Якут - Сергей Калашников

Когда арбитр присудил победу Киму, я не удивился — он действительно выглядел убедительней. А мне стоит всерьёз подумать о своей физической форме. Якуты этой эпохи — воинственный народ. Каждый мальчик проходит обучение искусству вооружённого единоборства и держит экзамен, когда достигает возраста мужчины. А хапсагаю их обучают только после этого, как части культуры поддержания себя в хорошей форме. Традиция бороться по любому случаю с тех пор и бытует среди нас, дойдя и до моего двадцать первого века.

Ну, ничего. Восстановлю свои физические кондиции, а там попробую проход в ноги — в моё время он довольно широко применяется в технике хапсагая. А вот как сейчас — не знаю. Зато меня признали достойным доверия человеком и решение Пелыма таким образом «ратифицировали». То есть якуты окончательно признали меня одним из них.

Свой скарб — алюминиевое ведро с уложенной внутрь камуфляжкой и берестяной короб с луком и стрелами — я перенес в другой балаган, где обитала старшина. И острогу — обрастаю потихоньку барахлом в новом для себя мире.

* * *

Перейдя в десятники, я не понял, что в результате этого повышения выиграл. Мы по-прежнему подносили брёвна от речки к месту строительства. Правда, теперь хвататься за них мне не приходилось, разве что изредка. Зато появилась обязанность делать выбор — какое куда тащить и как подавать. А потом выслушивать брань плотников, если не угадывал с выбором, или задержка случалась с доставкой.

Про подчинённых своих я знал, что трудятся они здесь по сговору между главой их стойбища и казаками. То есть, какие-то отношения между русскими и якутами уже сложились и о чём-то они между собой договариваются. Причём так, что ни размер оплаты труда, ни форма вознаграждения моих подчиненных не волнуют.

Вечером подошел к Пелыму и мы поговорили об этом. Он впервые обратил внимание на то, что по-русски я объясняюсь не только на пальцах, хотя и с заметными отличиями от его манеры. Тем не менее, мы прекрасно друг друга понимаем. Разговорная речь в этот период не слишком отличается от писаной, а с документами этой эпохи я немного знаком. В Интернете чего только не найдёшь длинными зимними вечерами, когда за окном стоят трескучие морозы и солнце не показывается несколько месяцев. Так что знаю даже кое-что наперёд. Например, то, что этот острожек долго тут не простоит — его сейчас возводят на реке Дулгалах, а вскоре перенесут вниз по течению, и будет он известен под названием Верхоянского зимовья, стоящего уже на берегу Яны. Там и встанет современный Верхоянск.

Ну да от этого знания сейчас никому не горячо и не холодно, а вот топор, лопата и наконечник для пешни мне бы очень пригодились. Поверьте, в эти поры железо дорого и сразу три массивных предмета, да ещё и в здешних отдалённых краях — это целое состояние. Казаки и не отстающие от них купцы привозят сюда с Лены через море Лаптевых на круглобоких кочах и металлические изделия, и соль, и ткани, отчего общаться с этими русскими якутам очень даже интересно. Прямую дорогу через Верхоянский хребет они ещё не разведали, зато Айтал явно её знает — ведь караван свой она повела не иначе, как к Жиганскому острогу — в эти годы там было очень оживлённо. Это на реке Лене, ниже впадения в неё Вилюя.

Однако не всё так просто. Ценный товар, доставленный издалека, русские купцы отдают за шкурки пушного зверя. И где я их возьму, эти шкурки? Отдали бы и за золото или серебро, которые откроют в здешних недрах через пару сотен лет. Я могу хоть сейчас, пока тепло, намыть на свои надобности, но… уж очень меркантильно сверкнули глаза моего собеседника при упоминании названий драгоценных металлов. А ведь я только вскользь коснулся этой темы — попросил назвать цену.

Главное я уловил — работать тут мне позволят, сколько угодно. За еду. Как и всем остальным. Но платы за это никакой не будет.

* * *

С понимания этого обстоятельства и заработала моя голова. Принялась перебирать возможности. Не так уж мало их уже образовалось.

Могу остаться при остроге в работниках — не помру ни от голода, ни от холода.

Могу присоединиться к какому-то из якутских стойбищ — тоже проживу, не хуже других. Общаться могу, руки есть. Как-то устроюсь. Только вот хотелось бы побольше комфорта и стабильности. Сейчас это, что уж кривить душой, достижимо для высокостатусных особ. Простейший вариант — сделаться богатым и нанять много прислуги, которая в эту эпоху ещё и охраняет состояние своего хозяина, и самого его оберегает.

Ведь на службе государевой, тоже сулящей преимущества и позволяющей возвыситься, не многого смогу я добиться без связей да без роду. Так что стоит подумать о том, как сделаться уважаемым состоятельным человеком.

С другой стороны, сидеть на одном месте и стяжать — это как-то не слишком интересно. Ну, нахомячу я полные сундуки добра. Растолстею от обжорства и помру от ожирения. Неохота. Лучше попутешествовать, разные места посмотреть… а на зиму возвращаться в тёплый дом к тёплому камельку и полной кладовой. А для этого потребуется-таки чуток состоятельности. Ну, так, в меру.

Вариант обогащения за счёт добычи золота или серебра таит в себе великую опасность — казаки обязательно пронюхают и выпытают, где взял. А потом оно уйдет в казну. Лучше бы железо плавить, но залежи его я помню на Алданском нагорье — это довольно далеко отсюда на юго-западе. Хотя — там огромное месторождение, а мне и маленького хватит. Их я по ближайшим окрестностям знаю несколько. В смысле — на картах видел. А уж доразведать на местности, точно зная, где и что — так это моя специальность. Ну что же, вариант. Тем более, что почему-то хочется остаться поближе к родным местам.

В добыче пушнины мне с местными охотниками тягаться будет трудно, хотя, это тоже неплохой вариант. Что ещё? Соль казаки ценят, да и у якутов она в чести. Где находятся солонцы — мы их солончаками зовём — я еще из двадцать первого века помню. Промысел этот всем понятный, особого оборудования не требует. Так что, стоит вызнать всё, что можно о ценах, а заодно и о том, нет ли на соль какого-нибудь налога, которым казачки меня обдерут, как липку.

* * *

Всё-таки, главным для меня было осмотреться, вжиться в этот пока не слишком знакомый мир. Ким, с которым мы разговаривали изредка, постоянно толковал о делах его стойбища, о лошадях и коровах, о девушке, за которую он уплатит выкуп весной, после зимней охоты, во время которой рассчитывает добыть недостающих соболей. А лошадей — отец ему выделит. Коров же невеста приведёт в качестве приданого. Эти архаичные обычаи в двадцать первом веке могут у кого-то вызвать даже возмущение. Но сейчас, в семнадцатом, я прекрасно понимаю, что наши предки заботились о том, чтобы дети их строили семью не на пустом месте, потому что свадебные обычаи как раз и направлены на то, чтобы молодожёны имели возможность начинать жизнь не в бедности. Чтобы муж был не лодырем, а добытчиком средств пропитания — своеобразный экзамен для жениха. Но и родительская поддержка имеется, по крайней мере, на первых порах.

Смотреть по сторонам мне тоже никто не мешал. Эвенки на своих оленях приезжали дважды — их палатки из шкур, растянутые на жердях стояли неподалеку. Эти конусообразные переносные сооружения в чём-то аналогичны индейским типи и в русскоязычной литературе именуются «чум». Но мы зовём их юртами.

Приезжие о чём-то толковали со старшим здесь Ильёй Перфильевым. А потом с купчиной Никодимом. Якутские лошадки раз десять привозили хорошо одетых всадников. Те тоже и с атаманом разговаривали и с купцом. На жердях после этого некоторое время висели связки шкурок. Соболей, песцов, белок и лисиц — я узнал их без труда. Потом меха куда-то уносили.

Группа якутов построила нашу национальную избушку с наклонными стенами, обмазанными глиной — не иначе тут при остроге уже образуется посад, если возводят постоянную постройку. Долго колебался, не предупредить ли соотечественников о том, что острог скоро перенесут, но потом передумал — для жизни тут место ладное, так что не пропадёт работа. А срубы вообще разберут и сплавят вниз по реке.

Пелым после нашего разговора убрал меня из десятников и поставил на это место Кима. А я сделался древоделей. И как это он сообразил, что топор для меня — привычный инструмент? В общем — поставили меня выбирать пазы вдоль брёвен, а там и углы рубить доверили. В свое время в этих делах я великим мастером не был, но понятие имел достаточное, чтобы не растеряться. Ну а как до быков дело дошло, тут вообще не хуже других оказался. Русские, жившие в эту эпоху, считай все плотничать горазды, однако среди здешних строителей настоящих мастеров всего двое было. Со мной трое оказалось. То ли я соображаю быстрее, то ли больше разных вариантов видел, когда помогал друзьям и родне, да и сам баньку дома рубил — но получалось у меня всё как-то чуток скорее и ладнее, чем у большинства других плотников.