Патриоты - Юрий Нестеренко

— Ну, по крайней мере, в объеме школьного курса знаю, — улыбнулся я.

— Тогда вам не составит труда назвать земные континенты?

Психиатр — не следователь, и фразы типа «вопросы здесь задаю я!» ему не подобают.

— Америка, Европа, Азия, Африка и Австралия, — старательно, как школьник, перечислил я.

— Разве Австралия не слишком мала для континента? Ей бы следовало называться островом.

— Географам виднее, — пожал плечами я.

— А разве Америка не делится на Северную и Южную?

— Любой континент, как и вообще любую область пространства, можно поделить на северную и южную, — ответил я; доселе, несмотря на всю странность речей Нормана, они звучали вполне здраво, но этот вопрос уже отдавал шизофренической логикой. — Равно как и на западную и восточную.

— Да, конечно. Но как вы объясните, что в старых книгах Северная и Южная Америка упоминаются намного чаще, чем, скажем, Северная и Южная Европа?

— Очевидно, культурными различиями между регионами, более выраженными в первом случае.

— Кстати, вы назвали Европу и Азию отдельно. Как насчет Евразии, тоже упоминаемой в старых книгах?

— Это культурно-политический термин, а не название континента. Его синонимом является «Старый Свет».

— А что бы вы сказали о человеке, утверждающем, что Италия похожа на сапог?

— Что этот человек, возможно, шизофреник. Отождествление предметов, не имеющих между собой ничего общего, характерно как раз для шизофренического мышления. Впрочем, надо смотреть контекст…

— А почему вы не упомянули Антарктиду?

Приборы показывали, как растет его возбуждение. Он сыпал вопросами, не дослушивая ответы.

— Правильнее — Антарктика, — спокойно заметил я. — Но вы ведь спрашивали о континентах, а не о полярных шапках.

— Каково расстояние до Марса?

— Не помню точно. Во всяком случае, больше, чем до Луны.

— Но его нельзя спутать со звездой?

— Конечно, нет. Даже слепой знает, что Марс — это Красная планета.

— Но ведь Луну не называют Серебристой планетой?

— Не называют. Послушайте, что вы хотите сказать всей этой викториной? — не выдержал я.

— Что не сохранилось ни одной географической карты довоенного периода. И ни одной карты звездного неба. И ни одной карты Луны и Марса, если уж на то пошло.

— И что это доказывает?

— Само по себе — ничего. Но в сочетании с намеками, разбросанными по страницам старинных книг… Только намеками, замечу. Не потому, что авторы что-то скрывали. Просто для них это были очевидные вещи, о которых упоминалось вскользь. Например, о том, что Колумб искал морской путь из Европы в Азию. Но если он искал морской, значит, существовал и сухопутный! В противном случае откуда бы европейцы вообще знали о существовании Азии? Или об «итальянском сапоге», который вовсе не обувь, произведенная в Италии, а форма полуострова, где располагалась эта ныне уничтоженная страна. Или о том, что до Войны Марс был виден с Земли именно как звезда. Есть много упоминаний лунных фаз, лунных затмений, лунного света, вызванных Луной приливов — но нигде не говорится ничего подобного о Марсе. Иногда отсутствие информации говорит не меньше, чем наличие… Для Голдмана все это было еще большим шоком, чем для меня. И шок подействовал так, как я рассчитывал — он начал что-то припоминать о довоенном мире. О мире, где Евразия была единым континентом, а Америка — нет. Где подо льдом Южной полярной шапки лежал Антарктический материк, а Марс был не вторым спутником Земли, а самостоятельной планетой…

Я молча слушал, не отрываясь от показаний приборов.

— Увы, — продолжал Норман, — он так и не успел рассказать мне, что произошло потом. Я помню выражение ужаса на его лице, и в следующий миг он повалился на пол. Возможно, его убило потрясение, когда он вспомнил правду. Или же при промывании мозгов ему и ему подобным вложили программу самоликвидации в случае прорыва блокады… Но мне уже все стало ясно. Еще несколько дней я исследовал книги один, все больше убеждаясь в своей правоте. И знаете, кстати, что я еще понял? Что история Великой Войны удивительно похожа на комикс. Вам никогда не приходило это в голову?

— Мне кажется, это неуместное сравнение.

— Вот-вот, никому и в голову не приходит сравнивать. Как же, святое, миллиарды отдавших жизнь за победу, не забудем и не простим… и низкий развлекательный жанр. Меж тем сюжет совпадает один в один. На людей обрушивается некое Великое Зло, поначалу его преимущество в силе абсолютно, человечество на грани гибели… а потом вдруг кучка смельчаков в результате одной операции в единый миг переламывает ход событий и добивается победы. Вы в самом деле в это верите? Что можно было вот так вот запросто захватить важнейшие технологии лагров, быстро разобраться в них и в кратчайшие сроки силами немногочисленных астероидных баз наделать столько кораблей и оружия, чтобы разгромить могучий флот вторжения, готовившегося без всякой спешки?

— И что же, по-вашему, произошло на самом деле?

— То, что и должно было произойти, — пожал плечами Норман. — Лагры должны были победить, и они победили.

— Тогда почему мы еще живы? И откуда у нас лагронские технологии?

— Я не думаю, что лагры изначально планировали наше уничтожение. Подчинение — да. Но в чем официальная пропаганда права, так это в том, как яростно мы сопротивлялись. Могу предположить, что для лагров это и впрямь оказалось сюрпризом. Что другие расы не демонстрировали столь самоубийственный патриотизм перед лицом явно превосходящего противника. Конечно, среди людей наверняка были и коллаборационисты, но на общем фоне лагры решили, что доверять им опрометчиво. Может быть, тот эпизод с австралийцами и впрямь имел место. Но лагры оказались весьма разумной расой. Вместо того, чтобы полностью уничтожить непокорных землян, они все же нашли способ нас использовать. Они знали, что мы не станем воевать на их стороне, зато будем самоотверженно воевать за Землю. Оставалось лишь внушить нам, что некая планета, находящаяся на стратегически важном для них направлении — это и есть Земля. После чего, разумеется, снабдить нас подходящим оружием и технологиями, дабы мы максимально эффективно выполняли свою задачу. И вот уже шестнадцать лет мы героически прикрываем империю лагров от кхрак'ков, — голос полковника звучал спокойно, но приборы показывали, как бушует в нем гнев. — Конечно, переселили они не всех. Не думаю, что полтораста миллионов — это все, что оставалось от человечества на момент окончательной победы лагров. Скорее, они просто рассчитали, что такого количества будет достаточно для поставленной задачи. Хотя нам и было сообщено, что нас два миллиарда — видимо, для поддержания боевого духа… А может, даже с их технологиями психическая обработка и переброска через космос миллиардов была бы слишком хлопотным делом. Им ведь и так пришлось нелегко, — произнес он с издевкой. — С одной стороны, они не могли полностью уничтожить нашу память о прошлом — и личную, и, что еще важнее, документальную. Ведь тогда мы бы лишились корней, на которых и держится наш патриотизм. С другой — мы не должны были заметить разницу между подсунутой нам планетой и Землей. Создавать для нас фальшивую историю, подкрепленную миллионами эрзац-свидетельств, от манускриптов до дворцов и замков, было бы, конечно, чересчур сложно. Поэтому лагры просто уничтожили все, что могло их разоблачить, подсунув нам байку о гибели музеев, архивов и памятников старины в ходе войны. Но те фрагменты культурного наследия, которые могли вписаться в новую реальность, оставили. К сожалению для них, фильтрацию они провели халтурно. Все же чужая культура, чужая психология… прямые указания они нашли и вымарали, а вот косвенные…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});