Думай, что говоришь - Николай Байтов

Мы вновь обогнули блестевший под фонарём мокрый куст сирени с тяжёлыми пенящимися гроздьями. По размытому песку пошли в гору. Там, где было темно, верхушки сосен затемняли узорчатыми пятнами предутреннюю конфигурацию звёзд.

У меня в окне горел свет. Дверь была открыта. В комнате никого. Я заглянул под матрас — письмо отсутствовало. «Пахнет дымом», — сказал Иван Владимирович. «Они сожгли всё в печке, — сказал я. — Вот видите», — и, отворив заслонку, поворошил кочергой скукоженный, ещё с искорками, пепел.

Георгий Владимирович

Утром на перекрёстке дорог в деревне Долгобжи стоял солдат из ближней воинской части. Автомат и штык-нож висели у него где положено. Это ладно, — но зачем-то и сапёрная лопатка торчала сзади из-под ватника.

Возле автобусной будки с утра стали занимать очередь к приезду автолавки. Солдат тоже подходил, садился. Сумасшедшая старая цыганка Ольга попросила, по своему обычаю, закурить, но у солдата не нашлось, и он сам попросил закурить у проходившей мимо молодёжи призывного возраста. Накрапывал дождик.

Одна старуха предложила солдату молодой моркови, которую выдернула случайно, когда полола огород. Солдат отказался.

Позже проезжали военные машины. В кабине кто-то твердил позывные по рации. Солдат сменился: вместо плюгавого появился на перекрёстке лихой «дед» в пилотке на самом затылке и сапогах в полусмятку. Поговорили и с ним. Ему оставалось всего три месяца до осени. Сам из Ленинграда.

Георгий Владимирович был нелюбопытен, но и он вскоре услыхал, что с валдайской зоны сбежало вчера семь заключённых. Трое прячутся где-то вблизи Долгобжей.

«Как же! — подумал тогда Георгий Владимирович злорадно. — Лови ветер в поле! За сутки-то что стоит добраться отсюда до Ленинграда или до Москвы? Два часа до Бологого стопом, а там на любой проходящий поезд без билета. Это надо быть дураком, чтобы прятаться тут, где каждый на виду, а не ехать прочь сразу же, когда ещё не хватились».

Потом он подумал: «Однако когда бегут, то первым делом меняют одежду… Вот так пойдёшь в лес, а тебя подстерегут и разденут. Конечно, я только приветствую это дело… Но при такой погоде…»

Накрапывал дождик.

На краю дороги, ведущей к воинской части, высился столб с табличкой: «Валдайское охотничье хозяйство. Охота без путёвок запрещена». Цыганка Ольга, не умевшая читать, думала, что здесь находится могила, где зарыты её сыновья — Боша и Миша. Поэтому она днями сидела у дороги под этим столбом, примяв крапиву и лопухи вокруг юбки. На самом деле Боша и Миша были живы, только они давно сидели, потому что никак не хотели работать. Это узнали от цыганкиной дочки, приехавшей на лето собирать травы.

Проходя мимо, Георгий Владимирович прислушался к бормотанью цыганки и неожиданно разобрал смысл. Она рассказывала себе самой, как вчера или позавчера ходила в лес — куда-то на болото — и встретила медведя. А может быть, ей это приснилось или всю жизнь снится время от времени. «Лежит, как корова… А пахнет медведем», — сказала она и потом ещё повторила несколько раз удивлённо: «А пахнет медведем».

Георгий Владимирович пошёл в лес. Всё-таки ему было страшновато. «Могут не только раздеть, но и убить, чтобы не оставлять свидетеля, — думал он. — В бегах человек превращается в безжалостного, расчётливого зверя… Да и нападут внезапно, без всяких этих «дядя, как пройти на Ново-Троицы?» Как в короткую секунду можно дать понять, что я не донесу? Главное — сразу же не показать ни тени страха, а только твёрдую доброжелательность…»

«Да вы что, друзья, — начал он понемногу репетировать и долго так прикидывал на разные лады. — Стану я связываться с ментами!.. Плевать я на них хотел… Чтобы я облегчал им работу?.. Чтобы какой-нибудь хрен схватил лишнюю звёздочку?.. Да пусть они землю носами роют, я только посмеюсь… А вы давайте чешите с Богом… Нет, с Богом надо сразу. Не ёрничать, а то фальшиво (а значит, и подозрительно!)… Вот так: ваше дело: не хотите — не верьте, а я доносить не собираюсь: сроду этого не делал. А вам меня убивать — тоже лишний грех брать на душу. С Богом переодевайтесь и идите. Я вам зла никакого не желаю. Только вы больше никого не трогайте, и Господь вам поможет…»

«Хорош — старец блаженный!» — поморщился тогда Георгий Владимирович и, очнувшись посреди этих недоумённых раздумий, увидел, что успел зайти очень далеко, в какую-то совсем дикую чащу. Лысый, тоненький ельник, голубой мох, липкая паутина, громадные сыроежки в хвое — мокрые, дырявые, на ржавых ножках. Он стал продираться на просвет. Тут и дождь зачастил, а потом сразу упал холодной стеной. Всё смерклось.

Он выбежал на полянку и увидел старую, одиноко стоящую ель. Побыстрей спрятался под нависшие лапы. Вода здесь ещё не проникала. Перевёл дух, передёрнулся от холода и огляделся.

К стволу с другой стороны был прибит кусок фанеры. Он обошёл ствол и прочитал полустёртую надпись:

Путник! Если тебя застигнет дождь в лесу,

в какой бы далёкой точке ты ни находился —

сразу беги сюда:

здесь собирается самое изысканное общество!

Георгий Владимирович вздрогнул и уставился на этот призыв. Перечитал его несколько раз… Потом осторожно выглянул из-под веток.

Ливень монотонно падал, но, кажется, начал терять силу. Прошло пятнадцать минут. Потом полчаса. Поляна дымилась и уже еле-еле шуршала под редкими каплями. Где-то выглянуло солнце и по верхам тумана скользнуло желтизной. Никто так и не пришёл. Георгий Владимирович подождал ещё минут пять и в неопределённой досаде, как будто его мило обманули, — так сказать, разыграли, — потащился, хлюпая резиновыми сапогами, назад в деревню.

Знатоки

Перед обедом майор Козлов позвонил капитану Витюку, своему другу.

— Юра, — сказал он, — не зайдёшь ли ко мне посоветоваться? У меня тут появилось любопытное дельце — прямо настоящий детектив.

Витюк зашёл, хотя и не очень поверил.

— Вот, вчера дали. — Козлов стал показывать снимки. — Нашли на станции Красково в старой трансформаторной будке. Кто — неизвестно. Лицо облито какой-то кислотой — экспертиза разбирается. Одежда разорвана и частью тоже сгорела. Восемь ножевых ран и сильные побои.

— И следов никаких?

— Ищут следы, только вряд ли найдут. Дату смерти ещё точно не определили. Но не меньше недели, похоже. А дожди-то какие шли! К тому ж там асфальт рядом с будкой — дорога. Могли на машине ночью подвезти и засунуть… Из местных никто вроде не пропадал…

— И в карманах ничего нет?

— Есть кое-что, совсем мало: кошелёк с мелочью: четыре рубля тридцать семь копеек; разорванная пачка «Астры» с одной сигаретой, шариковая ручка, записная книжка… Спичек нет, ключей нет, железнодорожных билетов тоже…

— Как! — вскричал Витюк. — Ты издеваешься? А в книжке-то что?

— Вот я тебя затем и позвал, дружище, — хихикнул Козлов, — чтобы ты мне сказал, что в этой книжке… Посмотри-ка на неё.

— А что?.. Потрёпанная… Залита, по-моему, вином… Телефоны…Правда, мало. Но вполне достаточно, чтобы —

— Посмотри внимательно, — прервал его Козлов. — Вот я их выписал на один лист, чтобы было виднее.

Он дал Витюку лист, на котором значилось:

Алёна 253-00-25

Бреев В. П. 123-11-21

Болотов Виктор Степанович 434-36-39

Володя 571-09-40

ВАК 373-29-35

Гога 114-06-10

Гвоздева Ирина 264-37-00

Гриль-бар 303-01-00

Жихарев 121-20-00

Запятаев (служебный) 3414152 доб. 627

Кравцова Вера Сергеевна 283-31-00

Кройка и шитьё 194-19-32

Костя 144-15-00

Китаева Света 461-22-27

Лёня Ц. 181-26-38

Лера 193-34-00

Лыско 272-03-08

Музыкальная школа 253-07-24

Матюхин Е. Н. 461-00-30

Оксана 171-23-33

Поликлиника 252-04-18

Рынок 455-05-17

Таня С. 572-16-28

Такси 254-00-13

Трепакова Вера 111-02-12

Яхт-клуб 261-00-14

Витюк быстро и цепко проглядел этот реестр.

— Вот, — ткнул он, — поликлиника. Так, наверное, он там и прописан… А вот и музыкальная школа где-то рядом… И таксопарк. Что за район? Ты звонил?

— Звонил, — сказал Козлов. — Но всё дело в том, милый Юра, что всё это липа. Нет таких телефонов.

— Как нет?

— Ни одного. Все выдуманы… То есть не номера, а абоненты, конечно.

— Вот те на… — Витюк мгновенно собрался, наморщил лоб. — Носить с собой какую-то чушь… Постой, ты сказал: ручка. Телефоны написаны той же ручкой?

— Да. Большинство… По-видимому. Паста, цвет, густота, размер шарика… Некоторые, правда, написаны карандашом, как видишь… Я уже отпечатки снял с ручки. Вроде его пальцы.

— Погоди, но ты по всем дозвонился?