Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

Уормолд, пораженно пробормотавший: – «Ну и мочевые пузыри у этих кубинских агентов полиции»!

Наконец в небольшом улове за выступом правого берега он увидел подходящее место и успел войти в противоток прежде, чем его пронесло мимо. Пришвартовав байдарку двумя фалинями, он поднялся по склону метров на десять вверх и обнаружил над скалой довольно широкую и почти горизонтальную площадку, на которой вполне можно было устроить бивак. Здесь, в каньоне, такие находки следовало ценить, и действительно уходить отсюда не захотелось. За два с половиной часа он прошел больше тридцати километров, и форсировать движение дальше не имело смысла. Лучше было пораньше остановиться на отдых после долгой дороги из Москвы через шесть часовых поясов. Найденная площадка находилась достаточно высоко, чтобы ей не угрожал внезапный дождевой паводок. Только лодку следовало обязательно поднять к себе.

В пять приемов он перетаскал все свое добро наверх и приступил к оборудованию бивака. Михаил без уныния подумал о предстоящей работе, потому что обычно она ему нравилась, правда, только в хорошую погоду и не в темноте, то есть когда не было риска в считанные секунды утратить драгоценную сухость ночного покоя и не требовалось действовать на ощупь. Расчистив площадку от мелкого мусора – дно палатки было нежное, и Михаил всегда старался его щадить – он достал из мешка свой дом, расстелил его и стал проталкивать в тканевые пазы дуги, составленные из титановых трубок. Палатка была арочная, красного цвета, покупная, правда, улучшенная самим Михаилом. Он взял именно ее, а не свою любимую самодельную двускатную палатку, поскольку для установки покупной требовалось меньше места, да и растяжки не надо было выносить далеко по сторонам. Для установки на крутых склонах такая подходила больше.

Поставив палатку, он достал насос и накачал надувной матрац, затем затолкал его в палатку. Поверх него он разложил «слоновью ногу» и пуховик. Затем, прихватив котелки для каши и чая одной рукой, «мамбрин» – другой, Михаил спустился к воде. Наклонившись к темной поверхности, он увидел свое отражение. Снизу смотрел на него бородатый… (он замялся, решая, за кого его приняли бы со стороны – за мужика или старика?) старик в камуфляжной штормовке, чем-то поглощенный – не то мыслью, не то сомнением. – «Одиночеством», – наконец догадался он и черпнул котелками воду. Отражение исчезло. Сполоснув котелки, он набрал воду снова и отнес наверх. Готовить он откровенно не любил – исключением была только яичница – зато возня ему в общем-то нравилась, опять-таки в отсутствие дождя и при достаточном запасе дров. Ну, чего-чего, а дров здесь хватало, притом покамест сухих. Зная, как хрупка в этих краях может быть жаркая или хотя бы недождливая погода, он решил заготовить небольшой запас сухих наколотых дров и постоянно возить его с собой. Пока варилась каша, Михаил обобрал ягоды с нескольких кустов жимолости рядом с палаткой. Ему всегда нравился чуть горьковатый вкус этой ягоды, которая постоянно подкармливала и разнообразила меню в сибирских походах. Почему-то в европейской части страны эти кусты с разлохмаченной корой ему почти нигде не встречались. Особенно много жимолости удалось поесть – и явно на благо – во время первого похода по Кантегиру на байдарках и десятидневного пешего возвращения от этой реки через Саянские хребты, во время того голодного похода, который на десять лет раскаленной занозой засел в мозгу Михаила непройденным до конца маршрутом – до тех пор, пока он не прошел его снова целиком от начала и до конца. В первом Кантегирском походе он был еще с первой женой Леной в компании общим счетом восемь человек, во втором только со второй женой Мариной и с их первым колли —Террюшей – великим и мудрым патриархом всех их собак.

До основательного голодания в первом Кантегирском походе дело дошло не случайно, несмотря на то, что компания, по крайней мере, ее ядро было вроде достаточно опытным и готовились к нему вполне серьезно. Адмиралом как всегда в последние пять лет шел Вадим, старший по возрасту, физически наиболее сильный, достаточно ловко владеющий своим телом, но еще больше – искусством манипулирования общественным мнением внутри компании.

Словом, в лице Вадима они имели естественного лидера, если исходить из характеристики лидера, данной Гербертом Уэллсом в романе «Когда спящий проснется»: организатор и демагог. Впрочем, он был не только организатором и демагогом. И Михаил и Лена вполне признавали, что индивидуальные туристские умения были у него в основном не хуже, чем у любых других членов компании, а как рыбак он вообще не имел себе равных. Однако в стараниях Вадима действовать только в общих интересах они усматривали на самом деле хорошо упрятанную фальшь и эгоизм. Само по себе ни такое поведение лидера, ни его человеческая суть не были новостью для любого типа человеческой общности с древнейших времен. Однако в спортивном туризме такое допускалось не всеми и не всегда, поскольку в этой сфере, как, может быть, ни в какой другой, лидерство в компании могло и даже должно было порой переходить от одного лица к другому (возможно и обратно) в зависимости от того, кто именно из участников в наивысшем состоянии воли, знаний и духа приходил к очередному этапу фактической борьбы за выживание, в которую нередко превращался сложный поход. Вадим, безусловно, понимал, что поддерживать свое реноме лидера непросто и для этого надо стараться. Однако со временем свои основные усилия он стал употреблять не на то, чтобы стараться первенствовать во всем, а на игру в демократию. В его стиле было последовательно уединяться с каждым из спутников и якобы советоваться по тому или иному поводу, но потом он собирал сразу всех и решал поставленный им вопрос как хотел с самого начала (и далеко не всегда наилучшим образом), пользуясь тем, что спорить с ним находилось мало охотников. Михаилу случалось возражать, и изредка он даже переубеждал Вадима, но тот слушался его, пожалуй, только тогда, когда речь шла об ориентировании. Может быть, только за это ценное свойство определять направление пути при пеших переходах в глухих местах Вадим и не выпер Михаила с Леной из компании за критицизм, неприятный для любого авторитета. А авторитет у него, несомненно, был, и только Михаил знал ему истинную цену. Даже Лена не сразу согласилась с мужем. Однако настал момент, когда он получил доказательства своей правоты, достаточные уже и для Лены.

Дело было за три года до Кантегира, на Приполярном Урале, во время волока из верховьев Подчерья в верховья Щугора через Понью. Сначала они сделали заброску груза из долины Подчерья к верхней границе леса – уже не смешанной тайги, а к зарослям корявых каменных берез под перевал на приток Поньи – Пеленью. За две ходки было поднято почти все: лишь Арсен, разделивший выделенный ему груз не на две, а на три ходки, отправился в последний раз вниз. Арсен пару раз ходил с Михаилом и Леной в подмосковные походы и попросился уже в этот серьезный поход (тогда он считался пятеркой) в надежде на исключительную рыбалку в ненаселенных местах, о которой мечтал всю жизнь. Действительность оказалась не такой, как он ожидал: пришлось подниматься сто тридцать километров по обмелевшей несмотря на частые дожди полугорной реке, промокать, приходить на ночлег почти без сил – это повторялось изо дня в день. К тому же рыба ловилась в основном у Вадима, Арсену же его опыт здесь, в приполярных широтах, не помогал, и очень скоро поход превратился для него скорей в отвратительное испытание его терпения, нежели в поприще обретения своими трудами и любовью к природе новых свойств души и приятных впечатлений. Виновниками своего разочарования Арсен считал Лену и Михаила, особенно последнего, наверное потому, что именно его энтузиазм (нет, не уговоры – их не было) подвел и обманул Арсена. Винить его за то, что иногда Арсен позволял вести себя на переходах не так, как все, было бессмысленно. Ну, не смог человек перемогаться, потому что не хотел и не видел в том смысла. Не устраивать же свару, особенно зная наперед, что она ничего не даст. Короче, когда они остались у верхней границы леса впятером, а не все вшестером, и надо было решать, что делать дальше – сделать ли ходку за перевал, оставить там женщин – Лену и Наташу – устраивать бивак, остальным вернуться назад, к Арсену, и вместе с ним сделать еще одну ходку – или ждать всей компанией, когда подойдет снизу Арсен. Первое всем – в том числе Михаилу – показалось разумнее, поскольку они уже и так опаздывали, потратив на подъем по Подчерью на три дня больше запланированного, и время уже подпирало – дело пахло опозданием на работу из отпуска. И тем не менее Михаил не мог отделаться от чувства, что даже временное разделение с Арсеном,