Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он перевел также все лучшие французские стихи, написанные в честь Екатерины, Вольтеровы, Мармонтелевы и проч. Сии поэты умели хвалить Великую языком благородным, и Богданович не унижал его.
Например, он так заставляет говорить Мармонтеля на русском языке:
О ты, которая в законах и геройствеСовместников своих далеко превзошла, —Божественный пример монархам подалаПещися подданных о счастьи и спокойстве!Являй всегда твоей величество душиИ славных дел своих начатки соверши!Счастливому в твоем владении народуОсталося иметь едину лишь свободу.
В переводе его Вольтер, подобно как и в оригинале, то важен, то забавен, говоря:
И где Великий Петр людей соделать мог,Екатерина там соделала героев………………………………………………Трудится день и ночь восставить всех покойИ меж трудов ко мне писать находит время.Тогда же Мустафа, гордясь пред визирем,В чертогах роскошью бесчувственною дышет,Зевает в праздности, не мыслит ни о чем,И никогда ко мне, вприбавок, он не пишет!
Занимаясь стихотворством Богдановича, мы забыли службу его. В 1780 году он был определен в новоучрежденный тогда Государственный санкт-петербургский архив членом, в 1788 – председателем его, а в 1795 – отставлен с полным жалованьем, служив 41 год. – Наконец, в 1796 году он выехал из Петербурга. Тогдашние бедствия Европы, разительная картина непостоянств фортуны в отношении к людям и к государствам, самая светская печальная опытность могли в добром и нежном сердце его произвести склонность к мирному уединению. Приятный климат, любезные воспоминания детства и самая вернейшая связь в мире, дружба родственная, влекли Богдановича к счастливым странам Малороссии. Он приехал в Сумы с намерением вести там жизнь свою в кругу ближайших родных и наслаждаться ее тихим вечером в объятиях природы, всегда любезной для чувствительного сердца, особливо для поэта. Первые дни и месяцы казались ему совершенным очарованием; никогда душа его не бывала так свободна и безмятежна. Уже никакие мечты не тревожили ее спокойствия. Мирная совесть, пятьдесят лет, проведенных в наблюдении строгих правил чести; кроткая, но всегдашняя деятельность благородных способностей человека: ума образованного и зрелого, воображения еще не угасшего; чтение авторов избранных, обхождение с людьми добрыми и близкими к сердцу, самое единообразие простой жизни, любезное в некоторых летах, были счастием Богдановича, истинным и завидным, которого желают все люди, живущие для славы собственной и пользы других в шуме светском и которого милым образом украшают они в мыслях последние дни свои в мире, дни отдохновения и покоя!.. Но
Пристанища в сем мире нет!..
Здесь должны мы осторожно повторить известив неясное, хотя и верное. Руссо на шестом десятилетии жизни испытал всю силу романической страсти, забавной в глазах молодого светского Адониса, но трогательной для человеколюбивого наблюдателя. Можно с покойною совестию шутить над стариком Селадоном; но для особенной и случайной привязанности нет сроку: всегда можно любить, пока сердце живо, и взор чувствительной женщины изъявляет нам симпатию. Самолюбие, некоторым образом справедливое в человеке достойном; имя дружбы, которым часто закрываем любовь от самих себя; надежда быть – если не прелестным, то хотя приятным, и нравиться самым тем, чтобы не думать нравиться, – заводят иногда и не поэтов весьма далеко… Не знаем обстоятельств; но кто, и зная их, мог бы без нарушения правил скромного благоразумия открыть свету подробности сердечной связи? Скажем только, что тихая, мирная, счастливая жизнь Богдановича вдруг сделалась ему несносною. Он должен был разлучиться с другом и братом… Как остаться в тех местах, где все напоминало ему и блаженнейшие часы для сердца и неожидаемые их следствия? Оскорбленное самолюбие бывает антидотом любви, но жестоким!.. И всякая сильная перемена чувств ужасна в то время, когда мы близки к западу жизни и когда натура предписывает человеку спокойствие; как необходимое условие еще возможного для него счастия! Надежда заменить потерю облегчает се в молодости; но лета отнимают у нас сие действительное утешение. Мы слышим только голос строгого рассудка, который запрещает даже и жаловаться на судьбу!.. Мысль о последних годах нашего любезного стихотворца печальна для всякого, кто умеет воображать себя на месте других.
В 1798 году он переселился в Курск. – Александр восшел на трон; и когда все патриоты с радостными надеждами устремили на него взоры, Богданович взял лиру, уже давно им оставленную, – и юный монарх в знак своего благоволения прислал ему перстень. Муза «Душеньки» имела славу и счастие нравиться Великой Екатерине: августейший внук ее мог ли не удостоить ее своего внимания?
В начале декабря 1802 году Богданович занемог, быв всегда некрепкого сложения; томился четыре недели и кончил жизнь 6 января, к горести родных, друзей и всех любителей русской словесности: ибо он еще не дожил до глубокой, маститой старости, которая бывает последним знаком небесного благоволения к земным странникам, облегчая их переход в вечность.
Говорят, что жизнь и характер сочинителя видны в его творениях; однако ж мы, любя последние, всегда спрашиваем о первых у тех людей, которые лично знали автора. Все знакомые и приятели Богдановича единогласно хвалят его свойства, тихий нрав, чувствительность, бескорыстие и какую-то невинную веселость, которую он сохранил до старости и которая делала его приятным в дружеском обществе. Никто не замечал в нем авторского самолюбия. Богданович даже редко говаривал о поэзии и литературе, и всегда с некоторою застенчивостию, бывшею природным свойством его. Не мудрено, что он не любил критики, пугающей всякое нежное самолюбие, и признавался, что она своею грубою строгостию могла бы совершенно отвратить его от авторства.
Друзья Богдановича, которых он, однажды нашедши, не терял никогда, – а еще долее любители русских талантов сохранят его память: ибо творец «Душеньки» будет известен потомству – как стихотворец приятный, нежный, часто остроумный и замысловатый.
Сноски
1
С величайшею благодарностию автор воспользовался известиями, доставленными ему почтенным братом творца «Душеньки», Иваном Федоровичем Богдановичем, но прибавил к ним и некоторые анекдоты, слышанные им от людей, которые были коротко знакомы с покойником.
2
Это слышал я от самого бессмертного творца «Россияды».
3
Пиитическое имя Ипполита приятнее ушам без отчества.
4
В «Полезном увеселении».
5
«Благодетельницы фамилии Богдановичей, – прибавляет И. Ф. Б. в своих известиях, – ибо и брат его обязан ей своим воспитанием». – Мы должны были сохранить сие изъявление благородной признательности.
6
Под титулом: «Невинное упражнение».{6}
7
После: не знал, должно сказать как – то есть: не знал, как употреблять во зло.
8
Лучший стих в поэме.
9
Всем известна Дрезденская картинная галерея.
10
Тот из мужчин супругом станет ей,Кто самый доблестный, и сильный, и прекрасный,Без стрел твоих, без помощи твоей,Тебе, Амуру, неподвластный.От их любви живой и страстнойРодится заново всесильный Купидон…
11
Без стрел твоих, без помощи твоей (франц.). – Ред.
12
Тот зеркала хрусталь Венере подставляет (франц.). – Ред.
13
Сиренам – громче петь, – Фетиды приказанье (франц.). – Ред.
14
В настоящей статье все стихотворные переводы с французского принадлежат Н. Рыковой. – Ред.
15
А ветры задержать стараются дыханье.Один зефир шалит, забывши всякий страх:Играет только он в Венериных кудрях,Покров с нее сорвать старается порою.Волна ревнивая стремится за волною,Чтоб лаской губ своих, что влажны и чисты,Коснуться нежных ног богини красоты (франц.). – Ред.
16
Посадите меня в повозку без возницы и проводника, и пусть лошади сами везут меня, куда им вздумается: случай сам их направит в надлежащее место. (Перевод с французского А. Смирнова. – Ред.)
17
Да, без любви уборы и венцыНадоедят и не спасут от скуки.К чему тогда фонтаны и дворцы?Всех их милей огонь любовной муки.Для юных – высшее блаженство в нем:Люби, люби – нет смысла в остальном (франц.). – Ред.
18
- «Петр и Алексей», ром. г. Мережковского. – «Страна отцов» г. Гусева-Оренбургского - Ангел Богданович - Критика
- «Воскресение», роман Л. Толстого - Ангел Богданович - Критика
- «Кадм и Гармония, древнее повествование, в двух частях» - Николай Карамзин - Критика
- Французский «пролетарий» и русский общинник - Ангел Богданович - Критика
- Памяти В. Г. Белинского - Ангел Богданович - Критика
- Юродствующая литература: «О любви», М. О. Меньшикова; «Сумерки просвещенія», В. В. Розанова - Ангел Богданович - Критика
- Лесков – писатель-анекдотист - Ангел Богданович - Критика
- В мире мерзости и запустения. – «Гимназические очерки» г. Б. Никонова - Ангел Богданович - Критика
- Памяти Н. К. Михайловского - Ангел Богданович - Критика
- Типы Гоголя в современной обстановке. – «Служащий», рассказ г. Елпатьевского - Ангел Богданович - Критика