Амиру - Наталия Романова

просто поцелуй, порыв, ничего для него не значащий.

Все происходящее было правильным, пока не приехал Амир, один, без невесты.

Глава 3

Амир

В то лето, лето моей женитьбы, я схожу с ума. Схожу с ума от девушки, и это не моя невеста, нет. Я начал сходить с ума, видимо, с того момента, как увидел голубую юбку и ноги в стоптанных тапочках. Или …те трусики. В двадцать лет я уже имел некоторый опыт с женщинами, не слишком богатый, но он был. И я никогда не видел таких трусиков. И дело тут вовсе не в глупых рисунках и не в попе, которую они обтягивали, не оставляя шансов воображению, а в зеленых глазах, которые смотрели на меня испуганно и так нелепо по-детски. Белая майка, трусики и глаза. Я чуть было не схватился за штаны, под её грозное: «Ты и раздевайся», — но вовремя сообразил, что передо мной Соня. Соня, которой было шестнадцать лет, а выглядела она едва ли на четырнадцать. Соня, чьи разбитые коленки я знал лучше своих. Соня, которая писала мне письма не меньше, чем на 5 листах, и придумывала для меня сказку. Это была Соня….

Я мало что мог поделать со своим вполне определённым желанием к Соне, но отдавал себе отчет, что птичка не готова к отношениям, более того, она не заслуживает отношений со мной, отношений, которые не приведут никуда. Я не мог, не хотел и не стал бы поступать так с Соней.

До лета, когда она лежала головой на моем животе, беззаботно болтая ногой, накинутой на её же ногу, отчего юбка задралась выше, чем я мог вытерпеть. Подтянув Соню повыше, тем самым убрав из поля зрения бедро и край её белья, я увидел растерявшийся взгляд в стену. И услышал молчание. Молчание было свойственно Соне, она часто молчала, я почти никогда не знал, о чем она думала, но сейчас молчание было другим… И я, как последний мудак, не выдержал, я поцеловал её, быстро, невесомо, поймав губами её «ой». Конечно, я понял, что никто не целовал её прежде, собственно, я об этом знал, но моему паршивому эго было приятно в этом убедиться. Потом, позже, глядя на неё в зеленой блузке, видя её глаза, которые растерянно блуждали от моих губ к глазам и обратно, я попросту не смог удержать себя. Я поцеловал Соню. Поцеловал по-настоящему, как того требовал мой организм и мое паршивое эго. В этот момент, именно в этот, я понимал, что не смогу остановить себя, просто не смогу, и продолжал целовать Соню, пододвигая её к кровати. Да, я — скотина, но если бы нам не помешали, я бы вывернулся наизнанку, но взял бы Соню в тот день…

Мне помешал Марат. Марат, мой младший брат и лучший друг Сони. У них особые отношения, они болтают без умолка, Марат едва ли не единственный, с кем Соня говорит.

Она всегда готова смеяться над его шутками, а он ради Сони всегда готов пойти на любой риск. Наверное, если я стану считать, сколько раз я выпутывал их из передряг, потому что Соне так захотелось, то попросту собьюсь со счета. Они будто дышали одним воздухом, и тот факт, что она — полуеврейка и староверка, вовсе им не мешал. Как и то, что Соня решительно не разбиралась в спорте, а Марат был на нем помешан. И то, что Марат едва ли понимал хотя бы половину из того, что придумывала Соня или просто рассказывала из прочитанного. Они дышали в унисон. А я был лишним, я был изъяном, с вполне объяснимым желанием обладать Соней, но совсем меня не извиняющим.

Свадьбу было решено играть в селе, так было удобней моим родственникам и родственникам Назиры. И я приехал за три недели до свадьбы, чтобы помочь с приготовлениями, надеясь, что Соня забудется…

Но есть на свете закон подлости. Взяв у родственника мотоцикл, я еду и вижу её. Вернее, её силуэт. Тонкий, хрупкий, невесомый. Вечер, и она идет с картофельного поля. Одна. Она идет, а я понимаю, что все, что я хочу и не могу получить, — это вот эта девушка, которая прямо сейчас щурится на закат и подергивает плечиками.

Я не хочу напугать её, не хочу быть настойчивым, я просто хочу то, что не может принадлежать мне.

Соня оборачивается на звук мотора, медленно. И застывает.

— Амир.

— Соня.

— Рада видеть тебя, — отчего-то в глазах слезы.

— Соня.

Тишина, глаза в глаза. Тишина.

— Соня, давай подвезу, идти далеко.

Тишина.

— Соня?

— Давай, — как выдох.

Надо ли говорить, что я выдерживаю её прижатое тело к своей спине лишь полминуты, что сворачиваю в ближайшую лесополосу, как только та появляется, что бросаю мотоцикл и прижимаю, почти душу Соню в своих руках, что целую ее лицо, шею, губы, руки, пока не валю её на траву, едва ли понимая, что под ней просто жесткая земля. Надо ли говорить, что Соня хватается за меня, трется, сводит с ума.

Я схожу с ума, мне мало, отчаянно мало. Я отчетливо вижу, что Соне тоже мало. С трудом преодолев себя и оторвавшись от Сони, я пытаюсь думать трезво и отвожу Соню домой. Что не освобождает меня от мыслей о ней.

Я всегда думаю о Соне. Я хочу Соню. Во всех смыслах. И это накануне собственной свадьбы не с Соней.

Соня

Они встречались, чаще днем, иногда вечером, когда Соня шла домой. Он мог заскочить к ней под благовидным предлогом, но всегда, когда она была одна, и совсем неблаговидно её целовал, держа крепко, пряча в своих губах её улыбку.

Он расстегивал её халатик, который, видимо, специально был настолько коротким, что легче было его снять, чем смотреть на ножки за разрезом и малюсенькой пуговкой, которая невыносимо дразнила, просто требуя её расстегнуть. Он быстро переходил границы дозволенного, проводя горячими ладонями по внутренней стороне бедра, расстегивая застежку бюстгальтера, целуя грудь, живот, спину… И никогда он не переходил последнюю грань, отсаживая её и тяжело дыша ей в волосы.

Амир глупо улыбался и казался счастливым, чему мало кто удивлялся, таким и должен быть жених. Только вот жених за все время ни разу не подумал о своей будущей жене, пока не пришло время её приезда. Уже завтра.

Соня никогда не задавала вопросов, он была вовсе не глупой, она не надеялась, что свадьбу отменят, не надеялась, что она значит что-то