Что удивительного в благодати? - Филипп Янси

чувства юмора, чтобы создать нас такими, какие мы есть… Традиция превращает веру в траурное платье плакальщика, в античную маску трагедии, в солидный значок Ротари–клуба.

Вот же глупость, думала я. Эта мамаша сидит рядом с тем единственным, кто сулит еще надежду нашей цивилизации. Детская улыбка — вот последнее наше упование, незагашенная еще свеча, единственное чудо и залог вечности. Если малышу не велено улыбаться в церкви, где нам найти прибежище?

Разумеется, подобная характеристика христиан однобока, и я сам знаю многих верующих, несущих миру благодать. Тем не менее каким–то образом на протяжении истории Церковь ухитрилась приобрести репутацию безблагодатного места. Как молилась одна маленькая английская девочка: «Боже, сделай плохих людей хорошими, а хороших — добрыми».

Уильям Джеймс, ведущий американский философ XIX века, судя по его книге «Разнообразие религиозного опыта», вполне сочувственно относился к Церкви. И все же он отказывался понимать мелочность тех христиан, которые преследовали квакеров лишь за то, что те не снимали шляпы и считали аморальным носить яркую одежду. Он описывает аскетизм французского кюре, принявшего обет «не обонять аромат цветка, не утолять жажду, не отгонять от себя мух, не выражать отвращения при виде омерзительного зрелища, не жаловаться на неудобства, не присаживаться отдохнуть и не опираться на локти, когда он преклоняет колени».

Прославленный мистик святой Иоанн Креста советовал верующим обращать свои взоры «не только к приятному, но и к тому, что ужасно и отвратительно», а также «уничижать себя и желать, чтобы другие также вас уничижали». Святой Бернар зажмуривался, чтобы скрыть от своих глаз прекрасный вид на швейцарские озера.

Теперь законничество приобретает новые формы. В насквозь обмирщавшей культуре Церковь являет безблагодатность в виде нравственного высокомерия и беспощадности к противникам в «культурной битве».

Еще одна сторона безблагодатного состояния Церкви — отсутствие единства. Марк Твен любил повторять анекдот о том, как в одну клетку посадили собаку и кошку — посмотреть, уживутся ли они. Они ужились, и тогда к ним добавили птицу, свинью и козла. Эти животные тоже приспособились к совместному существованию. Новыми обитателями клетки стали баптист, пресвитерианец и католик. Прошло несколько дней — и за решеткой не осталось ни одного живого существа.

А если ту же ситуацию описывать более серьезно, то вот рассуждение современного иудейского мыслителя Энтони Хехта:

С годами я не только лучше узнал собственную веру, но и близко познакомился с убеждениями своих соседей–христиан. Среди них было много хороших людей, которыми я восхищался. Помимо прочего, я учился у них доброте. Многое меня привлекало и в самом христианском учении. Однако закоренелая вражда между протестантами и католиками всегда вызывала у меня неприятное удивление.

* * *

Я говорю о христианах, поскольку сам принадлежу к их числу и не вижу оснований притворяться, будто мы чем–то лучше других. Мне самому приходится постоянно бороться с проявлениями безблагодатности в себе и своей жизни. Может быть, мне удалось преодолеть излишне суровое воспитание, но каждый день я вновь и вновь подавляю в себе гордыню, склонность к осуждению и потребность «заработать» Божью награду. Как говорит Гельмут Тилике, «дьявол подложил кукушкино яйцо в гнездо набожности… Даже адская серная вонь не сравнится с дурным запахом загнившей благодати».

На самом деле мощная струя безблагодатности бьет в любой религии. Очевидцы рассказывали мне о ритуале солнечного танца: юные воины из племени лакота протыкают себе соски орлиными когтями, пропускают через них веревку, привязанную к священному шесту, и Натягивают веревку, пока когти не вопьются глубоко в тело, раздирая плоть. Потом их ждет парильня: раскаленные докрасна камни и невыносимый жар — так юноши смывают с себя грехи.

Я сам видел, как набожные крестьяне, до крови стирая колени, ползут по каменистым улочкам Коста–Рики. Видел, как индусские крестьяне приносят жертвы божествам оспы и ядовитым змеям. Бывая в мусульманских странах, я встречал «полицию нравов», которая патрулирует улицы, высматривая женщин, одетых не по правилам или осмелившихся сесть за руль машины.

Однако — вот поистине мрачная ирония — гуманисты, восстающие против оков религии, ухитряются изобрести еще более скверные формы безблагодатности. Этот дух явственно исходит от активистов всяческих «либеральных» движений — в защиту женских прав, окружающей среды и культурного многообразия. Трудно представить себе более всеохватное законничество, чем советская власть. Она создала внутри страны разветвленную шпионскую сеть, дабы следить за любым уклонением от предписанного мировоззрения, за любым словом, выражающим неуважение к идеалам коммунизма. Солженицын, к примеру, провел много лет в Гулаге лишь за неосторожные слова, написанные о Сталине в письме другу. И трудно представить себе более суровую инквизицию, нежели коммунистический режим Китая, не брезговавший и дурацкими колпаками, и публичными, постановочными «покаяниями».

Даже лучшие из гуманистов рано или поздно изобретают безблагодатную систему взамен той, которую они отвергают в религии. Бенджамин Франклин определил для себя тринадцать добродетелей. В их числе: молчание («Не говори ничего, что не служило бы к пользе ближнего или твоей собственной; избегай пустой болтовни»), бережливость («Расходуй только на благо ближнего или свое собственное, то есть избегай пустых трат»), прилежание («Не теряй времени, всегда занимайся полезным делом, откажись от пустого времяпрепровождения») и спокойствие («Не отвлекайся на пустяки, не переживай по поводу вещей обыкновенных и неизбежных»). Он разлиновал тетрадь, отведя по странице на каждую добродетель, и оставил особую колонку для «недостатков». Каждую неделю он посвящал совершенствованию одной из добродетелей и ежедневно отмечал все отступления от нее. Этот тринадцатинедельный цикл повторялся по четыре раза в год. Много десятилетий Франклин вел дневник, стремясь хоть однажды прожить тринадцатинедельный цикл безупречно. Он добился некоторого прогресса, но тут обнаружил в себе еще один недостаток:

Вероятно, из всех врожденных страстей труднее всего побороть гордыню. Ряди ее в какие хочешь одежды. Борись с ней. Умерщвляй, как можешь — а она все жива… Даже если б я решил, что окончательно преодолел ее, я бы, вероятно, возгордился своим смирением.

Не свидетельствуют ли все эти многообразные, напряженные усилия об одном — о глубоко затаенной потребности в благодати? Мы задыхаемся в безблагодатной атмосфере. Благодать мы получаем извне, как дар, а не как награду. Она испаряется из мира, где человек человеку волк, где выживает сильнейший, и надо идти по трупам.

Вина — это наша тоска по благодати. В Лос–Анджелесе одна организация создала телефонную линию «покаянного звонка». Почти задаром — надо лишь оплатить телефонный звонок — каждый может набрать номер и исповедаться в грехах. Люди больше не ходят к священникам, но они