то, что об руку со Скарлетт Йоханссон вы становитесь врагом трех с половиной миллиардов мужчин. Завидуя вам, они вас возненавидят. Возненавидев, уничтожат.