Конец света с последующим симпозиумом - Артур Копит

Стоун. Трент! Боже мой, неужели вы не понимаете? Если бы я мог сказать вам, откуда я знаю о приближении конца света, ну что бы тогда мешало мне рассказать об этом и всем остальным? Да и к чему мне тогда пьеса? Ни к чему.

Трент. Уж не хотите ли вы сказать, что жертвуете судьбой планеты ради пьесы?

Стоун. Нет, сэр! Говорю вам всё, что могу! Я поставлен в такое положение.

Трент. Кем, чем?

Стоун. Характером информации, которой обладаю. Сам её характер обрекает меня на молчание. Теперь понятно, на что я намекаю?

Трент. Абсолютно нет. Это потому, что я тупой, на редкость тупой. Всегда таким был, таким и буду. Это своего рода проклятие. Счастливо оставаться.

Стоун. Я заплачу сверх того!

Трент. А что мне делать с деньгами? Наступит срок, я не выдам ни строки, вы начнёте отсуживать всё, что у меня есть, и я стану ещё беднее, чем был. Нет уж. Ясненько? Вы наистраннейший продюсер из тех, кого я знаю. До конца жизни буду благословлять эти минуты, я навечно отчеканил ваш образ в памяти и в сердце, не забыть мне их, эти минуты, ни за что, ни в коем случае, и за это я говорю вам спасибо. Да благословит вас господь. И прощайте.

Стоун. Трент! (Бросается, загораживая ему путь.) Судьба мира — в ваших руках!

Трент. Неужели? А пошли вы… знаете куда… Мне наплевать! Пусть взрывается!

Стоун. Вот такое-то отношение, сэр, нас и угробит.

Трент. Стоун, выслушайте меня. И потом я уйду. Насколько я понимаю, здесь возможны лишь два варианта. В первом случае ответственность лежит на вас, потому что вы всё это выдумали. Во втором — снова на вас, поскольку вы ничего не выдумали, но отказываетесь говорить! И в том и в другом случае — прощайте.

Стоун. Нет! Прошу вас, не уходите. Взгляните, сэр, я на коленях! Будущие поколения на коленях!

Трент. Всё, что я вижу — это вас.

Стоун. Это потому, что вы близоруки. Не видите дальше сегодняшнего дня!

Трент. Эй, постойте… Наконец-то я понял. Знаете, в чём проблема? Я не тот писатель, какой вам нужен! С подходящим вам человеком эта пьеса пойдёт как по маслу! Прямо сейчас звоните моему литературному агенту: она пришлёт другого. А потом — бац! — и поехало. Может, даже и я вложу какие-то деньги в это дельце, кто знает? А вдруг вы действительно напали на нечто горяченькое…

Стоун. Но вы, сэр, как раз тот писатель, какой мне нужен.

Трент. Неужели? А я думал — счастливая случайность! Почему именно я — тот, кто вам нужен?

Стоун. Не могу вам сказать.

Трент. Если вы сию же секунду не выпустите меня вот в эту дверь, я устрою у вас на глазах, в этой вот комнате такой Апокалипсис…

Стоун достаёт револьвер.

О господи!..

Стоун. А теперь предлагаю вам сесть вон там.

Трент. Помогите!

Стоун. На этом этаже живу я один.

Трент. Чарльз!

Стоун. Чарльз работает на меня. Он привык к моему характеру. Прошу вас, сэр, сядьте, сейчас не до шуток. Моя жизнь в опасности и — хотите вы того или нет — ваша тоже.

Трент решается сесть.

Значит, так. Когда я кончу говорить и вы всё-таки пожелаете отказаться от моего предложения — вольному воля. Более того, можете оставить себе деньги, которые я вам уже заплатил. Что вы на это скажете, сэр? Справедливо или нет?

Трент. Это… вроде вполне справедливо.

Стоун. Тогда, с вашего разрешения, я убираю этот чудовищный инструмент. (Речь — о револьвере.)

Трент. О да. Пожалуйста.

Стоун. Я заметил, что у револьверов тоже есть характер. Поразительные создания! Вот этот я зову Фред.

Трент. Фред! Славное имечко для револьвера.

Стоун. Да. Мужественное. У револьверов должны быть простые, мужественные имена. Можно попасть в беду, если не найдёшь добротного мужественного имени для своего оружия. Ну, а скажем — Дональд. Что за жуткое имя для револьвера?

Трент. Да-да, понимаю. Револьвер не стал бы уважать вас, если бы вы окрестили его Дональдом.

Стоун. Именно! Такой может обратиться против вас и убить! В любой момент. А у вас был когда-нибудь револьвер?

Трент. Нет. (После паузы.) Правда, как-то у меня был пугач.

Стоун. И как вы его назвали?

Трент. …Джим.

Стоун. Джим! Неплохое имя для пугача…

Трент. Знаете, я подумал… вы бы не очень возражали, если бы я попросил своего литературного агента подъехать сюда?

Стоун. Нет никакой нужды, сэр. Мы мигом закруглимся.

Трент. О'кей.

Стоун. Но встретимся потом.

Трент. В следующий раз я, пожалуй, запишу нашу беседу на магнитофон.

Стоун. Если вам это поможет.

Трент. Знаете, всех интересует, каково это — писать пьесы. Такую вещь сложно объяснить.

Стоун. Конечно. Нет проблемы — записывайте на магнитофон. Ну, а теперь займёмся нашей катастрофой.

Трент. Катастрофой! Давайте. Глобальной катастрофой!

Стоун. Разберёмся в этом деле.

Трент. Разберёмся.

Стоун. Скажите мне, сэр, что общего у этих десяти стран: Индии, Египта, Ирака, Аргентины, Израиля, Японии, Южной Кореи, Южной Африки, Ливии, Бразилии.

Трент. Понятия не имею.

Стоун. Через десять лет, сэр, каждая из этих стран будет обладать ядерной бомбой.

Трент. Неужели!

Стоун. Да, сэр.

Трент. И с вашей точки зрения это значит, что мы обречены.

Стоун. Нет сэр. Зависимость не так пряма. Это лишь та глина, из которой лепится, формируется, создаётся наша обречённость.

Трент. Вы говорите об обречённости, будто это произведение искусства!

Стоун. Именно так! Для меня в этом и заключена какая-то частица её ужаса… и соблазна. (Улыбается.)

Трент откидывается на спинку стула и разглядывает Стоуна с новым интересом.

Скажите мне, сэр. Что вы знаете о ядерном оружии?

Трент (всё ещё потрясённый оборотом, какой приняла беседа). То, что знает большинство из нас.

Стоун. Иначе говоря — не так уж много.

Трент. Я бы сказал, наоборот. Довольно много.

Стоун. Знаете, что оно вредно для здоровья, так, что ли?

Трент. Да.

Стоун (с теплотой). Ну что ж, неплохо для начала. (После паузы.) Причина, заставляющая меня думать, что конец света приближается, имеет отношение к некой… информации. Я наткнулся на неё год назад. Не скажу, как. Во всяком случае, не сейчас… Эта информация, на первый взгляд, настолько невероятна, что раскрой я её вам просто так — вы бы ни за что не поверили, как в первый момент не поверил и я сам. И в какой-то степени всё ещё не верю, не могу! Хотя знаю наверняка — это правда. Понимаете, в чём дилемма? Если я расскажу вам то, что знаю, вы решите: Стоун с ума сошёл, и уйдёте. Конец замысла, конец надежд. С другой стороны, если вы всё-таки поверите в мой рассказ, тогда мне остаётся лишь заключить, что если кто-то и на самом деле сошёл с ума, так это — вы. Что же мне делать? Ответ очевиден. То, что я узнал сам, вам придётся узнать тоже самостоятельно… Каким образом? Доверяясь собственной интуиции, сэр.

Трент. Моя интуиция подсказывает: беги отсюда!

Стоун. Разумеется. Чтобы спасти себя от ужаса, о котором вы ещё не имеете представления. Отчего вы поглядываете на окно, сэр? Это не выход.

Трент. А при чём тут пьеса?

Стоун. В самом деле, при чём?!.. Потому что театр, сэр — единственная муза, которая в равной степени затрагивает и душу и интеллект. А если мы хотим выжить, необходимо и то и другое.

Молчание.

Трент. А я тут при чём?

Стоун. Я уже предупредил, сэр, что не могу вам этого сказать.

Трент. Почему не можете?

Стоун. Потому что сейчас, сэр, ваша сила — в неосведомлённости.

Молчание.

Трент. Простите, сэр, но я так работать не могу. Мне нужно знать.

Стоун рассматривает его изучающим взглядом. Колеблется: сказать или нет. Не промолвив ни слова, отворачивается.

Ладно. Я возьмусь за работу. Идёт? Но только, если скажете, что же в моих пьесах заставило вас подумать, что именно я гожусь для этого дела. Как — справедливо или нет?

Стоун. Справедливо, сэр, весьма справедливо и даже очень. (После паузы.) Вообще-то я не видел ни одной вашей пьесы.

Трент, совершенно не подготовленный к такому ответу, устремляет взгляд в пространство.