Преодоление - В. Тюпский

Теперь Ефим стал подмечать, что земли здесь уже не плохие. Увидел несколько домиков расположившихся на возвышенности. Внизу же, были болота, а сквозь заросли кустарника, пробивалось русло довольно спокойной и многоводной реки Тюп (Туп – кирг.).

И вот, наконец, цель достигнута. Караван прибыл на место.

Здесь было русское поселение и русский военный пост Каракол.

Караван-баши, после небольшого отдыха, позвал к себе парней и сказал:

– Весной я поведу караван обратно, пойдём вместе. А пока будем заниматься каждый своим делом. Если будут большие трудности, приходите, я вас в беде не оставлю. Распростившись с Сулейманом, парни пошли по своим делам.

Встречаясь со славянами, они распрашивали их обо всём.

Побродив два дня, побывав у уездного начальника, они пошли на восток. Там было большое русское село.

И вновь им встретился добрый человек, взял их на воз с собой. Хозяин ехал тихо, на паре волов, в поле, убирать хлеб.

Обдумав всё, что рассказали ему парни, он сказал:

– Как я понимаю, и как будет правильно, вам надо где-то перезимовать. Всё осмотреть, разузнать. И потом, ранней весной в обратную дорогу!

У Ефима жар прошёл по телу. Не может быть, что цель достигнута!

В поле было жарко. Нагрузили мужику телегу и поехали в русское село. Называлось оно Теплоключенское.

Мужик показал, где находится волостной начальник и удалился.

Встретил их деловой мужик, интеллигентного виду, вежливо с добрыми словами. Выслушал и отвёл по дворам. Хозяевам сказал:

– Вот, если вам надо работников, берите. Пусть они у вас трудятся, а весной соберёте их в обратный путь.

Таким парубкам хозяева были рады. Их наперебой приглашали к себе на хлеба. И такая жизнь в далёком краю, но у соплеменников, была им не в тягость. Работа спорилась в руках, её было невпроворот.

Закончили возить хлеба, стали молотить, затем копать картошку. А зимой пилили в горах лес и свозили его в село на постройку домов и сараев.

Ефим всё подмечал, ни что не прошло мимо его глаз и ушей.

Так в хлопотах, заботе и работе прошла зима. Многое узнали парни, многое приметили, многому научились.

В общем, собираясь в обратный путь, это были уже зрелые, твердые, мужественные, люди. Закалённые колючими ветрами, жарой и стужей. Борясь за свою жизнь, прошли через тяжелейшие испытания.

Да и мудрость караван-баши, была доброй наукой. Закалила их жизнь в походе, в борьбе с грабителями. Теперь это были не те простоватые, добродушные парубки из глухого села, а стойкие, повзрослевшие не по годам, мужчины!

Караван-баши, как обещал, позвал парней в обратную дорогу. С ним веселее и надёжней.

Верблюды были нагружены. Ещё гнали скот и лошадей.

И, как, кстати, были парни для Сулеймана. Он с нескрываемой радостью дал им три низкорослых, но резвых лошадки, и в путь!

Ехали обратно хоть и в ночных тревогах, но в довольстве. Днём на караван никто нападать не осмеливался, так как было много вооружённых охранников. А ночью нападали, и как шакалы выхватывали то лошадей, то другую скотину.

Месяца через два, после того, как горы остались позади, караван повернул налево.

Сулейман уговаривал парней идти с ним дальше, на Ташкент. Обещал потом их отправить в большой русский город.

Но парни знали, что дама их ждут, не дождутся родители и сельчане.

Стали прощаться с друзьями, обретёнными за время переходов каравана. Вспомнили кровавые набеги кочевников, как парни мужественно и смело защищали имущество караван-баши, как спасли ему саму жизнь.

Долго Сулейман не выпускал из объятий Ефима, расчувствовался, вынул из-за пояса револьвер Наган и вручил Ефиму со словами:

– Ты спас мою жизнь! Пусть этот револьвер спасёт твою!

Разве мог кто-нибудь тогда подумать, что этот револьвер спасёт многие жизни при обороне их будущего села.

Глава III

А между тем парней ждали дома так, что Пелагея, мать Ефима, выплакала все глаза. В тайне думала:

– Неужели не дождусь своего первенца. Сына статного, твёрдого и доброго с детства.

Плакала по-тихому, чтобы не заметил Никита Тарасович, а то беда! Скажет: «Что, живого хочешь похоронить!».

Пелагея верила, что Ефим жив. Но ни весточки, ни слуха не было с тех пор, как уехали парубки. Как в воду канули. Не спала глухими зимними ночами, ворочалась, вздыхала.

Никита Тарасович первое время покрикивал на Пелагею:

– Ты что, дурная? Мочишь дорогу сыну. Перестань, негоже так убиваться! Вон посмотри, Егор и не вспоминает про своего родного брата!

Потом Никита Тарасович, слушая вздохи Пелагеи, сам уже еле сдерживался.

Уже две зимы прошло, а Ефима нет. Нет и слуху никакого. Никто ничего не знал и не слышал. Но сердце ему подсказывало:

– Твой сын вернётся! Молись за него.

Сельчане уже давно похоронили парубков. Много тревожных слухов доходило, что там-то и там-то замёрзли ходоки. То двое, то четверо! Сердце разрывалось на части. Не может быть! Ефим живой, и он скоро вернётся!

Сельчане жили, как и прежде. Пахали, сеяли, косили сено, свозили домой, молотили хлеб.

Зимой ездили в Полтаву на базар.

Разные слухи доходили до ушей Никиты Тарасовича.

Говорили, что мало кто ворачивался из тех далёких мест.

И вот уже приближалась третья зима, а от Ефима и Дмитрия ни слуху, ни духу.

Уже размесили грязь вокруг села, ни проехать, ни пройти.

Сидели за ужином в полумраке Никита Тарасович, Пелагея, сын Егор и дочка Полина, кареглазая, статная, похожая на мать. Молча ели. Каждый думал свою думу.

За окном лил проливной, холодный дождь. Ветер стучал в окно, нагоняя скуку и тоску. Только что батько проговорил:

– Скорее бы выпал снег, сковало дорогу, да поехать в Полтаву. Может и услышим что-нибудь про Ефима.

Ветер зло стучал в окно. Никита Тарасович обернулся, Пелагея вскочила к двери.

– Да выйди же скорее, чует моё сердце!

Пелагея ахнула, открыв двери.

Перед ней еле стояли на ногах от усталости, промокшие до костей Ефим и Дмитрий.

Мать упала Ефиму на грудь. Остальные обступили ночных долгожданных гостей, и буквально втащили в хату, мешая друг другу, загораживая проход. Переодели парубков.

Вбежал в хату Егор, с отцом, матерью, братом и сёстрами Дмитрия. Все причитали от счастья и радости, вытирая непрошенные слёзы.

Зимой стали мужики обсуждать результаты долгого похода. И так и так судили-рядили, не всё так, как хотелось бы! Как ехать, на чём? Сколько надо хлеба в дорогу? Брать ли с собой скотину?

Так прошла зима, весна, кончалось уже и лето.

Мать поговаривала, что Ефима надо женить. Уж очень хорошая девушка Татьяна, Василия Шевченко сестра. Певунья, а работящая, просто непоседа. Русоволосая, быстрая, уважительная. Часто спрашивала, не слышно ли что от Ефима? Ждала очень.

Хотели её посватать за парня из другого села, и Василий, брат её, соглашался. А она наотрез отказалась. Не пойду, хоть убей!

Жила она за селом, со старшим братом Василием Даниловичем и своей старшей сестрой Ефросиньей, нежной красавицей, будто из панского[30] рода. Василий Данилович был груб с сёстрами, упрекал, что их кормит.

Ветряная мельница, что осталась от отца, так же крутилась, то затихая, то сильно размахивая крыльями. Мука бежала ручейком в закрома.

Нелегко было сёстрам с таким ворчливым братом. И когда посватали Татьяну, то счастью её не было конца.

Ефим красавец на всё село, статный, умный, её мечта с детских лет. Любила она его ещё мальчиком, не спала ночей, когда он ушёл искать новые земли. А с тех пор, как сестру Ефросинью, паныч увёз в Москву, женившись на ней, жизнь у Татьяны стала совсем невыносима.

Василий Данилович частенько приезжал из города очень уж навеселе. Трудно было выслушивать его громкие, нелестные выговоры.

Отыграли свадьбу. Ефим отнёсся к этому событию, как к вполне закономерному, обычному делу. Без особого восторга, но и не без тайного удовольствия.

На селе были и побогаче девушки, и тянулись к нему. Но он был однолюб и очень твёрд. Давно он знал, что Татьяна к нему не равнодушная.

Приезжая на мельницу Ефим видел, как она, распустив толстые косы, часто проходя мимо, тайно поглядывала на него. Ефим не мог не видеть девичьих ласковых, задумчивых глаз, тайных вздохов. И когда отец, Никита Тарасович говорил сынам:

– Ну, хлопцы, запрягайте коней, кладите мешки и до Васыля, на мельницу!

Ефим с большим удовольствием спешил до ветряной мельницы, ещё издали всматривался, не появилась ли Татьяна. Брат, Егор, усмехаясь, говорил:

– Ефим, глаза не прогляди!

Тут же выходил на крылечко Василий Данилович. Парубки снимали картузы и говорили:

– Доброго здоровья, дядя Василий!

И когда пришли сватать Татьяну, то он лучшего мужа Татьяне и не желал. Так что свадьба прошла как у людей.

Отец и мать Татьяны умерли еще в её раннем детстве. Брат Василий Данилович был не очень щедрым.

Но Никита Тарасович был разумным отцом, и знал по себе, с хорошей дружиной и море по колено!